Увидев из окна, что к ней направляется Чезаре, Ваноцца энергично захлопала в ладоши, и к ней кинулись сразу несколько слуг.
– Вина, закусок! – закричала она. – Сюда едет Чезаре, мой сын, кардинал. Карло, – позвала она мужа, – быстро, быстро, поприветствуй монсеньора кардинала!
Карло тут же примчался на зов. Он был вполне доволен выпавшим на его долю жребием – браком с бывшей любовницей Папы. Это давало ему массу привилегий, а он был по натуре человеком благодарным. И оказывал всяческое уважение как самому Папе, так и его сыновьям.
Чезаре обнял мать и отчима.
– Добро пожаловать, добро пожаловать, дорогой сынок, – причитала Ваноцца, прослезившись. Ее всегда трогало, что эти великолепные господа – ее сыновья – нисходят до визитов к ней, скромной матроне. Во взгляде ее светилось восхищение, и Чезаре любил ее именно за это восхищение и обожание.
– Матушка, – нежно проговорил Чезаре. Карло заявил:
– Сегодня великий день: Ваше Высокопреосвященство удостоили посещением наш дом!
Чезаре уселся рядом с матерью и отчимом, они выпили вина из серебряных кубков, торопливо вынутых из креденцы. Ваноцца жалела только, что не знала заранее о посещении сына – а то она вывесила бы на стены гобелены и выставила свою прекрасную майолику. Они говорили о Лукреции и о предстоящем разводе.
– Ваш отец старается для вас изо всех сил, – сказала Ваноцца. – О, сынок, мне так жаль, что я такая… ничтожная и что не могу многого для вас сделать.
Чезаре прикрыл своей рукой ее руки и улыбнулся, а когда Чезаре улыбался, лицо его преображалось – он становился даже красивым. Он питал к матери искреннюю привязанность, и Ваноцца, зная, как другие его боялись, была за это ему благодарна.
Затем Чезаре попросил ее показать ему цветы, которыми она по праву гордилась, и они отправились в сад.
Они бродили по саду, Чезаре обнимал мать за талию, и, видя его хорошее настроение, Ваноцца осмелела настолько, что объявила, как рада она доносившимся до нее вестям о том, что они с Джованни стали друзьями.
– О, матушка, до чего же глупы ссоры! Мы с Джованни – братья, и мы должны быть друзьями.
– Это были просто детские ссоры, – нежно проворковала Ваноцца. – Теперь вы выросли и поняли, насколько они бессмысленны.
– Воистину так, матушка. Я хочу, чтобы весь Рим знал: теперь мы с Джованни – одна душа. И когда ты в следующий раз затеешь прием с ужином, пусть он будет скромным – только для твоих сыновей.
Ваноцца радостно улыбалась.
– Я поспешу с приемом! Только для тебя и Джованни… В городе сейчас слишком жарко, как ты смотришь на то, чтобы мы поужинали на свежем воздухе, в моих виноградниках?
– Прекрасная мысль! И поторопись ее исполнить, милая матушка.
– Только скажи когда – и все будет сделано!
– Завтра?.. Нет, слишком рано. Скорее, послезавтра.
– Прекрасно!
– Ах, матушка, ты – мой самый лучший друг.
– Но разве может быть иначе? Ведь ты мой возлюбленный сын, ты так хорошо ко мне относишься, такие почести мне оказываешь!
Она на секунду прикрыла глаза – ей вспомнилось, что сделал Чезаре с теми, кто разграбил ее дом во время французского нашествия. Да, он был жесток, многие пострадали, и Ваноцца не любила жестокости, но его действия показали ей всю меру любви Чезаре. «Ничто, – кричал он, – никакие пытки не могут быть достаточны для тех, кто обесчестил дом моей матери!»
– Ты порадуешься, увидев нас вместе с Джованни, – пообещал Чезаре. – Ты ведь и его любишь, правда? И жаль, что с нами не будет Лукреции.
