Мария дала себя успокоить, но теперь, в присутствии голландца Вильгельма, смелость снова покидала ее.
Карл, с тревогой поглядывая на племянницу, желал поскорее закончить церемонию. Он нетерпеливо обратился к Комптону, епископу Лондона, который должен был совершить церемонию.
— Пожалуйста, епископ, — воскликнул он. — Поторопитесь, как только можете, а то как бы моя сестра, герцогиня Йоркская, не родила нам здесь мальчика и этот брак не оказался бы уж столь желанным.
Вильгельм выглядел мрачным. Веселый цинизм дяди удивил его. Он понимал, что Карл догадывался о его надеждах когда-нибудь взойти на престол Англии, женившись на Марии, но он считал неуместным замечание Карла об этом на брачной церемонии.
Он с неприязнью смотрел на бедного зареванного ребенка, с которым были связаны его надежды. Она его совсем не привлекала, но найдутся другие, более привлекательные.
— Кто отдает эту женщину? — спросил епископ.
— Я отдаю, — ответил твердо Карл. Принц произнес требуемые от него слова. Он положил горсть золотых монет на Библию в знак готовности обеспечить Марию в браке.
— Положи это себе в карман, Мария, — сказал король, улыбнувшись. — Это чистая прибыль.
Дальше все шло по обычаям того времени. Новобрачный был явно безразличен и равнодушен к своей молодой жене, которая в течение всего банкета продолжала тихо и беспомощно плакать, как будто навсегда оставив надежду когда-нибудь снова обрести счастье.
Карл был рад, что выпустил Рочестера из заточения. Он нашел, что голландец Вильгельм и его друзья — скучная публика, и был рад, когда пришло время церемонии проводов новобрачных в постель, на которой он главенствовал.
Несчастная маленькая Мария скучными глазами смотрела на собирающихся в спальню, чтобы преломить с ними хлеб и выпить поссета, а также разрезать подвязки у нее и ее мужа.
Наконец Мария и Вильгельм оказались вместе в большой постели, и король лично задернул полог.
Он не смотрел на Марию. Он боялся, что не выдержит молящего взгляда заплаканных глаз своей маленькой племянницы.
Он взглянул на Вильгельма, который был мрачен и походил на человека на похоронах, но не на собственном бракосочетании.
— Ну, племянник, за работу! — воскликнул Карл. — Святой Георгий, спаси Англию и помоги ей!
Карл не мог больше обманывать Людовика. Бракосочетание с Голландией стало общеизвестно, и в парламенте — Шафтсбери был освобожден из Тауэра и снова заседал в палате лордов — требовали собрать армию в помощь Голландии. Людовик передал Карлу через Данби и Луизу увеличенные субсидии. Карл, принимая их, продолжал уверять Людовика, что армия готовится лишь с целью успокоить его народ и сохранить втайне дружбу с Францией.
Людовик начал осознавать, что в надежде осуществить свои планы через Карла он затруднил себе задачу. В Англии были и другие, которые могли быть ему крайне полезны. Он обдумал карьеру Шафтсбери, которого Карл окрестил «Маленькой честностью», и понял, что вождь оппозиции мог бы ему быть полезным не меньше короля. Людовик был богат, он предложил еще большие взятки, и вскоре члены оппозиции — эти стойкие протестанты — были включены в его платежный лист.
Вскоре после этого парламент отказался выделить деньги, необходимые для снаряжения, и ничего не оставалось больше делать, как расформировать армию. Карл был вынужден оплатить все это из своего кармана, что снова поставило его в зависимость от парламента, у которого необходимо было просить дополнительные дотации.
Старая борьба между королем и парламентом возобновилась. Члены палаты общин дали понять, что они хотят руководить делами страны. Шафтсбери потребовал изгнания герцога Йоркского. А Людовик, взбешенный тем, как Данби сделал его жертвой обмана, передал в палату общин письма Данби, в которых тот договаривался о даче Людовиком взяток королю.
Тут враги Данби взяли его за горло. Карл уверил парламент, что все, сделанное Данби, делалось по его. Карла, команде; и действительно внизу каждого письма было написано рукой короля: «Это письмо писано по моему приказу. К. Р.» Члены палаты общин решили не придавать значения участию короля в отношениях Данби с Людовиком. Им надо было сокрушить Данби, выражение недоверия Данби и привлечение его к суду были не за горами.
Нелл оставила все домашние хлопоты по поводу шнурочков для милорда Берфорда и кашля милорда Боклерка и предалась веселью. Данби и Луиза действовали заодно, и она была уверена, что только из-за них она была до сих пор обойдена титулом герцогини, а милорд Берфорд еще не стал герцогом.
Луиза опасалась, что, поскольку они с Данби действовали заодно, многие из его врагов попытаются через него, нанести удар и ей.
