– Ну вот, видите, вам от меня не сбежать. Никогда, Мелисанда. О, сначала вы станете строить из себя недотрогу. Будете говорить: «Изыди, Сатана! Я добродетельная молодая женщина с высокими идеалами. Я воспитывалась в монастыре и мыслю готовыми категориями». Но вы уверены, что эти категории неизменны, Мелисанда? Вы уверены в собственной добродетели?
– Уверена в одном: я вас презираю. Вы знали, что мы едем не по той дороге, и намеренно завезли меня сюда. А Каролину мне жаль.
– Ложь! Вы ей завидуете.
– Завидую?! Уж не из-за того ли, что она выйдет за вас замуж?
– Конечно же, завидуете, моя дорогая. Минуту назад, пока вы все еще мыслили монастырскими категориями и считали, что я намерен разорвать помолвку с Каролиной и жениться на вас, вы не сумели скрыть своего удовольствия. Но подождем… подождем, пока вы научитесь мыслить свободно, пока научитесь быть честной с самой собой.
– И это вы… говорите о чести! Вы… кто подстроил все это! Кто привез меня в уединенное место?
– А кто все начал? За кем гналась разъяренная толпа? Неужели вы не понимаете, что, не будь меня, вас бы уже давно приковали цепью к той сумасшедшей?
– Неправда!
– Вы ведь никогда прежде не видели разъяренной толпы, не так ли? Вам еще многому предстоит научиться, моя милая Мелисанда. Не окажись меня там, все могло бы обернуться для вас не столь благополучно.
– Меня бы спас Джон Коллинз.
– И все-таки я предотвратил катастрофу, вы согласны?
– Согласна. Я же вас уже благодарила за это.
– Так, значит, вы мне все-таки благодарны? Говорят, жалеет – значит любит. А если благодарит?
– Я благодарю вас за то, что вы спасли меня от толпы. А теперь давайте поедем домой.
– Образумьтесь, Мелисанда! Подумайте хорошенько. Что вы станете делать, когда Каролине больше не потребуются ваши услуги? Вы думали о такой возможности?
– Вы хотите сказать, когда вы поженитесь?
– Она может решить, что не нуждается в ваших услугах, гораздо раньше.
– Да, верно.
– Вам следует подумать о будущем.
– Подумать о будущем? Да если я приму ваше предложение, то мое будущее превратится в один сплошной грех.
– Грех – некрасивое слово. А я люблю все красивое.
– Но красивыми словами не говорят о некрасивых вещах, правда?
– Вы слишком серьезны. От любви люди получают удовольствие. Люди созданы для счастья, даже компаньонки. И я сделаю вас счастливой. Горе никогда не коснется вас. Я подарю вам дом в Лондоне, там мы будем жить вместе. Разве вы можете оставаться здесь… в глуши… в положении, мягко скажем, неопределенном? – И он запел:
Весь день тебя буду с ума сводить, забавлять, целовать ночью долгой, но сможешь ли ты дом родной забыть и меня без оглядки любить там, в стороне далекой?
– Давайте возвращаться, – перебила его Мелисанда, – и, пожалуйста, самой короткой дорогой.
– Вам не нравится мое пение? Нравится, я уверен. Оно вас завораживает. Думаете, я не знаю?
– Лучше бы подумали, какое впечатление производит ваше пение на Каролину.
– Не стоит. На Каролине я женюсь – и хватит с нее.
– А вы циничны.
