— Дорогой…
Он улыбнулся и сказал:
— Когда ты так говоришь, мне хочется сложить весь мир к твоим ногам.
— Тогда, дорогой, сделай только одно. Отдай мне свои планы мести, я уничтожу их, и все будет так, словно они никогда не существовали.
— Слишком поздно. Нора.
— Ты сказал, что любишь меня. А если человек любит, он пойдет на все ради любимого.
— Поэтому ты, которая любишь меня, не должна просить о невозможном. Вспомни, я оказался в этой стране не по своей воле.
— Она была доброй к тебе. Линкс задумался.
— Да, — согласился он. — Я получил здесь свою награду… Золото и Нору.
— Теперь я знаю, что тебе дороже.
— Ты мне дороже всего золота Австралии.
— Нет, есть нечто более важное для тебя. Месть. Он только сказал:
— Наступит день, и ты поймешь.
Пока мы возвращались, он заставил меня дать обещание, что я не буду отправляться одна на прогулку. . — Я лучше езжу верхом, — заметила я. — А кроме, того, никто не посмеет приставать ко мне теперь. Если в лесу начнется пожар, я никогда не сунусь туда. Какие еще могут быть опасности?
— Я боюсь потерять тебя, — сказал он. — Чудо привело тебя ко мне. Но я не доверяю жизни. Стоит только поверить в счастье, как вдруг лишишься его.
— У тебя такие мысли? Ты шутишь?
— Я совершенно серьезен.
— Хорошо. Я пойду на уступки: не буду ездить верхом одна. До свадьбы. Затем тебе придется убеждать меня снова.
— Договорились, — сказал он, и, шутливо переговариваясь, мы поскакали домой.
Свадьба была совсем близко, и вот настал день, когда запах пирогов и сластей заполнил весь дом. Аделаида испекла огромный свадебный торт в шесть слоев. Но я не могла отделаться от мысли, что какой-то чудовищный случай помешает моему счастью. Что за абсурд! «А может быть, это предчувствие?»— спрашивала я себя.
Наше бракосочетание должно было состояться в маленькой церкви, которая находилась в четверти мили от дома; затем — торжественный прием дома. Мое свадебное платье висело у меня в шкафу. Аделаида совсем недавно закончила его.
В ночь накануне свадьбы мои сомнения и страхи не только вернулись, но стали еще сильнее. Я уверяла себя, что многие невесты волнуются также, но продолжала думать о мрачном предупреждении Джессики. Изменится ли его отношение ко мне? Линкс признался, что его любовь ко мне и к Арабелле — это как лесной пожар и пламя свечи. Лесной пожар — какое неудачное сравнение!
Я представляла его глаза завтра, когда он увидит меня, и мне захотелось еще раз примерить свадебное платье. Я надела этот роскошный туалет, поражаясь искусству, с каким он был сшит. Какая преданная дочь Аделаида! И теперь я буду ее мачехой — ее и Стирлинга!
Я опустила вуаль на лицо и прикрепила флердоранж. Впечатление было восхитительное.
— Все невесты хороши, — сказала я вслух.
— Да, — ответила я сама себе. — Но ты, действительно, красива в этом наряде.
— Такая же красивая, как Арабелла… Мейбелла… и другие?
— Чепуха! Они мертвы, а ты жива. Ты здесь, и ты не просто желанная молодая женщина. Ты для него значишь гораздо больше, чем кто-либо до тебя.
Я вздрогнула, мои щеки пылали. Мне бы очень хотелось, чтобы Джессика перестала крадучись появляться в моей комнате.
— Джессика, — сказала я укоризненно. — Я не слышала, как ты постучала.
— Это потому, что ты разговаривала сама с собой. Мейбелла тоже разговаривала сама с собой. Ты очень похожа на нее, когда вуаль скрывает твое лицо.
— Я уверена, что мода с тех пор изменилась.
— Вуаль была другая. У нее не было флердоранжа. Были только белые атласные рюши. Я не видела никого счастливей Мейбеллы в утро ее свадьбы. Но тогда она не знала, что ее ждет.
Я попыталась отвлечь Джессику от этого разговора.
— Пока ты здесь, пожалуйста, расстегни мне платье.
Я сняла вуаль и флердоранж и положила их в коробку. Затем повернулась к Джессике спиной, чтобы ей легче было справиться с крючками и петельками.
— Плохая примета примерять платье накануне свадьбы.
— Какая чушь!
— Мейбелла примеряла платье накануне… Как и ты. Она ходила в нем передо мной. «Я красива в нем, Джесси? — спрашивала она. — Я должна быть красива. Он надеется на это».
— Рассказы о прежних женах меня не волнуют. А теперь я хочу уснуть. У меня завтра очень тяжелый день. Спокойной ночи, Джессика.
Она покорно покачала головой.
— Спокойной ночи'.
Я разделась и легла, но очень скоро она опять вернулась.
— Я принесла тебе немного горячего молока. Это поможет тебе уснуть.
— Очень мило с твоей стороны, Джессика.
Она поставила чашку на столик около кровати, но не ушла.
— Не жди, — сказала я. — Я сейчас его выпью. Спокойной ночи и спасибо.
