Закрытый сундук с одеждой, который Гаррет прислал ей и на который сейчас упал свет свечи, казалось, лукаво манил Кортни, как манит улыбка на лице палача. Она упорно сопротивлялась, гоня прочь воспоминания, которые иногда наваливались на нее и ей начинало казаться, что они ее задушат. Воспоминания о другом времени, о времени более приятном, когда наряды, кружева, шелковые ленты и атлас были самыми важными предметами в жизни маленькой девочки. Воспоминания принадлежали Кортни де Вильер Фарроу, но теперь в ее душе не было для них места. Однако и Гаррет, и Миранда, и даже Адриан Баллантайн заставляли ее снова и снова ощущать боль воспоминаний.
Адриан Баллантайн... Кортни не хотела думать о той ночи, которая перевернула ее мир. Нет смысла отрицать, что он изменил ее, и она до сих пор продолжала меняться с каждым новым часом, с каждым изменением настроения. Из-за него она чувствовала себя беззащитной там, где прежде чувствовала сильной и уверенной. Из-за него она обнаружила в себе нежность. Она то сердилась, то вдруг начинала грустить, и ее часто одолевало болезненное напряжение, у которого не было названия и которое ничем нельзя было облегчить.
Быть может, ей стоит сразиться с Мирандой за Гаррета? Возможно, ей не следует отказываться от предложенного им покровительства, невзирая на цену, которую придется за это заплатить? Он красивый, мужественный, а одинокие ночи можно проводить и гораздо хуже.
Гаррет Шо... Адриан Баллантайн...
В объятиях янки Кортни получила удовольствие, но, конечно, она могла бы найти его и с Гарретом. Ведь это касается только плоти, не важно, кому принадлежит плоть... или важно?
Налив себе в кубок красного вина, Кортни встала перед высоким зеркалом на подвижной раме. В ее лице не было ничего уродливого или грубого: длинные загнутые ресницы, изящно слепленные скулы, миндалевидные глаза, которые при желании могли бы (Кортни была уверена в этом) соблазнять, прямой нос, а губы, которые она всегда считала самыми обычными, были, когда вгляделась в них, мягкими и полными, что стало более заметным, когда она смочила их кончиком языка. Это был тот самый рот, который удерживал взгляд американского лейтенанта гораздо дольше, чем ей казалось возможным – или необходимым. И она отчетливо вспомнила приятные ощущения, когда его язык знакомился с ее языком, набрасывался на него, прижимался к нему и в конце концов заставил ее капитулировать.
Кортни почувствовала жар на щеках, и ее взгляд скользнул ниже, туда, где ее груди касались ткани блузки. Они были совсем не такими пышными и роскошными, как у Миранды, но именно они привлекли внимание Баллантайна. Он гладил и гладил вздувшиеся холмики, ласкал их и руками, и губами, и языком до тех пор, пока она не утонула в потоке ослепляющего блаженства. А затем, когда ее бедра расположились между ее бедрами и тепло его тела оказалось тем, что она давно ждала и хотела...
Кортни резко отвернулась от зеркала и тремя большими глотками осушила кубок до дна.
Это просто глупо все время думать о Баллантайне – глупо и опасно. Гаррет выполнил ее просьбу: сохранил жизнь лейтенанту и терпел ее общение с ранеными пленниками на палубе, – но он был неглупым человеком и к тому же подозрительным. Если какое-нибудь слово или поступок вызовет у него хоть малейшее подозрение в том, почему она хочет спасти Баллантайна, или если ему хоть на мгновение придет в голову мысль, что янки уже получил то, чего он сам так упорно добивался все эти годы, – дыба покажется ему легкой смертью.
Снова наполнив кубок, Кортни присела на корточки возле окованного медью морского сундука из черного дерева и нерешительно протянула руку к блестящей металлической петле. Подняв ее, она медленно открыла крышку, словно то, что притаилось внутри, могло выскочить и проглотить ее. Однако ничего не случилось, и только ее изумленный взгляд старался впитать в себя разнообразие ярких шелков и кружев, которые рвались наружу из битком набитого сундука. Платья из муслина, шелка и батиста просились в ее любопытные руки, тут лежали стопки кружевных и льняных блузок, шелковых сорочек и богато расшитых фантастических нарядов, подобных которым она никогда еще не видела; от всего этого у нее перехватило дыхание. Кортни обнаружила на дне маленькую шкатулку из слоновой кости с экзотическими духами и косметикой, блестящие рулоны парчи и атласа, дюжину пар шелковых чулок, таких тонких, что она могла разглядеть сквозь них свою руку.
И вдруг она увидела белое платье из тонкого муслина и осторожно вынула его из сундука. С маленьким лифом и короткими пышными рукавами, оно выглядело таким воздушным и нежным, таким необычным, таким женственным... Кортни провела тканью по щеке, улыбнулась, зарылась носом в пышные складки и глубоко вдохнула сладкий запах сандалового дерева.