– Хотите сказать – честен. Цинизмом сентиментальные люди называют правду. Я бы мог наобещать вам золотые горы… как солдат дочери мельника. Но не стану. Только подумайте, как красиво я мог бы обставить свое предложение. Сказать: «Мелисанда, давайте тайно сбежим в Лондон. Я поеду туда первым, а несколько дней спустя вы последуете за мной». Видите, это отвело бы от меня всякие подозрения. Потом я встретил бы вас, мы сыграли бы свадьбу, конечно же, не по-настоящему. Бывает и такое – фальшивые свадебные церемонии существуют вот уже несколько лет. А потом все шло бы хорошо, пока меня бы не разоблачили. И тогда вы узнали бы, что я подлец. Конечно, я мерзавец, но, по крайней мере, честный мерзавец. Поэтому вам и признаюсь: я люблю вас. Люблю в вас все, даже притворное благочестие, потому что мне есть что преодолевать, и, клянусь Богом, я его преодолею! Я выложил вам правду, ибо никогда не был негодяем под личиной святоши. И вот что еще вам скажу, Мелисанда: присмотритесь к тем святошам, что вам встречаются в жизни. Ручаюсь, у каждого из них есть и отрицательные черты. Но я, видите ли, предпочитаю быть честным грешником, нежели нечестным праведником.
– Пожалуйста, замолчите, – сказала Мелисанда. – Я достаточно вас наслушалась… даже чересчур.
К ее удивлению, Фермор послушался, и вскоре они увидели вдали очертания города.
– Нам лучше объехать Лискеард стороной, – решил Фермор. – Нас могут узнать, а лишние неприятности ни к чему, верно? На этот раз нам не удастся с такой же легкостью избежать их. Ради своей дамы я готов любому свернуть шею голыми руками, однако я не горю желанием оказаться в многочисленной толпе мерзавцев.
Мелисанда поняла, что теперь они едут верной дорогой. Жизнь больше не казалась такой простой и безоблачной. Ей многого стоит опасаться: Каролины, Уэнны, жестокой и разъяренной толпы… и Фермора.
Девушка бросила на него быстрый взгляд. Не замет но, что он обеспокоен. Она чувствовала себя неопытной и перепуганной. К кому обратиться за советом? К Каролине? Невозможно. К сэру Чарльзу? Он такой добрый, хорошо к ней относится, но кажется таким отстраненным. Оставаясь с ним с глазу на глаз, Мелисанда чувствовала его неловкость, чувствовала, что он хочет как можно скорее избавиться от ее присутствия. Нет, она не может просить у него совета. А как насчет ее друзей из числа слуг? Они слишком словоохотливы, слишком любят посплетничать. А эти неприятности касаются не только ее, но и Каролины.
Мысли ее снова вернулись к монахине, которая не шла у нее из головы. Мелисанда ставила себя на ее место, а любовником видела Фермора. Она боялась, что окажется такой же слабой духом, как и монахиня.
Ей нужно бежать – не только ради себя самой, а ради Каролины. Но куда?
Мелисанда чувствовала на себе взгляд Фермора, чувствовала, что, наблюдая за ней, он насмехается про себя. Она считала его столь проницательным, что верила: он может прочесть ее мысли, греховные мысли, стоящие того, чтобы над ними посмеяться. Фермор – плохой человек. Именно из-за таких, как он, мужчин монахини порывали связь с внешним миром.
Они съехали с горной дороги и были на расстоянии мили от Тревеннинга. Фермор затянул еще одну из своих песенок:
Как жатву начинать, когда не зубрен серп
Как милую обнять, когда в разлуке с ней?
Мелисанда попыталась обогнать его, но он не позволил – держался рядом, напевая:
Что лить потоки слез,
Коли душа пуста?
Что сумрак, полный грез, коль жизнь уже не та!
И что за толк в цветах жасмина, розмарина, в корраловых устах и в персиях рубина?
Когда не я, другой, срывает их, смеясь, когда не я, другой, пьет чаровную сласть…
Что звать любовь назад, коли она глуха?..
Под ношею утрат моя душа тиха.
Так они въехали в Тревеннинг.
Уэнна сидела у постели Каролины и гладила лоб девушки холодными пальцами:
– В чем дело, моя королевна? Расскажи Уэнне.
Каролина совсем не такая, как мисс Мод. Она пугала Уэнну. Мисс Мод лила слезы по любому случаю. Каролина плакала редко. Уэнна же считала, что в некоторых случаях слезы помогают.
