Лопес обернулся с выражением нетерпения на красивом лице.
— Добрый вечер, Дельгадо! — Он повернулся, чтобы идти дальше, но был остановлен удивленным вопросом Дельгадо о том, откуда на его лице взялись кровавые царапины.
— Это североамериканская дикая кошка, не так ли? — с усмешкой спросил Дельгадо. — Ах, Мигель, Мигель! Ты все тот же жеребец, а? Эти женщины не оставят тебя в покое! Скажи, — он подошел ближе, его голос понизился, так что Рафаэлю пришлось напрягать слух, — она такая же дикая в твоей постели, Мигель? Настолько дикая, что оставляет на тебе такие следы?
— Si, ну разумеется! Как же иначе, Дельгадо. У меня еще не было женщины, сопротивлявшейся…
Уверенное заявление Лопеса эхом отдавалось в голове Рафаэля, будто огнем прожигая мозг, когда он боролся с собой, заставляя себя оставаться в холле, вместо того чтобы пойти за полковником и убить его. Он ждал, проклиная Аманду и Лопеса, потом стал проклинать себя за то, что не смог бросить и забыть неверную женщину, все еще не дававшую ему покоя. Прошло больше часа, прежде чем Рафаэль поднялся по лестнице в номер Аманды и остановился перед дверью. Будь она проклята! Как могла она разыгрывать шлюху перед таким мужчиной, как Лопес?
Ему не понадобилось много усилий, чтобы открыть замок острым кончиком ножа, и вот уже он, стоя около постели, зажег ночник и посмотрел на спящую Аманду. Одну руку она согнула и подложила под подбородок, другую отбросила назад на подушку. Шелковистые пряди темных волос разметались по подушке и плечам, завиваясь на концах точно так, как он помнил. Острая боль пронзила сердце Рафаэля. Как она может выглядеть таким ангелом, казаться такой чистой?
Ему следовало сейчас же уйти, забыть ее, как она, очевидно, забыла его, но ноги не слушались. Он с горечью подумал, что прошло слишком много времени и один лишний час все равно ничего не решит.
Серапе соскользнуло через его голову на пол, ремни с кобурами расстегнулись с металлическим лязгом. Рафаэль сбросил сапоги и наклонился над кроватью. Нежный запах Аманды наполнил его ноздри, и воспоминания о прошлом нахлынули на него. Она пахла все так же, свежестью и чистотой, с легким сладким ароматом, напоминающим гардении, в изобилии растущие в горах. И еще она была все такой же нежной, какой он ее помнил, и вызывала в нем все ту же реакцию, то же страстное желание, которое было трудно контролировать. Все, чего ему хотелось, это взять ее…
Тонкая простыня, обернутая вокруг ног Аманды, слетела, когда он потянул за нее, и Рафаэль перевел взгляд с ее лица на округлые линии тела. Сильно ли изменил ее ребенок? Она не выглядела переменившейся, и все же что-то стало другим. Ее груди были все такими же крепкими, гордо натягивая тонкую ткань ночной рубашки, а живот оставался все таким же плоским. Но теперь в ней была зрелость, девическая угловатость превратилась в женственные изгибы, разжигавшие его страсть, и Рафаэль мгновенно среагировал.
Аманда слегка пошевелилась. Ей снилось, что она с Рафаэлем и он, держа ее в своих объятиях, ласкает ее ищущими руками, которые находили все ее самые сокровенные тайны. Конечно, это был сон, потому что Рафаэль очень далеко, в полусне подумала она, но ощущения были такими реальными, такими приятными, несмотря на то что прошло столько времени. Что за восхитительное чувство, когда прохладный ветерок обдувает обнаженную кожу, ищущие губы находят и окружают ее сосок, лаская его до тех пор, пока она не начинает извиваться от почти болезненного желания, а затем — ослепляющий взрыв вожделения.
Аманда с трудом смогла пробиться сквозь волны сна и открыть глаза, и только тогда обнаружила, что это вовсе не сон, а явь: Рафаэль в ее постели, как она того хотела, но почему-то злится на нее.
Ее синие глаза, затуманенные сном, прищурились… и, узнав его, она, радостно вскрикнув, попыталась сесть, но тут же оказалась снова отброшенной на кровать.
— Не трудись вставать, chica, — проговорил знакомый голос, который почему-то звучал резко и холодно, — уверен, тебе гораздо удобнее на спине. По крайней мере, я так слышал…
О чем он говорит — и почему смотрит на нее своими золотыми глазами так сурово и пристально?
— Рафаэль…
— Нет, не говори ничего. Не сейчас, Аманда. — Его сильные грубые пальцы, причиняя боль, зарылись в ее волосы, отбрасывая их с лица, губы двинулись вниз, чтобы, едва касаясь, скользнуть по ее губам. — Если ты начнешь мне сейчас лгать, я задушу тебя.
И это та нежность, о которой она мечтала? Аманда вздрогнула, когда Рафаэль тихонько выругался, увидев ее распухшие губы.
— Это Лопес сделал с тобой, Аманда? Или твое расположение завоевал кто-то еще? Puta! Будь ты проклята!