Она ускользнула. У меня было желание запереть дверь. Но потом я посмеялась над собой. Почему я должна бояться простодушной Джессики? Я отпила немного молока. Мне не особенно хотелось пить, но она обидится, если я не притронусь к нему.
Я подумала о Линксе и тех годах, когда он занимался любовью с обеими — с Мейбеллой, потому что она была дочерью его хозяина, и с Джессикой, вероятно, потому, что он ее хотел. Все это кануло в прошлое. Он изменился. Он был уже не тот человек, который вошел во двор с отметинами от наручников на запястьях. Но он ничего не забыл и ничего не простил. Линкс, милый Линкс, ты такой же ранимый, как и все мы, и тебе так нужна моя забота. Ему тоже кое-чему предстоит научиться в жизни и главное — понять, что месть напрасна: она только разрушает мир, а мир — это основа счастья.
«Разумная Нора», — вспомнила я с улыбкой. И «дорогой Линкс», которому завтра я должна дать брачную клятву. Этого я и хотела — быть с ним, лелеять его во все времена, в радости и горе, в богатстве и бедности, здоровая или больная, пока смерть не разлучит нас. Только теперь мне стало ясно: я была самой счастливой женщиной на свете. Линкс любит меня. Его любили и боялись больше других мужчин, а теперь он любит меня.
Так вот почему Джессика ненавидела Линкса: она любила его и потеряла. Она значила для него очень мало, а может быть, и совсем ничего, но он был для нее всем и жил с ней под одной крышей уже много лет. Неудивительно, что она помешалась. Интересно, насколько сильно?
Я посмотрела на чашку, и тут во мне зародилось жуткое подозрение. Я решительно подошла к окну и выплеснула молоко. Затем вновь посмеялась над собой.
— Переживания накануне свадьбы! — сказала я вслух. — Ты воображаешь, что эта бедная маленькая женщина может отравить тебя, чтобы отомстить человеку, которого она, похоже, все еще любит.
Я открыла дверцу шкафа и снова посмотрела на платье. Затем сняла крышку с коробки и потрогала вуаль.
«Послезавтра, — подумала я, — все сомнения улетучатся. Мы будем вместе… До тех пор, пока нас не разлучит смерть».
Мне, должно быть, приснилось, что тень Мейбеллы подошла к моей постели, сняла вуаль и флердоранж с моей головы — во сне я была в ней — и вместо этого надела на меня вуаль с белым атласным рюшем.
Тогда я услышала голос — голос Джессики: «Ты готова теперь, Мейбелла. Но помни, что все это ненадолго».
Я проснулась в поту. Спросонья мне показалось, что сама Мейбелла вышла из могилы, чтобы предостеречь меня, так как увидела прямо перед собой свадебную вуаль с белым атласным рюшем. И только через несколько секунд разглядела, что вуаль была наброшена на статуэтку с моего туалетного столика.
Я встала с постели и подошла к ней.
Это была вуаль, о которой говорила Джессика. Она, наверное, принесла ее, когда я спала. Я посмотрела на столик у кровати. Да, чашка с молоком исчезла.
Я притронулась к вуали. Она пахла нафталином.
Видно, Джессика сохраняла ее все эти годы с тех пор, как Мейбелла произнесла свою свадебную клятву, которую я должна дать завтра, нет, уже сегодня.
Какая противная старуха!
Я рассмеялась, вновь накинула вуаль на статуэтку и легла в постель. Я крепко спала, пока Аделаида не пришла, чтобы разбудить меня, неся с собой чашку чая.
В тот день я вышла замуж за Линкса.
Я словно попала в неведомую страну, раз за разом познавая такие глубины и высоты чувств, о которых даже не подозревала. Привычное существование закончилось — я жила в другом измерении.
Однажды я сказала ему.
— Ты перенес меня к себе на Олимп. Я чувствую себя богиней.
Он ответил, что любит меня так, как никто никогда никого не любил.
И в это можно было поверить. В моей жизни царствовал Линкс, только он один. Мы вместе ездили верхом, вдвоем обедали в библиотеке, мы даже играли в шахматы, но он ни разу не позволил мне выиграть.
Я была весела и беззаботна, как и он. Линкс стал другим человеком, не тем, кого я встретила впервые в этом доме. Его будто окружал какой-то ореол, возможно, потому что я смотрела на мужа глазами любви. Однажды ночью, увидев кошмарный сон, я закричала от страха И он склонился надо мной, бережно обнимая.
— Какой ужас! — сказала я. — Мне приснилось, что я тебя потеряла.
И услышала в темноте его счастливый ликующий смех.
Казалось, преобразился и дом. Я полюбила его, потому что он, действительно, стал мне родным. Конечно, я бы кое-что переставила, что-то изменила, если бы это, естественно, не противоречило желаниям Линкса.
— Мне хотелось бы, — сказала я однажды, — повесить в гостиной желтые занавеси, но не очень яркие.
— Понимаю, — ответила Аделаида, — цвета золота.
— Не золота! — воскликнула я. — Цвета солнечного света.