Уэнна могла только догадываться о том, что произошло. Молодые люди выехали вчетвером. Каролина с Джоном Коллинзом вернулись домой первыми, Фермор с Мелисандой приехали после.
Казалось, Каролина носит маску, чтобы скрывать свои страдания, но Уэнну никакая маска не обманет. «Да покарает Господь всех мужчин! – думала Уэнна. – О, если бы моя маленькая королевна могла обойтись без них! Если бы она бросила кольцо в лицо жениху и сказала отцу, что скорее умрет, чем выйдет за него! Тогда ему здесь делать было бы нечего. Давным-давно пришлось бы уехать в Лондон. Ясно, что он тут задержался».
Мысли путались в голове Уэнны. Как бы ей хотелось, чтобы Фермор и Мелисанда оба уехали отсюда! Уэнна играла бы на дудке и плясала в честь их отъезда. Она громче всех выкрикивала бы непристойности им вслед. По возвращении эти бесстыдники вели себя по-разному: Фермор был весел и беспечен, а Мелисанда казалась испуганной. Девчонка не из тех, кто умеет прятать чувства. Ее щеки алели, глаза отливали зеленью ярче, чем прежде. Что-то между ними произошло. Уэнна догадывалась, что именно. Какой стыд! Средь бела дня! Осквернили покрытую зеленой травой и цветами землю. Несомненно, они согрешили.
В тот вечер Каролина надела самое красивое свое платье. Она смеялась и шутила с отцом – этим старым греховодником – и с молодым повесой, за которого собиралась замуж. О, мужественная мисс Каролина, она смеялась, когда ее сердце было разбито!
Однако это сатанинское отродье не присутствовало за общим столом. Ей послали поднос с едой в комнату, и Уэнна видела, как выходила оттуда Пег, чтобы отнести поднос на кухню. Губы служанки лоснились от жира, и она что-то дожевывала. Похоже, Пег ела вместо Мелисанды. Все пляшут под ее дудку! Миссис Соади, мистер Микер, Пег и все остальные… все эти глупцы!
«Как бы мне хотелось наслать на нее проклятие! Как бы мне хотелось, чтобы она умерла! Я даже пошла бы к какой-нибудь ведьме, найдись такая, что занимается подобными вещами. Взяла бы у нее восковую фигурку и каждую ночь втыкала в нее иголки – вот что я сделала бы! Пусть Мелисанда попадет в беду. Пусть она умрет…»
– Скажи, моя красавица. Скажи Уэнне. Каролина, милая моя, скажи Уэнне.
– Ты и сама все знаешь, Уэнна, разве нет? – ответила Каролина.
– Да, знаю все, что касается моей овечки.
– Уэнна, мне больше не с кем поговорить об этом.
– Конечно. Уэнна всегда будет с тобой. Расскажи – и тебе полегчает. Что случилось, милая моя? Что случилось, моя королевна?
– Знаешь, Уэнна, она делает все, чтобы заполучить его, а он…
– Ну, моя королевна, я много чего могу порассказать о нем, но, между нами говоря, он такой же, как все мужчины… не лучше и не хуже.
– А она, Уэнна, она очень хорошенькая. Даже больше, чем просто хорошенькая.
– Дьявол во плоти!
– Ты судишь о ней превратно. Не думаю, что она намерена…
– Не только намерена! Она прилагает к этому все усилия. Уставится на любого простака своими огромными честными глазищами… Лично мне никогда не нравились зеленые глаза – в них есть что-то дьявольское. Я не знаю ни одного зеленоглазого человека, который был бы непорочен…
– Нет, Уэнна, ты не права.
– Ты слишком добра, моя драгоценная. Слишком мягкосердечна, и очень хорошо относишься к людям. Ты похожа на свою мать.
– Не знаю, что она замышляет, но он… С того самого момента, как увидел возможность скрыться от нас…
– Так что же произошло? Расскажи Уэнне.
– В Лискеарде у нас возникли неприятности. Это произошло у домика Анны Квелле. Там собралась толпа, а Мелисанда осмелилась вмешаться.