Он знает о Мигеле Лопесе… Разрозненные кусочки стали складываться в более разумном порядке, и Аманда почувствовала облегчение вместе с нарастающим гневом. Так он действительно думает, что она взяла в любовники этого надутого индюка Лопеса? Ну конечно, думает, иначе он не был бы сейчас так бешено зол на нее!
Внезапно гнев заменил первую реакцию удивления и волнения. Аманда быстро вскинула руку, и ее ладонь обрушилась на щеку Рафаэля.
— Проклятие! Ты что, всегда спешишь делать выводы, вместо того чтобы спросить, что случилось? — удалось ей выпалить до того, как его руки больно вцепились ей в плечи и он встряхнул ее, грубо требуя, чтоб она заткнулась. — Ты выслушаешь меня, — продолжала она, — а не будешь приказывать, Рафаэль Леон!
Аманда отпрянула, когда он окинул ее презрительным взглядом, и, встав на колени, нетерпеливо отбросила с лица спутанные пряди волос. Проклятие, он все еще может заставить ее дрожать от желания обнять его, даже когда доводит до бешеной ярости. Ей пришлось бороться с порывом протянуть руки, чтобы умолять его.
— Ты хочешь поговорить, — холодно произнес Рафаэль. На его губах появилась презрительно-насмешливая улыбка, и он, скрестив руки на груди, прислонился спиной к столбику кровати. — Ну так говори. У меня не слишком много времени, и я проделал весь этот путь не за тем, чтобы выслушивать твою изобретательную ложь, Аманда.
— Нет? Тогда зачем ты пришел, Рафаэль? — Она выскользнула из постели и встала перед ним так близко, что ее груди под тонкой тканью почти касались его широкой груди. — За все это время ты даже не попытался послать мне весточку и, похоже, вообще забыл о моем существовании. Зачем же ты затруднял себя, пробираясь в Керетаро? Уверена, ты можешь найти себе шлюху где угодно…
— Но не ту, что заявляет, будто у нее от меня ребенок, — перебил он, пожав плечами. — Хотя, возможно, это тоже ложь.
— Доказательство спит прямо за твоей спиной, — спокойно сказала Аманда, уязвленная тем, что Рафаэль так мало верит в нее. Он поверил очевидной лжи, вместо того чтобы подождать и дать ей шанс объяснить.
Даже когда Рафаэль оторвался от кровати и подошел к Стивену, чтобы посмотреть на него, Аманде не стало лучше; она все еще чувствовала внутри странную пустоту, как будто только что пережила убийственный шторм. Горло болело от подступивших слез, и ей казалось, будто грудь сдавили тиски, грозя раздавить ее.
А когда он, ничего не говоря, отвернулся от ребенка, надежда Аманды умерла окончательно. Он не собирается слушать, он не даст ей возможности оправдаться. Она не знала, плакать ей или кричать от ярости.
— Если предполагается, что ребенок мой, — раздался в тишине голос Рафаэля, — почему ты не написала об этом в своем письме? Я бы лучше понял твое решение остаться с Фелипе, если бы знал, что на кону безопасность малыша.
— О каком письме ты говоришь? — В голосе Аманды сквозило раздражение. Подойдя к туалетному столику, она взяла щетку и стала расчесывать волосы, чтобы занять руки; лучше делать что угодно, лишь бы удержаться от желания прикоснуться к нему. — Ты знаешь, что я не могла послать тебе письмо, Рафаэль. Так почему же ты его ждал? И я не решала сама остаться с Фелипе, а была вынуждена сделать это из-за тебя! — Щетка со стуком полетела на столик, и Аманда повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Ее руки схватились за твердую дубовую столешницу, на которую она оперлась, ища поддержки. — Похоже, ты очень вовремя забыл, кто принимал все решения и кто постоянно отказывался взять меня с собой. Но, полагаю, тебе трудно признать, что ты мог ошибаться! Только не великий Эль Леон!
— Похоже, это ты забыла некоторые незначительные детали, Аманда. — Тон Рафаэля был не менее язвителен, его челюсть сурово напряглась, янтарные глаза сузились и злобно сверкали.
Боже, как он может говорить с ней так холодно, с болью подумала Аманда, а ее взгляд скользнул от его глаз к покрытому щетиной подбородку, задержался на чувственно вырезанных губах, сжавшихся сейчас от гнева в тонкую линию, губах, с которых срывались слова, ранящие ее как кинжалы, острые и безжалостные.
— Может быть, ты забыла, что не потрудилась упомянуть о ребенке в своем последнем письме ко мне, — саркастично заговорил Рафаэль, не обращая внимания на все ее невнятные протесты. — Или ты не считала это таким уж важным? Если ребенок мой, почему со мной не посоветовались о его будущем? А, я вижу, у тебя готов ответ — так пусть это будет чертовски хороший ответ, потому что я уже устал от разговоров, Аманда.