– Я была бы рада увидеть дочь, и действительно буду счастлива, что меня навестит Джованни. Но, дорогой мой, из всех моих детей один ближе и милее мне всех остальных, и это ты.
Он поцеловал ей руку – еще один экстравагантный жест, которым члены их семьи демонстрировали любовь друг к другу.
– Я знаю, ты говоришь правду, матушка. Я клянусь, что, пока я жив, тебе не грозит никакое горе и никакая беда. Я растерзаю всякого, кто посмеет хоть шепнуть порочащее тебя словечко.
– Мой дорогой, не надо, не надо, я счастлива уже и тем, что могу время от времени тебя видеть. Дари мне эту радость как можно чаще, и я буду счастливейшей женщиной на Земле – правда, я понимаю, что это требование слишком эгоистично, ведь у тебя много дел.
Он нежно прижал ее к себе, и они пошли дальше, обсуждая детали предстоящего ужина.
Чезаре быстрой и решительной походкой шел по улице. На нем были маска и широкий плащ, скрывавшие его лицо и фигуру от досужих взглядов. Достигнув района Понте, он свернул в узкую улочку, затем в другую и остановился перед каким-то домом. Оглядевшись, он нырнул в дверь, захлопнул ее за собой, и, спустившись по ступеням, оказался в комнате с деревянными панелями и выложенным плитами полом. Хлопнул в ладоши.
Появился слуга, Чезаре сбросил маску, и человек низко поклонился.
– Твоя хозяйка здесь?
– Да, мой господин.
– Проводи меня к ней.
Его провели в комнату, обставленную так, как были обставлены многие подобные комнаты: кушетка, кресла с резными спинками, статуя Мадонны с лампадой перед нею.
Очень красивая молодая девушка, высокая и стройная, упала перед Чезаре на колени.
– Мой господин… – прошептала она.
– Встань, – нетерпеливо произнес Чезаре, – моего брата здесь нет?
– Нет, мой господин. Он ушел два часа назад. Чезаре кивнул.
– Вот и настало время исполнить твой долг.
– Да, мой господин.
Чезаре внимательно на нее поглядел.
– Мой брат влюблен в тебя. А ты, что ты к нему испытываешь?
– Я служу одному хозяину, – ответила она.
Он обхватил руками ее лицо и притянул к себе – этот жест означал нежность, но в нем таилась и угроза.
– Помни, я всегда вознаграждаю тех, кто преданно мне служит, и размер вознаграждения зависит от значимости услуги.
Девушка вздрогнула, но твердо повторила:
– Я служу одному хозяину.
– Отлично. Теперь я посвящу тебя в то, что от тебя требуется. Ты придешь в виноградник моей матери Ваноццы Катанеи в полночь – в какую именно, я тебе скажу позже. На тебе будет маска и плащ – тот же самый наряд, в котором ты ездишь на верховые прогулки с моим братом. Ты вскочишь на коня и уедешь вместе с ним.
– И это все, мой господин? Чезаре кивнул.
– Еще одно. Ты уговоришь его отправиться в гостиницу, которую ты недавно обнаружила, и останешься с ним там до утра.
– А в какую гостиницу?
– Я потом скажу тебе, как она называется. Это в еврейском квартале.
– Но мы должны будем отправиться туда после полуночи?
– Если ты будешь точно выполнять мои инструкции, бояться тебе нечего, – он крепко поцеловал ее в губы. – Если же нет, моя красотка… – и он рассмеялся, – но ты помнишь, что служишь одному хозяину, не так ли?
Ваноцца – все еще вполне интересная женщина – нетерпеливо ожидала гостей в своем винограднике на вершине Эсквилинского холма. Стол ломился от великолепных яств, подали лучшее вино. Карло Канале стоял подле жены.