– С нее станется!
– Можешь себе представить, Уэнна, как все разозлились, – она же иностранка!
– Какое бесстыдство! Странно, почему ее не разорвали на кусочки?
– Это могло бы произойти. Но Фермор… О, я наблюдала за ним! Он спешился прежде, чем кто-либо из нас успел что-нибудь предпринять… и вид у него был такой, словно он готов убить любого, осмелившегося поднять на нее руку. Он усадил ее на лошадь, и они ускакали. И все произошло так быстро, что мы с Джоном не успели сообразить, в чем дело. Тогда Джон сказал: «Нам лучше отсюда уехать…» Толпа расступилась и дала нам дорогу, будто устыдившись содеянного. И все потому, я полагаю, что они знали, кто мы такие. Никто и не собирался причинять нам зла. Мы никак не могли найти этих двоих, Уэнна. Мы не знали, куда они уехали.
– Значит, они сбежали от вас. И сбежали намеренно.
– Это все он!
– Без нее тоже не обошлось.
– Мы отправились домой, а потом приехали и они. Отстали от нас не больше чем на полчаса.
– Полчаса – вполне достаточно, чтобы осуществить самые дурные намерения, и притом не привлечь к себе внимания.
– О Уэнна, я так несчастна!
– Ну-ну, моя дорогая. Почему бы тебе не сказать ему, что ты хочешь разорвать помолвку?
– Я не могу, Уэнна. Никогда не смогу порвать с ним.
– Почему? Останешься здесь. Уэнна всегда будет рядом, присмотрит за тобой и утешит.
– Куда бы я ни поехала, ты всегда будешь со мной.
– Я знаю. Да благословит тебя за это Господь! Мы никогда не расстанемся, моя малышка. Но он не для тебя.
– Для меня, Уэнна, для меня! Но меня вот что пугает: а вдруг он так сильно в нее влюбился, что решит на ней жениться?
– Только не он! Ведь кто такая Мелисанда? Чья-то незаконнорожденная дочь! Возможно, это тебя шокирует моя лапочка, но так оно и есть. Уж я-то знаю. Какая-то вертихвостка заимела младенца, который ей был совершенно не нужен. Мистер Фермор – человек гордый. И его семейство тоже. Такие, как он, не женятся на безродных девицах – пусть у них будут какие угодно зеленые глаза.
– Но такие браки случаются.
– Ей потребуется помощь самого дьявола и все колдовские чары, чтобы такое случилось. Разве он намекнул, что подумывает о том, чтобы взять свое обещание назад?
– Нет, Уэнна.
– Ну и не беспокойся об этом. Ты выйдешь за него замуж, любовь моя. Только, боюсь, у тебя еще будут с ним неприятности… и похлеще, чем сегодняшние. Но мы дадим надлежащий отпор, если потребуется. Будем сражаться вместе. Уэнна умрет ради тебя, моя драгоценная. Уэнна сможет даже убить ради тебя. Пусть только она мне попадется! Схвачу ее за горло и буду сжимать руки до тех пор, пока не сверну ей шею, как сворачивают ее цыпленку, прежде чем бросить его в кипящий котел.
– О Уэнна, ты меня так утешила! – Не беспокойся, моя дорогая. Уэнна всегда рядом.
Каролина успокоилась. Она лежала тихо, закрыв глаза, а Уэнна тем временем думала о тонкой шее в своих руках и о зеленых глазах, округлившихся от ужаса, молящих о пощаде, которой не будет.
В доме стояла полная тишина. Оставалось полчаса до полуночи.
Мелисанда, завернувшись в плащ и держа башмаки в руках, поджидала в своей комнате.
В коридоре скрипнула доска. Мелисанда замерла, прислушиваясь, осторожно приоткрыла дверь, и в комнату скользнула низенькая плотная фигура.
– Вы готовы, мамзель? – спросила Пег.
– Да, Пег.
– Дверь не заперта, – зашептала Пег. – Миссис Соади велела не забыть опустить засов, когда вернемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53