— В действительности Китай и Япония гораздо прочнее связаны друг с другом, чем каждая из этих стран соглашается признать, — их разделяет длительная и ожесточенная вражда. Тем не менее, если взять хотя бы такой жизненно важный фактор, как язык, вы поймете, что я имею в виду. Китайский и японский фактически взаимозаменяемы.Николас минуту помедлил, ожидая возражений со стороны японцев.— До пятого века в Японии вообще не было письменности. Вместо этого полагались на катарибэ — людей, которых с детства обучали быть профессиональными сказителями, которые создали подробнейшую устную историю древней Японии. Но сейчас мы знаем, что это — признак примитивности цивилизации. Китайские иероглифы были заимствованы в пятом веке, но традиция катарибэ так прочно въелась в культуру, которая всегда меняется неохотно, что она сохранялась еще по крайней мере триста лет.— Но между этими двумя языками есть различия, — вставил Сато, выглядевший бледным и разбитым. Иссии только тяжело дышал.— О да, — согласился Николас. — Конечно, различия должны быть. Даже в далеком прошлом японцы оставались верными самим себе. Никогда не отличаясь способностью к инновациям, они тем не менее превосходили других, когда улучшали чей-то первоначальный замысел.Проблема с китайским состоит в его ужасающей тяжеловесности. В нем — многие тысячи иероглифов, и поскольку они использовались в основном для хроник, составлявшихся при императорском дворе или для судопроизводства, эта письменность не слишком подходила для каждодневного использования.Поэтому японцы стали разрабатывать слоговую азбуку, которая теперь известна под названием хирагана, нужно было сделать китайские кандзи более усвояемыми и обозначить новые понятия, которые были характерны только для Японии и для которых вообще не существовало китайских иероглифов. К середине девятого века эта работа была завершена, совпав по времени с эпохой, когда в восточноевропейских странах разрабатывалась кириллица.Несколько позже была введена другая слоговая азбука — катакана — для разговорных выражений и заимствованных слов, появившихся в японском. Это было своего рода дополнение к хирагане, состоящей из сорока восьми слогов.Однако некоторые любопытные пережитки китайских обычаев уже действовали в Японии. Ни одна китаянка никогда не пользовалась кандзи, и потому здесь тоже посчитали, что японской женщине не подобает писать.Итак, объединив хирагану и катакану, японцы через какое-то время создали свою национальную литературу, начало которой положили “Записки у изголовья” Сэй Сёнагон и классическое произведение “Гэндзи моногатари”, оба датирующиеся началом одиннадцатого века. * * * В соседней комнате Нанги сидел за столом, с которого были убраны все бумаги и папки. Столешница из хорошо отполированного кедрового дерева блестела как зеркало, отражая его профиль.— Да? — сказал он в трубку.— Нанги-сан. — Голос был тонким и каким-то странным, как будто электронное устройство изменило его, лишив при этом души. — Это Энтони Чин.Чин был директором Паназиатского банка в Гонконге, который Нанги купил около семи лет назад, когда в результате плохого финансового управления и колебаний рыночных цен в этой британской колонии банк оказался на краю гибели.Нанги помчался в Гонконг и за десять дней подготовил план поручительства, в результате чего через двадцать месяцев его “кэйрэцу” компании был обеспечен максимальный приток наличности. Риск же по истечении начального периода — год и девять месяцев — был минимальным. С весны 1977 года земельный бум приобрел в этой крошечной перенаселенной колонии невиданные размеры.Энтони Чин развил тогда бурную деятельность. С согласия Нанги он вложил большую часть основного капитала Паназиатского банка в недвижимость. Он сам и “кэйрэцу” невероятно обогатились, потому что цены на недвижимость резко возрастали и к концу 1980 года выросли в четыре раза. Примерно за год до этого Чин посоветовал расширить эту их деятельность.— Цены будут расти, — говорил он Нанги в конце 1979 года, — другой альтернативы нет. На острове и в гавани вообще не осталось свободной земли. На Новых Землях Гонконга планируется создать Шатинь — для новых средних классов общества. Я видел проекты шестнадцати различных многоэтажных комплексов, которые должны располагаться в одной-двух милях от ипподрома. Если мы сейчас примем в этом участие, через два года наш капитал удвоится.Однако Нанги предпочел проявить осторожность. Помимо всего прочего, здраво рассудил он, скоро истекает срок девяностодевятилетней аренды Великобританией Новых Земель. Разумеется, жители колонии не симпатизируют коммунистическому Китаю, но ведь Гонконг и Макао — единственные настоящие “окна” Китая на Запад — дают ему такой мощный приток денежных средств, что аннулировать договор или по крайней мере отказаться продлить его было бы Китаю невыгодно.