– А ты не думала, что для большего веселья хорошо было бы пригласить кузена твоих сыновей, кардинала Монреальского, и некоторых других родственников?
– Сыновья сказали, что хотели бы поужинать в тиши, они устали от всей этой пышности.
Канале отпил вина, чтобы удостовериться в его качестве, Ваноцца беспокойно оглядывала стол и отдавала последние приказания слугам. И, наконец, дорогие гости прибыли.
– Мои сыночки, – она попеременно обняла их, но объятие, в которое она заключила Чезаре, было более крепким и долгим, чем то, которым она одарила Джованни, и Чезаре это заметил.
Стоял теплый летний вечер, с вершины холма открывался прекрасный вид на город, свежий ветерок доносил до них аромат луговых цветов возле Колизея.
Чудесная ночь, подумала Ваноцца.
И беседа за столом тоже была из приятнейших. Чезаре постоянно поддразнивал Джованни, но по-доброму.
– Ах, братец, – говорил он, – я слыхал, что ты со своим другом в маске не боишься ездить в кварталах бедноты, а сопровождает вас лишь один грум.
– Кто посмеет причинить вред сыну нашего отца? – весело отвечал Джованни.
– Однако тебе следует быть более осторожным.
– Вот уж чего я никогда в жизни не соблюдал и соблюдать не собираюсь, так это осторожность, – смеялся Джованни.
– Да, сынок, – вмешалась Ваноцца, – прошу тебя, все-таки будь поосторожнее. Не надо появляться в тех частях города, где полно всяких бандитов.
– Мама, я же уже не ребенок!
– Мне также известно, – продолжал Чезаре, – что его видели ночью в еврейском квартале. Вот это уже глупо.
– И верно, глупо, сынок, – добавила Ваноцца. Джованни расхохотался и повернулся к Канале:
– Подлейте еще вина, батюшка. Прекрасное у вас вино. Канале с радостью наполнил пасынку кубок, и разговор перешел на другие темы.
Было уже за полночь, они собирались уходить, как вдруг Чезаре воскликнул:
– Смотри! Кто это там, среди деревьев?
Вся компания повернулась: в тени ветвей стояла высокая стройная фигура в маске.
– Похоже, за тобой заехал твой друг, – сказал Чезаре.
– Да, кажется, – ответил польщенный Джованни.
– А что, твой друг должен был приехать в дом нашей матери? – осведомился Чезаре.
– Почему бы и нет?
– Похоже, этот друг не может жить без твоего общества. Пойдем, не стоит заставлять его ждать. До свидания, дорогая матушка, эту ночь я навсегда запомню, – и Чезаре обнял мать.
Ваноцца попрощалась с сыновьями. Они вскочили в седла, и тут темная фигура отделилась от деревьев и вскарабкалась на подушку, прикрепленную за седлом Джованни.
Чезаре расхохотался, окликнул слуг, которые их сопровождали, и затянул песню. Остальные подхватили, и веселая кавалькада понеслась вниз, в город.
На подъезде к Понте Джованни натянул поводья, приостановился и сообщил брату, что здесь им придется расстаться. Затем окликнул грума:
– Эй, ты! Поедешь за мной! А остальные… Отправляйтесь спать.
– Куда ты направился, братец? – осведомился Чезаре. – Надеюсь, не в еврейский квартал?
– А это уж мое дело! – упрямо ответил Джованни.
Чезаре только пожал плечами – что было для него довольно необычно, потому что прежде он не преминул бы как-то подколоть Джованни.
– Поехали домой, – скомандовал он своей челяди и тем из слуг Джованни, которых тот отослал. – В Борго.
А Джованни в паре с фигурой в маске, сидевшей позади него, и с грумом, который держался в почтительном отдалении, нырнул в узкие улицы еврейского квартала.
Чезаре обернулся: он в последний раз видел Джованни живым.
На следующий день Александр тщетно прождал своего любимого сына. Не появился Джованни и к вечеру.