Я старалась не думать о будущем. В настоящем было все, чем я дорожила. Самым важным было «сейчас», а не «вчера»и не «завтра».
— И это несмотря на то, — продолжила Аделаида, — что вы вскоре уедете?
— Я не собираюсь уезжать, Аделаида. Да и Стирлингу не захочется все здесь бросить.
— Стирлинг захочет сделать то, что прикажет ему отец. — Она смотрела на меня, как бы мягко подсказывая: «И ты должна стать такой же».
Уехать… Оставить этот чудесный мир, который я только начала открывать? Мой муж, конечно, мог слишком увлечься, строя свои фантастичные планы, но я постараюсь заставить его прислушаться к голосу разума. А потом решила: «Нет, не сейчас. Не хочу испортить наш медовый месяц разногласиями, которых все равно не избежать».
Я ничего не говорила Линксу об отъезде. Мы смеялись, подшучивая друг над другом, были серьезными, занимались любовью: то беззаботные, нежные, то безоглядные и страстные.
Я была счастлива, думая: «Настоящее восхитительно, прекрасно. Пусть ничто не испортит его. Я должна его удержать, сделать так, чтобы оно продолжалось вечно».
Но ничто не продолжается вечно.
Какими недобрыми могут быть люди! Казалось, Джессика нарочно пытается разрушить мое счастье. Когда я однажды проходила мимо открытой двери в ее комнату, она позвала меня к себе. Я не могла отказаться, хотя мне очень не хотелось с ней говорить.
Джессика сидела перед зеркалом и примеряла мою свадебную вуаль.
— Где ты ее взяла? — спросила я.
— А разве ты ее искала? Я только хотела примерить.
Она странно выглядела в ней: глаза дикие, бледная, исхудавшая — ну, совсем, как скелет. Казалось, она прочитала мои мысли:
— Я похожу на невесту из «Ветки омелы», верно? Ты знаешь эту легенду? Девушка спряталась в сундук, а ее там заперли. Нашли только много лет спустя.
— Какая страшная история!
— Я, бывало, пела эту песню. «Не сомневаюсь!»— подумала я.
— Возможно, невесте даже повезло, что ее заперли в сундуке.
— Как ты можешь такое говорить!
— Медленное удушье. Она довольно скоро потеряла сознание — дышать нечем, воздуха не хватает. Во всяком случае, мучилась не очень долго. Это лучше, чем страдать всю жизнь. Как Мейбелла — от выкидышей.
Я отвернулась. Зачем думать о первой жене Линкса? Конечно, для него та свадьба была свадьбой по расчету: гордый человек, арестант, несправедливо осужденный, женитьба — единственный способ спасения. Меня устраивало такое объяснение. Я не хотела, чтобы к кому-то еще он испытывал такую же страсть, как ко мне.
Джессика сняла флердоранж и вуаль, но под ней оказалась другая — с рюшем из белого атласа. Она надела их обе.
Я сказала с укоризной:
— Это ты положила ее мне в комнату в ночь перед свадьбой.
— Да, я знала, что ты рада была бы ее иметь.
Я уж собиралась рассердиться на Джессику, во вдруг ее беспомощность показалась мне такой жалкой, что гнев утих.
Она аккуратно складывала вуали.
— Я сохраню их обе, — сказала она. — У меня есть очаровательная коробочка из сандалового дерева. В ней еще хватит места.
Джессика посмотрела на меня искоса. Что она имела в виду? Что наступит день, и в коробке окажутся три вуали?
Довольно обращать внимание на слова этой глупой женщины, чей рассудок не совсем в порядке. И, оставив ее, я пошла в библиотеку. Линкс был там, глаза его загорелись от радости при виде меня.
Мы ехали в Мельбурн с шиком — в специальной карете, которую Линкс заказал, и меняли лошадей каждые десять миль. Иногда он правил сам, и тогда мы так неслись!
Мы остановились в великолепном номере его гостиницы и часто обедали там вдвоем. Я была так счастлива, что отказывалась прислушаться к внутреннему голосу, который ясно говорил мне, что есть еще и другая, кроме развлечения, причина нашего приезда.
И все же это был праздник. По утрам мы отправлялись на прогулку за город, по вечерам — на концерты или в театр. Конечно, Линкса хорошо знали в Мельбурне, и мы получали много приглашений, от большинства которых он отказывался. Но на прощанье устроил прием, и большой обеденный зал гостиницы был превращен в банкетный. После ужина гости слушали пианиста, которым восхищались в Европа и который впервые выступал в Австралии.
На мне было белое атласное платье с бриллиантовой брошью и руку украшал огромный бриллиант, когда я стояла рядом с мужем, встречая гостей. Я очень гордилась, видя, какое огромное уважение вызывал у всех Линкс.
Нас поздравляли, про себя удивляясь тому, насколько я моложе своего супруга. Мне так хотелось всем им объяснить, что годы ничего не значат, особенно, если это касается Линкса. У него не было возраста. Тогда я верила: он будет жить вечно, во всяком случае, еще долго после моей смерти.
Я сидела и слушала пианиста. С тех пор эти завораживающие мелодии Шопена всегда напоминали мне о том вечере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37