Нанги часто имел дело с китайскими коммунистами и знал, как у них работают мозги. И теперь, в начале восьмидесятого года, он полагал, что им нужно нечто большее, чем просто деньги.Он успешно предсказал падение режима Мао, а потом и “Банды четырех”. Предугадать это было нетрудно, потому что он видел, что в современном Китае складывается точно такая ситуация, которая в его собственной стране привела к свержению трехсотлетнего сёгуната Токугавы и к наступлению эпохи Реставрации Мэйдзи. Чтобы выжить в наши дни, китайскому правительству придется наконец прийти к болезненному для них выводу, что нужно открываться Западу. Им придется вытаскивать себя из той добровольной изоляции, в которую вверг их Мао. Поистине это было безвременье, когда промышленность, а вместе с ней торговля, культура и искусство — все подверглось разрушению ради выполнения пятилетних планов в условиях жестоких репрессий.Более того, Нанги все яснее понимал: чтобы встать на свои неокрепшие ноги, Китаю гораздо больше, чем денежные доходы, потребуются две вещи. Мысль об этом наполняла его трепетом и ужасом: Китай должен развивать тяжелую индустрию и ядерный потенциал. Китаю потребуется коренная ломка, но для этого ему не хватит денег. Существует только одна возможность получить их: бартер. И единственный имеющийся в их распоряжении источник, из которого можно сделать эти астрономические ставки, — Гонконг. Если Китаю удастся запугать англичан тем, что их выставят вон и разрушат все созданное ими с таким трудом на этой самой южной точке Азиатского континента, если угрозы китайцев будут убедительны, тогда они смогут получить все, что угодно. Тем более, что у англичан есть современная технология, о которой Китай может только мечтать.Нанги чувствовал, что Китай готовится сделать первый шаг в этом направлении. Они, несомненно, выступят с каким-либо официальным заявлением, в котором будет сказано, что первоначальный документ об аренде не имеет в их глазах законной силы. А потом с неизбежностью последует заявление о том, что когда-нибудь в будущем (когда именно, разумеется, не уточнят) Китай восстановит свою власть над этой колонией.Нанги не сомневался, что после такого рода откровений от нынешнего земельного бума не останется и следа. Какой же заграничный инвестор захочет топить свои деньги в зыбучих песках политики? Результат будет один: резко упадут цены и на земельную собственность, и на ценные бумаги. Нанги не собирался попадаться в эту ловушку. Поэтому он наложил вето на все предложения Энтони Чина расширить их деятельность.— Пусть этим занимаются другие, — сказал он. — А мы останемся при своем.Ход событий подтвердил худшие его опасения. Свои заявления китайцы сделали в конце 1982 года, вынудив ее величество королеву Елизавету вступить с ними в борьбу. Ее подданные провели ряд обширных переговоров с коммунистами, надеясь, что основные проблемы решатся быстро и что ожидаемый спад экономики в колонии удастся предотвратить.Нанги только посмеивался, радуясь собственной предусмотрительности и осторожности. Китайцы взыграли духом и собирались теперь потянуть резину как можно дольше, используя преимущества своего положения. Главным для них было подольше помучить Британию, чтобы эти тупые европейцы поняли наконец весь ужас ситуации, в которой они оказались. Переговоры были прерваны и не дали никаких результатов. В Гонконге начался кризис. На фондовой бирже колонии к декабрю 1982 года индекс курсов акций резко упал с 1730 в июне 1981 года до 740. В начале 1983 года начали разоряться мелкие компании, торгующие недвижимостью, а в третьем квартале эта участь постигла и две-три компании покрупнее.— Но что вызывает наибольшую тревогу, — говорил Джон Брэмидж, министр финансов Гонконга, — так это банки и финансы. В настоящее время эти отрасли охвачены паникой.И теперь, отвечая на звонок Энтони Чина, Нанги вновь возблагодарил Господа Бога за то, что вел свои дела с мудрой консервативностью.— Как дела в цветущем уголке Китая? — спросил он. Это была их постоянная шуточка, но в этот раз Чин на нее не отреагировал.— Боюсь, что у меня плохие новости, Нанги-сан.— Если это опять банковские проблемы, не волнуйся, — сказал Нанги. — Мы выстоим. Сам знаешь, какие у нас капиталы.— В том-то и беда, — ответил Чин. — Их гораздо меньше, чем вы думаете. Мы не сможем выстоять и при меньшем спаде.