Он послал за слугами Джованни – нет, они сегодня не видели господина. Не был он и у Санчи.
Александр хихикнул:
– Уверен, он провел ночь в доме какой-то дамы, и, чтобы не компрометировать ее, решил уехать, только когда стемнеет.
– Подобная щепетильность не в его привычках, – угрюмо заметил Чезаре.
Но и на следующий день Джованни не появился, а к вечеру к Папе примчался человек с сообщением, что грума, который сопровождал молодого герцога, нашли убитым – заколотым кинжалом – на Пьяцца-дельи-Эбреи.
Все благодушие Александра как волной смыло. Он в ярости закричал:
– Послать людей! Проверить каждую улицу, каждый дом! Я не успокоюсь, пока не увижу своего сына!
Безрезультатные поиски шли уже несколько дней, Папа впадал в отчаяние, однако он все еще не мог поверить, что с его любимым сыном могло случиться что-то плохое.
– Это очередная его выходка, – без конца твердил он Чезаре. – Вот увидишь, скоро он появится и будет очень смеяться, потому что ему удалось так нас напугать.
– Да, наверное, – согласился Чезаре.
А потом к Папе доставили лодочника-далматинца: он уверял, что ему есть что сообщить лично Его Святейшеству, это касается герцога Гандийского.
Папа, Чезаре и несколько приближенных с нетерпением поджидали, когда лодочника проведут в апартаменты Александра.
Его зовут Джорджо, сообщил далматинец, и он спит в своей лодке, привязанной к крюку в набережной Тибра.
– Моя обязанность, Ваше Святейшество, – прокомментировал он, – сторожить бревна, сложенные возле церкви Сан-Джероламо-дельи-Скиавони, что около моста Рипетта.
– Да, да, – нетерпеливо поддакнул Папа. – Не тратьте времени. Скажите, что вам известно о моем сыне.
– В ту ночь, когда исчез герцог Гандиа, я видел человека на белой лошади, позади себя он вез тело какого-то мужчины. С ним были еще двое других. Когда лошадь подскакала к реке, всадник развернул ее задом, и двое других стащили тело с лошади и бросили в воду.
– Можем ли мы доверять этому лодочнику? – вопросил Папа. Он перепугался, он не хотел верить тому, что сообщил далматинец. Разве может быть так, чтобы это брошенное в реку тело было телом его любимого сына?
– У нас нет оснований сомневаться в словах этого человека, – последовал ответ окружающих.
– Ваше Святейшество, – продолжал Джорджо. – Я вам еще кое-что расскажу. Поначалу тело никак не хотело тонуть – видно, плащ распластался по воде и удерживал его. Тогда тот человек, верховой, сказал что-то своим людям, и они начали бросать в тело камни, чтобы придавить их тяжестью плащ. В конце концов им это удалось, тело затонуло, а они еще какое-то время поглядели на реку, а потом уехали прочь.
– Ты видел, как это произошло! – воскликнул Чезаре. – И никому ничего не рассказал! Почему?
– Ваше Преосвященство, поймите, я живу у реки и много раз видел, как в нее сбрасывают тела убитых. В самом происшествии не было ничего необычного, кроме того, что это случилось в ту ночь, а обо всех странностях, произошедших в ту ночь, расспрашивают всех жителей города.
Папа не мог больше этого выдержать. Запинаясь, он произнес:
– Обыщите речное дно…
И они нашли Джованни. На горле, лице и теле было множество ножевых ран, речной ил налип на прекрасное платье – как ни странно, драгоценности, которыми оно было расшито, никто не тронул, остались нетронутыми дукаты в кошельке, многочисленные кольца, пряжки и ожерелья.
Александр, услыхав об этом, вышел из дворца и пошел навстречу тем, кто переносил покойника в замок Святого Анджело. Он остановил печальную процессию и с воем, плачем и стенаниями бросился обнимать тело любимого сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39