К тому же до них доносились слухи, что на самом деле она – дочь могущественного Родриго Борджа, самого богатого из кардиналов, который, как поговаривали в высших кругах церкви, имел все шансы когда-нибудь стать Папой.
Через три года после переезда Лукреции на холм Джордано, Лудовико, муж Адрианы, умер, и замок погрузился в траур. Адриана закрыла лицо черной вуалью и стала проводить еще больше времени со своими священниками. Какая же Адриана благородная, хорошая женщина! – думала Лукреция.
Однажды, в очередной раз вернувшись в замок из монастыря, Лукреция сидела за обеденным столом с Адрианой и Орсино и с сочувствием наблюдала за трапезой – они с Орсино ели на серебре, а Адриана, оплакивавшая свою вдовью долю, – с простых глиняных тарелок.
Лукреция наклонилась над столешницей, сделанной из мрамора и украшенной ценными породами дерева, и сказала:
– Дорогая мадонна Адриана, я понимаю, как вы страдаете, вы ведь овдовели. Моя мама тоже очень страдала, когда умер Джорджо ди Кроче, она плакала, жаловалась на то, что несчастна, но со временем почувствовала себя лучше.
Адриана поправила струившуюся по плечам длинную черную вуаль.
– Я не стану говорить о своей тоске и печали, – сказала она. – В Испании считается признаком дурного тона показывать свое горе всему свету.
– Но мы – Орсино и я – не весь свет, – не отставала Лукреция. – А мама…
– Твоя мать – итальянка. И будет лучше, если ты забудешь о своем итальянском происхождении. В Испании считается уместным делить с другими свою радость, потому что тогда ты даешь человеку что-то, что принесет ему добро. Делить же горе нельзя, потому что ты перекладываешь на плечи другого свою ношу, а испанцы слишком горды, чтобы просить об одолжении или помощи.
И вопрос был закрыт. Лукреция покраснела и уставилась в тарелку. Она поняла, что ей еще слишком многому предстоит научиться. Она чувствовала себя неловко, жалела о том, что затеяла этот разговор, и взглянула на Орсино, чтобы найти в нем поддержку. Но он на нее не смотрел. Орсино был одним из немногих, кого не приводили в восхищение ни ее золотые волосы, ни хорошенькое личико. Он обращал на нее столько же внимания, сколько на богато разукрашенные кресла в официальных покоях дворца.
Адриана же казалась совершенно спокойной, и Лукреция испугалась, что она так и не научится не разочаровывать эту прекрасную женщину, всегда стремящуюся поступать правильно.
Вечером того же дня, когда они с Адрианой сидели за вышивкой алтарного покрывала, Адриана произнесла:
– Скоро у тебя появится компаньонка по урокам музыки и танца.
Лукреция уронила золотую нить и затаила дыхание.
– У меня будет дочь, – пояснила Адриана.
– О да, но… Дочь? Я думала… – в свои девять лет Лукреция уже кое-что знала. Из окна материнского дома она видела кое-какие сцены, происходившие на площади, слышала разговоры братьев и слуг. Совершенно невероятно, чтобы у набожной вдовы могла родиться дочь!
Адриана глянула на нее с таким удивлением, что Лукреция снова залилась краской.
– Мой сын вступил в возраст брака, – холодно пояснила Адриана, – и скоро сюда прибудет его невеста. До церемонии бракосочетания она будет жить здесь как моя дочь.
Лукреция подняла иголку и вновь принялась за работу, надеясь скрыть замешательство.
– Это будет очень хорошо, мадонна Адриана, – произнесла она, а сама подумала: бедная девушка, ей придется выйти замуж за Орсино!
Адриана словно прочла ее мысли:
– Орсино – одна из лучших партий в Риме.
– А Орсино рад? – спросила Лукреция. – Наверное, он прыгает от радости, раз теперь у него есть невеста?
– Орсино воспитан как настоящий испанский дворянин. А испанские дворяне, дорогая моя Лукреция, не скачут от радости, как итальянские крестьяне в Кампо-ди-Фьоре.
– Воистину так, мадонна Адриана!
– А счастливым он будет, он осознает свой долг. Он должен жениться и иметь сыновей.
– А невеста?..
– Ты скоро ее увидишь. Я стану учить ее вместе с тобой.
Лукреция наносила ровные стежки и думала о своей будущей компаньонке. Хорошо бы невеста не слишком противилась… браку с Орсино.
Лукреция вместе с остальными сидела в большой темной комнате, стены которой по торжественному случаю украсили гобеленами.
Они собрались здесь, чтобы поприветствовать прибывающую в дом девушку, и Лукреция все время думала: что же эта девушка должна чувствовать? Наверное, она боится, и Лукреция постарается ее успокоить: она ведь по собственному опыту знала, что это такое – попасть в совершенно новую обстановку.
Орсино стоял подле матери. Адриана в очередной раз читала ему нотацию, и бедный Орсино выглядел еще мрачнее обычного, совсем не так, как должен был бы выглядеть жених. Как всегда в минуты волнения, косоглазие его стало еще заметнее, и он ежился под строгим взглядом матери.