Вскоре по городу поползли слухи. Они достигли и Уайтхоллского дворца.
Готовились заговоры с целью убить короля и возвести на престол герцога Йоркского.
Пошли разговоры о человеке по имени Тит Отс.
Глава 9
Террор охватил Англию. Никто не был застрахован от нападок Тита Отса. Сама королева находилась в опасности. Что касается Луизы, то сатирические памфлеты о ней, распространявшиеся вигами по всем кофейням, сменились требованиями либо судить ее, либо выслать обратно во Францию.
Король, ненавидевший всякие неприятности и сознававший лучше многих других, что Тит Отс — негодяй и обманщик, всеми способами старался держаться в стороне от неприятностей. Он не решался на разоблачение Тита, он не решался даже пытаться предотвратить начавшиеся жестокие расправы, так как чувствовал в воздухе революционные веяния. Он понимал, что оказался в таком же опасном положении, как его отец, перед тем, как положил голову на плаху.
Луизу теперь называли не иначе, как «католической шлюхой». Не было такого греха, в котором бы ее не обвиняли. Она дрожала в своих апартаментах и лелеяла идею бросить все, ради чего она столько времени трудилась, и ускользнуть обратно во Францию.
Нелл же, напротив, не чувствовала никакой опасности. Король, казалось, относился к ней лучше, чем когда-либо раньше. Но время от времени ей приходилось всплакнуть раз-другой, потому что лорд Боклерк был во Франции и из-за этого счастье ее не могло быть полным. После рождения детей все ее мысли были заняты только ими, и ничем другим. Нелл хотелось, чтобы король и ее сыновья всегда были с ней, как в любой хорошей семье, тогда она была бы счастлива. Вокруг нее бурлили заговоры, но она почти не сознавала этого. Ее так называемая приятельница, леди Харви, недавно пыталась обратить внимание короля на миловидную девушку по имени Дженни Миддлтон. Леди Харви, подстрекаемая своим братом Монтегю, просила Нелл помочь обратить внимание короля на эту девушку, и Нелл, чьи мысли были заняты переживаниями по поводу отсутствия милорда Боклерка и получением герцогского титула милордом Бер-фордом, не сразу поняла намерение леди Харви обратить внимание короля на особу, которая отвлечет его от самой Нелл.
Афера Миддлтон оборвалась неожиданно, когда Монтегю, о котором говорили, что он был отцом Дженни Миддлтон, был отозван в Англию. Он глубоко себя опозорил тем, что соблазнил Анну, герцогиню Сассекскую (младшую дочь короля и Барбары), когда они оба находились во Франции. Так как Монтегю до этого был любовником Барбары, то Барбара, разгневавшись на эту пару и не теряя времени, поведала королю о проступке Монтегю. Последовавшее затем наказание Монтегю отбросило тень на всех близких ему людей, поэтому Миддлтоны посчитали необходимым спешно покинуть королевский двор — и Нелл была спасена. Одна она оставалась в наивном неведении относительно опасности, которая миновала ее.
Она причисляла себя к партии вигов, потому что все ее друзья были виги. Бекингем и Рочестер были к ней добры, а Нелл была не из тех, кто забывает своих друзей. Ей нравился Монмут, потому что он напоминал ей маленького Карла и был сводным братом ее детей. Она постоянно ловила себя на мысли, что ей хочется взлохматить его черные волосы и сказать этому принцу Задавало, чтобы он просто наслаждался жизнью и не слишком тревожился о том, унаследует он королевский венец или нет. Он, казалось, забывал о том, что, если бы он когда-нибудь и получил бы корону, то это могло бы произойти лишь по смерти того, кто, как считала Нелл, должен был быть любим сыном так же, как любим ею, — короля Карла, бывшего источником всего их благополучия.
Она от души наслаждалась жизнью, если не считать тоски по отсутствующему маленькому Иакову. Пятого ноября у дверей ее дома на Пел Мел был зажжен большой костер, и на нем она организовала сожжение папы римского с таким огромным красным носом, какого не было ни у одного папы в Лондоне. Люди вокруг ликовали и называли ее «протестантской шлюхой». Она была одной из тех немногих людей при королевском дворе, кто не опасался Тита Отса.
Маленький Карл возбужденно подбежал к матери от костра. Он запускал фейерверки невиданной красоты.
— Поглядите-ка, люди добрые, — воскликнула Нелл. — Милорд Берфорд бросит еще несколько хлопушек.
После этого лорд Берфорд выпустил последний фейерверк, а трубки швырнул прямо в длинный красный нос горящего папы римского, и все люди, бывшие у дверей дома Нелл, радовались ее положению при дворе. Они хорошо знали, что у Нелл Гвин не было нужды дважды просить о помощи бедным. «Да здравствует Нелли!»— кричали люди.