Но как могла она ответить на его обвинения, когда он протягивает к ней руки, обнимает ее и с жадной силой накрывает ее рот своим? И что с ней такое? Она должна бы сопротивляться ему, оттолкнуть его! Аманда даже подняла сжатые кулаки, чтобы действовать, но вместо этого ее мятежные руки обвились вокруг его шеи, пальцы разжались, чтобы зарыться в темную густоту волос на его затылке.
Она снова стала живой, какой не была давно, с тех пор как в последний раз видела Рафаэля. Обычно спокойный воздух вокруг нее теперь вибрировал от возбуждения и напряжения. Как у него получается делать такое с ней? Как он может наполнять жизнью все, что ее окружает, и почему она могла хотя бы подумать, что сможет противостоять ему?
Аманда таяла, сдавалась пламени страсти, обжигающему каждый дюйм ее тела; для нее вдруг стало не важно, что он не верит ей. Ничто не имело значения, кроме мужчины в ее объятиях. Потом, потом ей придется взглянуть в лицо мучительной реальности, но сейчас она хотела, чтобы ничто не стояло между ними.
И Рафаэль в известном смысле чувствовал то же самое, стараясь забыть свой гнев и ее предательство, забыть все, кроме нежной податливой женщины в его объятиях, женщины, которая весь последний год, не давая покоя, являлась ему в мечтах. Почему именно эта женщина, когда есть так много других, спрашивал он себя, как спрашивал уже бесчисленное количество раз. Почему? Но сейчас это не имело значения. Ничто другое не существовало, кроме этого огня страсти, горящего ярче, чем когда-либо раньше.
Рафаэль схватил Аманду на руки и понес к постели.
Нежные слова смешивались со сдавленными вздохами, наполняя воздух шепотом. Ищущие руки, обнаженная кожа, касающаяся такой же обнаженной кожи, изысканные ощущения, слишком долго отрицаемые; смутные впечатления обострились здесь и сейчас, воскрешенные в памяти и ожившие, заставляя Аманду дрожать, прижимаясь к сильному телу Рафаэля. Его обжигающие золотые глаза смотрели, казалось, в самую ее душу, а потом безмолвный вздох желания, который Аманда смутно осознала как свой, взвился в воздух.
Почему-то было не важно, что он все еще злится на нее, что он занимается с ней любовью больше из ненависти, чем из любви; главное, что он здесь. Боже, он здесь, с ней, когда прошло столько времени, а она провела без него столько одиноких ночей, гадая, где он — ранен, убит или, может быть, воркует с другой. Сейчас он овладевал ею с меньшей нежностью, чем когда-либо раньше, почти грубо, укусив в плечо, сначала нежно, потом сильно, целуя следы, когда Аманда вскрикнула.
— Ты делаешь мне больно, — слабо запротестовала она и тут же разозлилась, когда он пробормотал, что она это заслужила. — Заслужила? Но разве не я целый год не получала от тебя вестей? Разве не меня ты бросил, как будто я… щенок, подкинутый к твоему порогу? — Она ударила его стиснутыми руками, плача и проклиная, говоря, что он вообще не заслуживает ее.
— Я это знаю, — сквозь зубы выдавил Рафаэль, хватая ее руки в болезненные тиски, — но полагаю, что ты — наказание за мои грехи.
— Наказание? — Аманда сдержала готовый сорваться с губ всхлип и повернулась к нему спиной, слишком подавленная эмоциями, чтобы поинтересоваться, понимает ли он, как сильно ранит ее. Боже, у него все еще есть эта сила ранить ее так, как он это делал тогда! И почему она просто не прикажет ему убраться из ее постели и из ее жизни? Почему она все еще лежит с ним, когда он так жесток с ней?
— Аманда, — проговорил Рафаэль, — послушай меня. Я здесь, и у меня мало времени, а мне нужно доставить тебя в безопасное место. Я не знаю, почему все еще хочу тебя — самую невозможную женщину, какую только встречал в жизни. Давай не тратить время на споры, когда мы можем провести его гораздо приятнее…
Он снова поцеловал ее, на этот раз нежнее, как целовал раньше, и Аманда осознала, что целует его в ответ, чувствуя свои собственные соленые слезы на его губах, когда они блуждали по ее щекам, векам и слегка дрожащему подбородку.
Господи, этот мучительный трепет, охвативший все ее тело, был таким знакомым, заставляя ее дрожать как лист на ветру. Руки Рафаэля, сильные и крепкие, легко скользили по ее коже, едва касаясь нежной шеи, вниз, к полным грудям, до боли жаждущим его прикосновения, и ласкали их, в то время как рот прильнул к вершине напряженного соска. Волна за волной чувственное наслаждение струилось сквозь нее. У нее перехватило дыхание, и она могла только стонать, когда его рот проложил дорожку от ее груди вниз.
— Тебе это нравится? — пробормотал Рафаэль, прижавшись губами к ее животу; его язык чертил влажные круги, заставляя ее задыхаться. Нежно покусывая, он поднял ее ноги, целуя нежную атласную кожу бедер и спускаясь к чувствительным местам под коленями.
Перевернув Аманду на живот, Рафаэль стал массировать ее медленными кругами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46