Нанги постарался унять сильно забившееся сердце. Усилием воли он вознесся душой в “никуда” — обитель Святой Троицы — и там обрел гармонию. В его уме роились тысячи вопросов, но, прежде чем открыть рот, Нанги расположил их по степени важности. Сначала самое главное.— Где деньги?— Они вложены в шесть строек в Шатине, — жалобно произнес Энтони Чин. — Я помню ваши указания, но ведь вас здесь не было. Я держал ситуацию под контролем изо дня в день и видел, сколько мы можем заработать. А теперь невозможно найти людей, согласных въехать в эти районы. Не из-за плохого климата, а из-за страха перед коммунистами. Всех пробирает дрожь. Даже...— Ты уволен, — холодно сказал Нанги. — Даю тебе десять минут, чтобы покинуть здание. После этого охрана получит приказ арестовать тебя. Если ты прикоснешься к документам или что-то в них изменишь, будет то же самое.Он повесил трубку и быстро набрал номер Паназиатского банка, попросив Аллана Су, вице-президента банка по статистике.— Мистер Су, говорит Тандзан Нанги. Пожалуйста, не задавайте никаких вопросов. С этой минуты вы — президент Паназиатского банка. Энтони Чин больше у меня не работает. Пожалуйста, прикажите своей охране удалить его прямо сейчас. Пусть они удостоверятся, что он ничего не взял с собой из сейфа. Приступайте. * * * Кого-нибудь он должен вывести из игры. Кого именно, Красного или Голубого? Качаясь на волнах, лазурных с прозеленью, отсвечивающих как прозрачный изумруд, Бристоль решил: это будет Голубой.Усевшись в глубокое парусиновое кресло-качалку директора, видавшее лучшие дни, он начал травить леску, дожидаясь, когда какая-нибудь рыба клюнет на приманку, пляшущую внизу, на расстоянии пятнадцати футов. Не более чем в ста ярдах от порта стоял длинный, сверкающий лаком двухвинтовой прогулочный катер, на котором находилась Аликс Логан с полудюжиной ее друзей. Среди них был и Красный монстр, который, как ни старался, не мог не раздражать других. Это как больной палец — за что-нибудь да заденет.Красный монстр зашел так далеко, что позволил себе снять рубашку. “Напрасно, — подумал Бристоль, — он от этого проигрывает еще больше”. Кожа у него на груди, спине и плечах была бледная, хотя с мускулатурой было все в порядке, Бристоль взял это на заметку. Интересно, в качестве кого Аликс представила Красного монстра своим друзьям?Леска натянулась, и катушка спиннинга затрещала, разматываясь. Видя, что конец удочки обвис, Бристоль начал наматывать леску... Если бы можно было выбирать, он, наверное, предпочел бы схватиться с Красным монстром, потому что тот был крупнее его самого. Сейчас Бристоль, помимо всего прочего, рвался в бой.Но это не было соперничеством в истинном смысле слова. За многие месяцы слежки он начал ненавидеть Голубого монстра, — наверное, потому, что его манера смотреть на Аликс выходила за пределы чисто деловых обязанностей. С течением времени в Бристоле начало развиваться нечто вроде собственнического инстинкта.Для Красного монстра Аликс была просто куском мяса, его заданием, вроде тех, которые он выполнял раньше и будет выполнять впредь. Работавший самостоятельно, но под прикрытием, он действовал в соответствии с письмом, которое дало ему начальство. Оно включало “чистый лист” — список людей из окружения Аликс, которых проверили и убедились, что ей можно с ними общаться.Голубой, ночной, страж любил смотреть на Аликс. Он был вхож в ее апартаменты. Конечно, он проводил там не всю ночь, но достаточно много времени: когда она возвращалась домой, он тщательно проверял, все ли в порядке. Потом дверь захлопывалась, и Голубой монстр неторопливо спускался по бетонной лестнице, крутя зубочисткой то в одном углу рта, то в другом.Потом он переходил улицу, направляясь к зданию из хрома и стекла, меньше чем в квартале от дома Аликс, где ему разрешалось покупать жареных цыплят. Голубой монстр брал там бадейку чипсов, которыми можно было бы досыта накормить семью из четырех человек, и опускал свой зад в оранжевое пластиковое кресло. Его губы лоснились от жира, на щеках оставались кусочки цыплячьей кожи. Голубой монстр сидел, уставясь в освещенный квадрат окна, за которым перед сном раздевалась Аликс, и облизывался. И Бристолю казалось, что к еде это не имеет никакого отношения.Удочка вдруг дернулась до самого основания, и ситуация стала накаляться. Бристоль уперся о брус на корме подошвами своих поношенных полукедов и начал изо всех сил тащить леску на себя. Там, внизу, была какая-то сверхъестественная сила, которая едва не выбросила его из кресла. Кого же это, Господи помилуй, он зацепил? Мышцы его спины напряглись, Бристоль собрал всю силу своих мускулов, чтобы преодолеть сопротивление невидимой морской твари на другом конце лески.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87