Бывший враг Асканио Сфорца также его поддержал. Доколе им терпеть столь наглый непотизм Папы? Он не только сделал кардиналом своего незаконнорожденного сыночка, но ввел в кардинальское звание и брата любовницы! Все новые кардиналы – его дружки, и вскорости все ключевые посты будут занимать те, кто и голоса на Александра поднять не посмеет!
Так какова конечная цель Александра? Обогатить своих родичей и друзей? Похоже, так оно и есть.
В городе ходили слухи о всяких таинственных смертях и исчезновениях. Репутация Чезаре Борджа становилась все хуже – говорили о том, что он стал прилежно изучать науку отравлений и что узнал многие из ядов, изобретенных испанскими маврами. А от кого он мог их узнать? Естественно, от отца.
«Берегитесь Борджа!» – эти слова все чаще и чаще слышались в городе.
Александр прекрасно знал об этих разговорах, и, боясь раскола, предпринимал самые энергичные действия. Он почти сделал Асканио Сфорца узником Ватикана, и, увидев это, делла Ровере немедленно ретировался из Рима.
Муж Лукреции внимательно за всем этим наблюдал. Его родственник и покровитель Асканио Сфорца утратил влияние. Более того, Джованни Сфорца знал, что Папа не очень-то доволен браком дочери и уже подыскивает нового, более выгодного кандидата в мужья.
Брак так и не был подтвержден, приданое так и не было выплачено. Так что же это за брак такой?
Его мучили неуверенность и страхи, он почти не спал по ночам, потому что считал, что за каждым его шагом следят папские шпионы. Он боялся Орсини, союзников Неаполя и врагов Милана. Не решат ли они теперь, когда он впал в Ватикане в немилость, что от него пора избавиться? Он боялся ходить по мосту Святого Анджело – разве не могут они его нагнать и всадить нож в спину? И если они это сделают – разве кто-то посмеет задавать им вопросы?
Джованни Сфорца был из тех, кто пребывает в постоянной жалости к себе. Родичи всегда относились к нему наплевательски, так что ждать от этих людей, с которыми он породнился недавно?
Его маленькая невеста – да, она, вроде бы, девушка милая, добрая, но она – из Борджа, а кто станет доверять Борджа?
Теперь он уже даже жалел, что они не стали настоящими мужем и женой. У нее милое и невинное личико, наверное, ей все же можно было бы довериться.
Но момент был упущен.
А в это время в Риме шло грандиозное представление: маленький Гоффредо отбывал в Неаполь, где ему надлежало сочетаться браком с Санчей Арагонской.
Чезаре и Лукреция наблюдали за приготовлениями к отъезду. Сопровождать Гоффредо должен был старый друг Чезаре – Вирджинио Орсини, именно он в свое время помог Чезаре пережить его первый год на холме Джордано, а теперь он стал главнокомандующим армии арагонцев. Отправлялся в Неаполь и наставник Гоффредо, испанец дон Фернандо Диксер. Папа, чтобы показать, что не забыл, из каких краев он вышел, доверил два сундучка с драгоценностями – подарками жениху и невесте – попечению именно этого испанца.
Одиннадцатилетний Гоффредо должен был стать после женитьбы принцем Сувилласа и графом Кориаты, а также получить орден Эрминии, на котором начертано «Лучше умру, чем предам».
И была среди всех женщина, которая наблюдала за сборами со смешанным чувством гордости и печали. Мечта Ваноццы сбылась: Александр принял ее маленького Гоффредо как своего настоящего сына, малыш станет князем, и она была счастлива.
Но порою она хотела бы быть обыкновенной, рядовой римлянкой, дети которой оставались бы подле нее. Порою она так этого хотела, что готова была отдать за это и свой дом, и виноградники, и даже цистерну для питьевой воды.
Беспокойство Джованни Сфорца росло пропорционально росту симпатий между Неаполем и Ватиканом, которые еще более укреплял брак Гоффредо и Санчи.
Он опасался показываться на улицах – боялся врагов своей семьи, он боялся врагов и непосредственно в Ватикане. У него была красивая жена, но ему не дозволялось с нею жить, и он с тоскою вспоминал свой город Пезаро на берегу Адриатического моря: он казался ему таким мирным, защищенным от всех здешних треволнений высокими горами, а воды реки Фолья несли Пезаро благословенную прохладу, которой так недоставало вонючему и жаркому Риму.
И он попросил у Папы аудиенции.
– Итак, Джованни Сфорца, что вы имеете мне сообщить? – осведомился Александр.
– Святой отец, в Риме считают, что Ваше Святейшество вступило в союз с королем Неаполя, извечным врагом государства Милан. Если это так, то мое положение становится весьма сомнительным, поскольку вы милостью своей назначили меня капитаном церкви и платите мне жалованье, но также определенное содержание выделяет мне и Милан. Я не вижу возможности служить сразу двум хозяевам. Не может ли Ваше Святейшество в беспредельной своей доброте определить каким-то образом мое положение, чтобы я мог служить вам, но одновременно не превращаться во врага своей собственной семьи?