Конечно, там были и другие платья, а не только это! Кортни не раз видела юбки из яркой блестящей тафты, пышные многослойные нижние юбки и упругие кринолины из китового уса; эти наряды попадали к ним с захваченных торговых судов. На Змеином острове женщины не придерживались определенного стиля или фасона одежды, не следовали определенному направлению моды, ни одно общество не диктовало им, что следует носить, а что нет, и все же когда на смену нижним юбкам и одежде из хлопка и плотного громоздкого бархата пришли платья из легкого как пух газа и тонкого шелка, женщины с удовольствием переключились на них. Если Кортни было неловко в цыганской одежде, то как она будет чувствовать себя теперь в наряде принцессы? И как она будет выглядеть?
Кортни прикусила нижнюю губку и вдруг поняла, что смотрит на свое отражение в зеркале, прикрепленном к внутренней стороне крышки сундука.
Как он это сказал? «...Вы одеваетесь в мужскую одежду и носите мужскую стрижку... недокормленный, невоспитанный пиратский мальчишка...»
Она снова налила в кубок вино и с жадностью выпила его. Зеркало продолжало притягивать ее взгляд, и она, отставив в сторону кубок, внимательно всмотрелась в зеркало сундука, чтобы оценить свой вид. Рука потянулась к голове и развязала обрывок бечевки, которым были стянуты в хвост ее волосы. Золотисто-каштановые завитки тотчас же разлетелись во все стороны и смешались с теми, которые уже выбились раньше, и Кортни не смогла сдержать тяжелого вздоха. На один короткий миг ей захотелось иметь густые блестящие волосы до талии, рассыпающиеся по плечам во всей своей красе – как у Миранды. Почему-то у Кортни волосы всегда выглядели неприлично неряшливыми/как будто она только что встала с постели и сейчас снова ляжет спать. Хмуро глядя на свое отражение, Кортни расчесала пальцами взъерошенные завитушки.
«Ты выглядишь на десять лет моложе...»
Твердо решив улучшить свою внешность, Кортни извлекла из сундука щетку с серебряной ручкой и принялась яростно расчесывать волосы. После многочисленных экспериментов с набором шпилек и лент, которые она нашла в шкатулке с косметикой, ей наконец удалось собрать вместе большинство завитков и соорудить пышную корону на макушке. Результат оказался весьма впечатляющим, и она, слегка отклонившись назад, откровенно восхищалась своим видом и, поворачивая голову так и этак, любовалась изящным изгибом шеи и небольшими красивыми мочками ушей.
– Невоспитанная и недокормленная – несомненно, – пробормотала Кортни и потянулась к графину с вином.
Подготовившись к следующему шагу, она принялась перебирать тонкое мягкое нижнее белье – или то, что, по ее мнению, было нижним бельем. Ей попались трусы, их она знала, и странная небольшая принадлежность туалета, похожая на пояс с длинными полосками, которая, как она подозревала, использовалась для того, чтобы поддерживать шелковые чулки. Кортни достала длинную прозрачную сорочку из светлого шелка с двумя тонкими бретельками из ленточек кремового цвета и после бесплодных поисков чего-нибудь, напоминающего корсет или грацию, поняла, что сорочка – это все, что будет между ее кожей и платьем.
Платье из тонкого белого муслина было с высокой талией и опасно низко вырезанным декольте. А над зеленой атласной лентой, которая отделяла юбку от лифа, оставалось не больше двух-трех дюймов ткани. Но что еще хуже, как обнаружила Кортни, надев платье, лиф был скроен так, что приподнимал ее грудь, одновременно придавая ей смущающую пышность. Она тянула и расправляла муслин, но ей никак не удавалось подтянуть его вверх, чтобы хоть немного прикрыть оголенное тело.
Снова яростно прикусив губу, Кортни осмелилась сделать шаг вперед к высокому зеркалу, чтобы оценить конечный результат. Первой ее реакцией было изумление. Она открыла рот и подняла руки, чтобы прикрыть свою наготу, затем медленно опустила руки и встретила взгляд дерзких, искрящихся изумрудных глаз, смотревших на нее из зеркала, и разглядела бледно-розовый румянец на обожженном солнцем лице и в довершение ко всему – робкую, дрожащую улыбку, которая постепенно становилась все увереннее.
Перед ней было лицо из медальона – лицо красивой молодой женщины, которая не была ни худой, ни неуклюжей и совсем не походила на мальчишку. Она была хрупкой и изящной и полностью соответствовала стилю и покрою платья. Небольшое изменение – Кортни слегка спустила пышно присборенные рукава, чтобы прикрыть рану на верхней части руки, – и гладкие кремовые плечи оголились еще больше, лиф натянулся, и грудь стала еще сильнее притягивать взгляд – не вульгарно или бесстыдно, а так, что Кортни гордо вскинула голову и уверенно улыбнулась как истинная французская аристократка.