Лукрецию также нарядили в черное, правда, платье ее украшала вышивка золотыми и серебряными нитками. Как жалко, что они придерживаются испанских обычаев! По всяким официальным случаям испанцы предпочитали черное, а Лукреция любила яркие краски – пурпур, золото и в особенности тот оттенок темно-синего, на фоне которого волосы ее казались совсем золотыми. Но и черное составляло удачный контраст с ее голубыми глазами и светлыми волосами, так что она не возражала.
И вот в комнату вошла Джулия Фарнезе. Ее сопровождал старший брат Алессандро, молодой человек лет двадцати. Это был горделивый, приятной наружности и прекрасно одетый юноша, но не к нему было приковано внимание Лукреции и всех собравшихся, а к Джулии. Она оказалась настоящей Красавицей, с золотистыми, как у Лукреции, волосами. Она была одета на итальянский манер, в голубое с золотом платье, и походила на принцессу из сказки, слишком прекрасную в этом мире торжественно мрачных Орсини.
Лукреция почувствовала приступ ревности: наверняка все станут говорить, что Джулия Фарнезе красивее ее, Лукреции.
Девушка преклонила перед Адрианой колени и назвала ее матушкой. Орсино подтолкнули вперед. И он, некрасивый и дрожащий, пробормотал свое приветствие. Лукреция всматривалась в прекрасное юное лицо невесты и искала в нем признаки инстинктивного отвращения – они неминуемо должны были проявиться, Лукреция даже забыла о своей ревности, так ей было жалко Джулию. Но прекрасное лицо оставалось спокойным: Джулия, как от нее и ожидалось, не выказывала никаких эмоций.
Они быстро подружились. Джулия была жизнерадостной, веселой, она уже прекрасно представляла, что есть жизнь, и с охотой отдавала свое внимание Лукреции – если поблизости не оказывалось мужчин.
Джулии было уже около пятнадцати, Лукреции – почти десять, и эта разница в годах давала Джулии большие преимущества. Она была более вольной в поведении, чем Лукреция, с меньшей охотой училась, и вовсе не стремилась во всем уступать окружающим. Когда они оставались наедине, она говорила Лукреции, что считает мадонну Адриану слишком строгой и напыщенной.
– Мадонна Адриана – очень порядочная женщина, – уверяла ее Лукреция.
– А я не люблю порядочных женщин, – ответила Джулия.
– Наверное, потому, что они заставляют всех нас чувствовать себя ужасными грешницами? – предположила Лукреция.
– Вот я лучше и буду грешницей, чем порядочной, – расхохоталась Джулия.
Лукреция боязливо оглянулась на фигурку Мадонны с младенцем, перед которой теплилась лампада.
– Ох, – снова рассмеялась Джулия. – У нас еще полно времени – еще успеем покаяться. Раскаяние – удел стариков.
– Но в Сан-Систо много молодых монахинь, – возразила Лукреция.
– Но я же не собираюсь становиться монахиней! И ты тоже. Да и зачем? Взгляни на себя. Ты очень хорошенькая…
А с годами станешь еще красивее. Вот подожди, вырастешь, доживешь до моих лет, может, станешь тогда такой же Красиной, как я, и у тебя будут любовники, множество любовников!
Лукреция очень любила такие разговоры. Они возвращали ее в прошлое, которое она уже едва помнила. Ведь прошло четыре года с тех пор, как она покинула веселый материнский дом и переместилась в обстановку строгого этикета и мрачности, царившую на холме Джордано.
Джулия обучала Лукрецию «соблазнительной» походке, показывала, как сделать губы ярче, учила танцевать. Джулия знала множество тайных женских уловок и с радостью ими делилась.
Лукрецию это все слегка беспокоило: она боялась, что Адриана догадается, какая Джулия на самом деле, и отошлет ее назад. И тогда Лукреция лишится такой замечательной подружки.
Ни в коем случае Адриана не должна видеть на их губах кармин и заставать их с теми замысловатыми прическами, которые накручивала на их головках Джулия. И Джулии не следует наряжаться в эти нескромные, но такие красивые платья, которые она привезла с собой. А Джулия лишь хихикала, но в присутствии будущей свекрови, старалась держаться паинькой.
Орсино не донимал их своим вниманием, и Лукреция заметила, что он побаивался своей невесты гораздо больше, чем та – его.
У Джулии был легкий характер, она уверяла Лукрецию, что, когда придет срок, сумеет справиться с Орсино. Было совершенно понятно, что все эти наряды с большим декольте, все эти прически и украшения предназначались вовсе не Орсино.
Лукреция думала, что Джулия, наверное, большая грешница.
Но, говорила она себе, кажется, грешники мне тоже нравятся больше, чем люди набожные. И если Джулию отошлют, я буду очень по ней тосковать и вряд ли снова полюблю мадонну Адриану.