Александр расхохотался:
– Вы слишком увлеклись политикой, Джованни Сфорца. На мой взгляд, служить следует тому, кто платит за службу больше.
Джованни сник под спокойным, но твердым взглядом Папы и в очередной раз пожалел, что вообще породнился с семейством Борджа.
– Я ответил на ваши вопросы, сын мой, – Александр явно спешил от него избавиться. – Оставьте меня теперь и, умоляю: не слишком увлекайтесь политическими вопросами. Они не имеют никакого касательства к вашим обязанностям.
Джованни сразу же отписал дяде, Лудовико Миланскому, поведал о разговоре с Папой и заявил, что лучше бы ел солому, на которой спал, чем вступил в этот брак. И пусть дядя решит его судьбу.
Однако Лудовико не был готов предоставить ему убежище. Он также внимательно следил за ростом дружбы между Неаполем и Ватиканом, но отнюдь не был убежден, что связь эта настолько крепка, как хотелось бы Неаполю, – Папа хитер и переменчив. И поэтому Лудовико предпочитал сохранять нейтралитет.
А Джованни не знал, куда ему податься.
Чума в Риме уносила все больше и больше жизней, и Джованни воспользовался ею, чтобы уехать – его положение в Ватикане позволяло уезжать, когда ему заблагорассудится.
И в один прекрасный день в сопровождении нескольких преданных ему людей он отправился в Пезаро.
Лукреция вовсе даже по нему не скучала. Она и раньше виделась с ним лишь на официальных церемониях, на которых обязана была присутствовать с супругом.
Джулия с улыбкой наблюдала, как Лукреция играет с ее дочкой Лаурой, которой уже почти исполнилось два года.
– Ты радуешься так, как будто обрела возлюбленного, а не потеряла!
– Возлюбленного! Да он никогда им и не был, – возразила Лукреция. Она тоже стала старше – теперь ей было четырнадцать. Между прочим, Джулия стала любовницей Александра как раз в четырнадцать лет.
– Все прекрасно, только я бы на твоем месте не стала так открыто демонстрировать радость по поводу его отъезда, – посоветовала Джулия.
– А мой святой отец придет меня повидать? – спросила Лаура, цепляясь за юбку матери.
Джулия взяла девочку на руки и расцеловала ее.
– Очень скоро, не сомневайся. Он не может долго оставаться вдали от своей маленькой Лауры.
Лукреция задумчиво наблюдала за ними – она вспомнила прежние дни, когда тот же самый отец с той же радостью посещал другую детскую. Александр казался таким же молодым, как в те времена, и так же нежно, как ее, Джованни, Чезаре и Гоффредо, любил малышку Лауру. Теперь все они выросли, и со всеми ними, за исключением ее, Лукреции, происходят всякие важные и волнующие перемены. Она тоже вышла замуж, но это не настоящий брак, и теперь она могла только радоваться, что муж сбежал. От нее, или от чумы – не важно. Что бы ни было причиной его бегства, ясно одно: он – трус. Да, трус.
Она мечтала о возлюбленном, столь же блистательном, как ее отец, столь же красивом, как ее брат Джованни, и столь же непредсказуемом и волнующем, как Чезаре, – а ей всучили какое-то ничтожество, вдовца с рыбьей кровью, который даже не протестовал против того, что брак так и не был осуществлен; ее выдали замуж за труса, сбежавшего от чумы и даже не попытавшегося увезти ее, Лукрецию, с собой.
Не то, чтобы она хотела уехать. Но, говорила она себе, если бы Джованни Сфорца оказался мужчиной, сумевшим заставить ее отправиться с ним, она бы не стала противиться.
– Джулия, а как ты думаешь, если Джованни Сфорца оставил меня, станет ли отец организовывать развод?
– Это зависит от того, – ответила Джулия, любовно убирая волосики со лба дочки, – насколько полезным считает святой отец твой брак.
– Но какая от него польза… сейчас?
Джулия спустила дочку на пол, подошла к Лукреции и обняла ее за плечи.
– Никакой. Значит, брак будет расторгнут, и ты получишь прекрасного мужа… Мужа, который не станет терпеть такое положение. Ты уже взрослая, Лукреция, ты созрела для супружества. Настоящего супружества. И тебе дадут красавца-мужа.
Лукреция улыбнулась.
– Давай вымоем волосы, – предложила она, Джулия согласилась. Это было их любимое времяпрепровождение: они мыли волосы каждые три дня, потому что иначе их золотые кудри теряли свой природный блеск.