В первый раз она не стала пытаться подавить нахлынувшие воспоминания – воспоминания о ярко освещенных бальных залах, о высоких белых париках и шелестящих парчовых вечерних платьях. Давно забытая мелодия менуэта неясно зазвучала в голове, и Кортни закрыла глаза, чтобы лучше видеть кружащиеся пары, которые раскланивались и расходились под музыку. Она была над ними и смотрела через перила балкона; ее детские глаза были широко раскрыты и ослеплены разноцветной радугой, огнями тысячи свечей, отражавшимися в хрустальных подвесках подсвечников. Она услышала смех и звон бокалов с шампанским, увидела свою мать, такую прекрасную, такую элегантную, окруженную морем красивых улыбающихся лиц. Подняв голову вверх, мать искала огромные изумрудные глаза, с жадностью смотревшие на нее, улыбалась и прикладывала к губам тонкие белые пальцы тайным, полным любви жестом. «Когда-нибудь, – казалось, говорила она, – когда-нибудь ты тоже все об этом узнаешь».
Звук шагов в коридоре вернул Кортни в настоящее, и она открыла глаза. Ее взгляд метнулся к верхнему углу зеркала, к лицу, появившемуся над ее плечом, и к паре дымчато-серых глаз, которые с изумлением встретили ее взгляд.
Кортни повернулась и оказалась лицом к лицу с Адрианом Баллантайном. Ни один из них не сдвинулся с места и не заговорил, и только в его глазах отразилось глубочайшее удивление, когда он увидел ее платье, ее прическу и полумесяцами выглядывающую из лифа грудь.
– Ч-что вы здесь делаете? – наконец удалось выговорить ей. – Как вам удалось пройти мимо охраны?
– Я не проходил, – тихо ответил он. – Меня проводили сюда под дулом мушкета.
Заглянув за его широкое плечо, Кортни увидела стоявшего на пороге открытой двери Гарри Питта, корабельного эконома. Это был невысокий лысеющий мужчина с пергаментной кожей и улыбкой, наводившей на мысль об отбеленном черепе; его глаза чуть не вылезли из складок, напоминавших кожу на лапах ворона, пока он водил взглядом вверх и вниз, вглядываясь в встревоженное лицо Кортни. В свете свечи, стоявшей позади нее, ее белое платье казалось легкой дымкой, и эта дымка вызывающе обволакивала все выпуклости ее тела, слегка намечая тонкую талию. Волосы Кортни поглощали золотистый свет, и его блики, падая на щеки и шею, создавали мягкую светящуюся ауру вокруг ее лица.
Мужчины молча смотрели на нее, и Кортни с трудом поборола желание спрятаться от их взглядов.
– Зачем вы привели сюда заключенного? – резко спросила она.
– А-а? Вы же сами приказали, разве нет?
– Конечно, нет.
– Ну-у, – взгляд Питта блуждал по темной впадине между ее грудей, – мне сказали, что вы хотите, чтобы эту собаку привели к вам в каюту и чтобы он занялся грязной работой. Если у вас нет для него работы, я отведу его обратно к остальным.
Кортни взглянула на Баллантайна. Интуиция подсказывала ей, что нужно отправить его обратно. Она намеренно весь день не посылала за ним, главным образом потому, что старалась не допустить возникновения бурных эмоций, которые уже опять начинали оказывать воздействие на ее кровь. Но ей необходимо было выяснить, правда ли он ее слабость и будет ли снова так странно действовать на нее. Она обязательно должна избавиться от наваждения – должна победить его.
– Благодарю вас, мистер Питт, – сухо кивнула Кортни. – По правде говоря, мне пригодится умение янки обращаться с пемзой и ведром. Можете оставить его здесь.
– Мне остаться и следить, чтобы он работал прилежно?
– Думаю, я сама вполне способна проследить, чтобы он как следует выполнял свою работу. – Она подошла к письменному столу и достала из верхнего ящика длинноствольный револьвер. – Вы можете заниматься своими делами и вернетесь за ним перед обедом.
– Перед обедом... да-а.
– Мистер Питт!
– Да? – Он отвел взгляд слезящихся глаз от ее груди.
– В будущем, прежде чем войти ко мне, постучите в дверь. – Она подняла револьвер и как бы нечаянно навела его на эконома.
Завуалированная угроза была продемонстрирована с улыбкой, но у Питта мгновенно вытянулось лицо. Он взглянул на оружие, потом в зеленые непроницаемые глаза Кортни и попятился к двери.
– Не нужно так волноваться, – проворчал он. – Вашему отцу это не понравилось бы.
– Моего отца здесь нет, и именно поэтому есть револьвер. Возможно, вам захочется рассказать об этом остальным?
Питт мрачно пробормотал какую-то непристойность и исчез в темном коридоре, а Кортни в облаке белого муслина подошла к двери, мгновение сердито смотрела ему вслед, а потом закрыла дверь на задвижку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68