Во дворце Орсини царило оживление. Это был один из тех дней, когда Лукреции следовало вести себя как можно сдержаннее, как и положено настоящей испанской даме, ходить с прямой спиной и потупленным взором, поскольку на холм Джордано должен прибыть кардинал Родриго Борджа, а Адриана не хотела, чтобы он почувствовал хотя бы легкое разочарование в собственной дочери.
Волосы Лукреции расчесали на прямой пробор, и они свободно спадали ей на плечи. Джулия с интересом наблюдала, как испанская горничная готовит Лукрецию к встрече с отцом.
– Он очень строгий, этот великий кардинал? – спросила она.
– Он – самый важный человек в Риме, похвасталась Лукреция.
– Тогда, – объявила Джулия, – тебе следует перестать улыбаться: сострой кислую гримасу, потому что ты выглядишь слишком уж радостной. И помалкивай, говори только тогда, когда к тебе обращаются.
– А отец любит, когда я веселая, – ответила Лукреция. – Он любит, когда я улыбаюсь. Он совсем не похож на Адриану. Но она будет следить за мной, так что надо помнить все, чему она меня учила. Если он послал меня сюда для обучения, значит, он хотел, чтобы я переняла у нее все, чему она может научить.
Джулия состроила смешную рожицу, а Лукреция отправилась в комнату, где ее поджидал Родриго. По случаю его визита стены комнаты также украсили гобеленами, поставили серебряные кубки прекрасной работы.
Рядом с Родриго стояла Адриана, и Лукреция поклонилась на испанский манер. Родриго положил руки ей на плечи, поцеловал в обе щечки, в лоб.
– Как же она выросла, моя малышка, – с нежностью произнес он. – Мадонна Адриана рассказала мне о твоих успехах.
Лукреция взглянула в лицо Адриане – оно был мрачным.
– Я разочаровала вас? – робко осведомилась Лукреция.
– Дорогая моя, кто из нас совершенен? Я тобою доволен. Этого достаточно, – Родриго взглянул на Адриану. Та поклонилась – ведь он взглядом попросил оставить их наедине. Адриана ушла, и вместе с нею исчезло напряжение. Лукреция бросилась в объятия отцу, залепетала, как она рада его видеть.
Он снова нежно расцеловал ее, вынул из кармана браслет, свой очередной подарок, надел ей на ручонку. Она поцеловала браслет, и он поцеловал его тоже – когда они оставались наедине, кардинал становился более чувствительным. Он всячески хотел подчеркнуть свою любовь к ней и выслушать ответные уверения.
Когда уверения во взаимной любви закончились, они заговорили о Ваноцце, Чезаре и Джованни.
– Чезаре делает в университете успехи, – сообщил Родриго. – Я горжусь его способностями в учебе и в играх. Клянусь, нам недолго осталось ждать, он скоро станет кардиналом. И Джованни очень доволен жизнью в Испании. А моя Лукреция превращается в настоящую красавицу! Чего же еще мне желать?
– А Гоффредо?
– Он с каждым днем все сильнее и красивее. Ах, у нас для него тоже есть планы.
Лукреция заметила, как за спиной отца приоткрылась дверь – в нее, красная от возбуждения, подглядывала Джулия.
Лукреция вздрогнула от ужаса: это же непростительное нарушение этикета! Джулия, наверное, не понимает, какой важный человек кардинал. Подглядывать, вот так подглядывать за ним… Невероятно! А если увидит Адриана, Джулию наверняка отошлют и свадьба расстроится.
Родриго поймал взгляд дочери и резко обернулся.
– А это кто?
– Джулия, можешь теперь войти, – сказала Лукреция. – Я представлю тебя кардиналу.
Лукреция с облегчением увидела, что Джулия надела самое скромное из своих платьев и лишь чуть-чуть подкрасила губы. Лукреция молилась про себя, чтобы кардинал этого совсем не заметил.
Золотые кудри Джулии рассыпались по плечам, и она, как всегда бесстрашная, медленно приблизилась к ним.
– Отец, – торопливо произнесла Лукреция, – это Джулия, та, которая должна выйти замуж за Орсино. Уверяю вас, она не хотела сделать ничего плохого.
– Разве? – удивился кардинал. – А вот мне так не кажется.
– О, нет… – начала Лукреция, и умолкла, поняв, что отец вовсе даже не сердится.
– Подойди сюда, дитя мое, – попросил кардинал. – Вовсе необязательно, чтобы за тебя говорила моя дочь. Я надеюсь, ты и сама можешь сказать все, что следует.
Джулия подбежала к нему и преклонила колени, а затем подняла на него свои прекрасные голубые глаза и улыбнулась особой своей улыбкой, которая, казалось, говорила: ведь никто не может на нее всерьез сердиться, ведь все только радуются ее присутствию!
– Значит, ты выходишь замуж за Орсино, – сказал кардинал. – Бедное дитя! Тебе нравится этот молодой человек?
– Я люблю Рим, – ответила Джулия, – и людей, которых я могу встретить в Риме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39