За этим занятием они продолжали болтать о том, какой же замечательный муж появится у Лукреции, когда Папа освободит ее от Джованни Сфорца. Лукреция уже видела себя в пурпурном бархатном платье, расшитом жемчугом, вот она преклоняет колени перед отцом и говорит: «Я согласна», а мужчина, который стоит на коленях рядом с нею, – что ж, это какая-то туманная фигура, соединившая в себе черты и качества, восхищавшие ее в отце и братьях.
Определенно, она видела рядом с собою кого-то из Борджа.
Мечтам Лукреции, похоже, не суждено было сбыться: как только ее отец узнал о поступке Джованни Сфорца, он ужасно разозлился и выслал беглому зятю приказ вернуться.
Но в мире и покое Пезаро, среди своих подданных и вдали от политических конфликтов и чумы, Джованни осмелел. Он никак не прореагировал на приказы.
За приказами последовали угрозы и обещания, ибо Александр боялся того, что может натворить вышедший из-под контроля зять.
В конце концов Папа объявил, что, если Джованни Сфорца вернется в Рим, он сможет осуществить свой брак и получить приданое.
Все с нетерпением ждали, как ответит на это предложение Сфорца. Лукреция тоже ждала… С ужасом.
ПЕЗАРО
Но даже такая наживка не могла заманить Джованни Сфорца в Рим.
В Италии было неспокойно, и Сфорца прекрасно это видел. На этот раз причиной волнений была не постоянная вражда соседствующих государств – нет, на полуостров пала тень врага куда более могущественного.
Король Франции возобновил свои требования на неаполитанский трон и сообщил Александру, что для обсуждения данного вопроса высылает в Ватикан послов.
Хитрый Александр принял послов со всеми подобающими почестями, чем заслужил среди итальянцев такую нелюбовь, что стали поговаривать даже о том, будто Папу вскорости сместят. Делла Ровере был начеку: он точно пообещал себе, что уж в следующий раз не упустит своего шанса.
Александра же эти разговоры отнюдь не смущали. Его вера в себя была бесконечной, он был твердо убежден, что сможет найти выход из самой, казалось бы, тупиковой ситуации. Ферранте Арагонский к этому времени уже скончался, на престол вступил его сын Альфонсо. Альфонсо изо всех сил старался сохранить дружеские отношения с Ватиканом, и, чтобы скрепить их, предложил Александру изрядную мзду. Не в привычках Александра было отказываться от взяток, так что он подтвердил свой союз с Альфонсо, французы остались ни с чем и пригрозили вторжением на полуостров.
Из своего мирного Пезаро Джованни Сфорца наблюдал за развитием событий и никак не мог решить, к какой стороне примкнуть. Лудовико Миланский достаточно ясно продемонстрировал, что в случае нужды он ничем своему родичу не поможет. Позиции же Папы, судя по всему, серьезно укрепились, поскольку Альфонсо Неаполитанский слишком уж домогался его дружбы. Поэтому Джованни Сфорца решил возвращаться в Рим.
Лукреция ждала. Волосы ее были вымыты, тело умащено благовониями. Наконец-то она невеста по-настоящему!
Папа приветствовал зятя так, будто его отсутствие было совершенно естественным делом. Он обнял его и объявил, что брачное ложе уже готово.
По случаю чего состоялись пирушки, на которых приглашенные изощрялись в обычных сальных шуточках. Но на этот раз Лукреции вовсе не было так весело, как на первой свадьбе. Теперь это был не маскарад – все должно было состояться по-настоящему.
Она чувствовала, что и отношение мужа к ней тоже изменилось. Он взял ее за руку, она чувствовала на своей щеке его дыхание. Наконец-то и он увидел, как она красива!
Они танцевали друг с другом, но итальянские, а не страстные испанские танцы, которые она танцевала с Джованни в обстоятельствах, столь похожих на эти, но столь же и отличных.
А потом наступила ночь.
Он был тих, говорил мало. Лукреция была готова к тому, что должно произойти, – об этом позаботилась Джулия, но она также и понимала, что то, что произойдет, весьма отличается от того, что испытывала Джулия.
Ей было немного страшновато, но она сохраняла привычную невозмутимость: она знала, что, если и не испытает восторга, которого так давно ждала, ничего особенно страшного все же не произойдет.
И когда они наконец улеглись в просторную кровать, она сказала:
– Пожалуйста, Джованни, ответь мне только на один вопрос. Почему ты так долго выжидал и не возвращался?
– Это было бы глупо… – пробормотал он. – Здесь была чума… Да и ситуация непонятная.
Он повернулся к ней – теперь он уже испытывал настоящее нетерпение, но она отстранилась. В глазах ее мелькнуло нечто, похожее на страх.
– А вернулся ты, чтобы наконец-то осуществить брак… или из-за приданого?
– И из-за того, и из-за другого, – честно ответил он. Все было странно, непонятно, как и говорила Джулия, и все же отличалось от того, что говорила Джулия. Она с волнением поняла, что перед нею открывается совершенно новый мир, и радость, которую даровал ей этот мир, она и представить себе ранее не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39