В тот вечер Нелл вернулась к себе в дом после окончания торжеств, и когда она сама смывала копоть с лица маленького графа, тот заметил, что она плачет, редко можно было видеть Нелл плачущей.
Он обнял ее и спросил:
— Мама, почему вы плачете?
Он прижала его к себе и ответила ему:
— Сегодня был прекрасный день, не так ли, милорд граф? А я все думала, что поделывает наш милорд Боклерк в прекрасной французской столице. И плакала я потому, что его не было с нами.
Маленький лорд Берфорд смахнул со щек матери слезы.
— Я никогда не уеду, — сказал он. — Никогда-никогда. Я никогда не поеду во Францию!..
Страсти накалялись, а Карл лавировал. Он шел на уступки и делал все, что мог, чтобы спасти Данби, но был вынужден согласиться с его заточением в Тауэр. Он счел необходимым освободить герцога Йоркского от всех обязанностей и послать его во временную ссылку в Брюссель. Луиза, страдавшая душой и телом, никак не могла решить, остаться ей или уехать во Францию. Гортензия продолжала играть в карты и забавляться с любовником. Народ понял, что Гортензия никогда не даст им повода для волнений. Кто был настоящим врагом государства, так это Луиза, шпионка католической Франции.
Ходили разговоры о попытке королевы отравить короля. В этом случае Карл в ход дел вмешался с характерной для него галантностью и спас королеве жизнь, хотя он и не отказался бы от новой жены и возможности приобрести законного сына, что, как он понимал, решило бы многие его насущные проблемы.
Нелл продолжала принимать вигов у себя в доме. Ее встречали приветствиями, куда бы она ни шла. Люди толпились у лавки ювелира, изготавливавшего очень богатый сервиз, любовались посудой и были весьма довольны, так как считали, что он будет подарен Нелл. Когда они узнали, что он предназначен для Портсмут, они стали проклинать герцогиню и заплевали тарелки.
Нелл совершенно погрузилась в семейные дела. После гибели Джона Кассельса Роза снова вышла замуж. На этот раз ее мужем стал Гай Форстер, и Нелл много хлопотала, чтобы Роза и ее муж получили большее содержание.
Во время пребывания Нелл в Виндзоре пришла весть о несчастном случае с ее матерью.
Мадам Гвин переселилась в поместье Сэндфорд-Мэнор, где в конце сада протекал ручей, разделявший Фулем и Челси. Однажды она вышла в свой сад, предварительно утешившись своим любимым напитком, поскользнулась и свалилась в ручей. Поток был неглубоким, но она упала в него прямо лицом и утонула, будучи не в состоянии подняться из-за того, что была чрезвычайно пьяна.
Нелл поспешила в Лондон, где ее ждала Роза. Они обнялись и всплакнули.
— Не то, — сказала Нелл, — чтобы она была нам хорошей матерью, но она была нашей единственной матерью.
Нелл устроила старой даме прекрасные похороны, и на улицы вышло много людей посмотреть на проходящую похоронную процессию. Мадам Гвин похоронили в церкви Святого Мартина, и Нелл заказала памятник.
На улицах собирались виги и тори. Виги призывали обратить внимание на добродетели Нелл, тори отпускали по этому поводу язвительные замечания. Появился новый выпуск памфлетов тори о воспитании Нелл в публичном доме ее матери.
Нелл наплевать было на все эти пересуды, и она вернулась в Виндзор к королю.
Карл понимал, что переживает самый опасный период своей жизни. Будучи в изгнании, ему страстно хотелось вернуть свое королевство, но тогда он был молод и полон сил. Теперь — стареет; почти двадцать лет Карл обладал этим королевством, но он понимал, что, если не будет поступать предельно осторожно, то может потерять его снова; и его занимала мысль о том, достанет ли сил снова вернуть, если сейчас потеряет его?
Он пытался жить своей привычной жизнью — гулял в своих парках с неотстававшими от него болонками, кормил уток, обмениваясь на ходу остроумными замечаниями с окружающими его придворными. Многие часы провел он, рыбача на берегах реки в Виндзоре. Ему бы хотелось быть в состоянии отсрочить заседания парламента и предотвратить возможность его будущих заседаний. Если бы у него было достаточно денег для ведения государственных дел, он мог бы спокойно править, и положить конец этому террору в стране. Он бы потребовал для всех свободомыслия в религиозных вопросах. Он знал, что не будет мира в той стране, где существует религиозный конфликт. Ему хотелось бы заявить во всеуслышание: «Думайте сами об этих вещах что вам угодно и позвольте другим идти своим путем». Сам он никогда не связал бы себя никакой религией, он всего лишь стремился дать в этом смысле свободу всем своим подданным.
Ему хотелось мира, но до тех пор, пока виги будут набрасываться на тори и наоборот, — мира не звать. Пусть правит страной любитель удовольствий, подобный ему самому;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45