– В Синяве появилась опасная разновидность немцев: древолаз засадный, – «обрадовал» перепуганных трофейщиков Пухлый.
– Где Аким? – спросил Глинник.
– Акима больше нет, – ответил я и вкратце рассказал, что с нами случилось.
Следопуты дружно изъявили желание покинуть лес. Вова установил натяжник сигнальной мины поперек тропы, ведущей к месту ночевки, и мы выступили.
Пухлый повел нас через немецкие позиции, где мы недавно баловались с летучками. Он знал, что в лесу короткий путь далеко не самый быстрый. Основной заботой было выйти к мемориалу. Оттуда до Молодцово километра три, а там уже цивилизация; ходит автобус до Синявино, рукой подать до дачи Чачелова, где хранятся Доспехи Чистоты и ожидает верная «Нива». Это средство эвакуации унесет нас из зоны боевых действий. Куда? Неважно. Главное – отсюда.
– Стой!
– Бросай оружие! – как гром среди ясного неба, обрушилось на нас из кустов.
– Хенде хох! – рявкнул над моим ухом Боря, с лязгом подхватывая за цевье сброшенный с плеча деготь.
– Не-емцы!!! – истошно завизжал Крейзи, и мы рванули от затаившегося пикета «светлых братьев», а вездесущие немцы, не стреляя, погнались за нами.
Бежали как очумелые. У меня перед глазами стоял изрезанный труп лесника. Пухлый, похоже, думал о чем-то подобном. Остальные ломились за нами, гонимые стадным инстинктом. Немцы хрустели ветками где-то неподалеку.
«Если возьмут в плен, скажу, что был в отряде поваром», – мелькнула абсурдная мысль. В Братстве полно людей, способных меня опознать, и гнать порожняк было бы бесполезно.
Лес поредел. Начинались канавы разрытых позиций.
– В окопы! – скомандовал Пухлый и подал пример.
Мы попрыгали следом, сбрасывая рюкзаки. Я сиганул в траншею, местами расчищенную трофейщиками почти до полного профиля. Там мы и заняли оборону.
– Заряжай! – крикнул Дима, передергивая затвор «светы».
Мы рассредоточились по траншее. Рядом со мной Боря, воткнув сохи глубоко в рыхлый отвал на краю окопа, изготавливал для стрельбы деготь, клацая на всю Синяву.
Между деревьями замелькал приметный камуфляж «светлых братьев». Немцев оказалось неожиданно много. Должно быть, мы наткнулись на сосредоточение групп, и теперь они стягивались сюда. «Сыновья Солнца» были хорошо организованы, их скоординированности можно было позавидовать.
– Не стрелять, подпустим поближе, – взял на себя командование Дима, в приказах которого никто не нуждался.
Немцы перли на нас. Уже можно было различить лица. Доносились призывы сдаваться.
Но мы с Пухлым хорошо помнили, что случилось с лесником и Акимом.
Кроме того, я не питал иллюзий относительно собственной участи при пленении. Терять мне было нечего, поэтому я выстрелил первым. Резво перебиравший ногами «светлый брат» отбросил автомат и крутнулся на месте, обхватив руками пробитую голову. Вслед за мной те, кому было что терять, машинально придавили гашетки. Загрохотали выстрелы. Окоп окутался дымом. Лупили по врагу, не жалея патронов, словно торопливо наверстывая упущенное. Наступавшие залегли. Кто-то надолго, кто-то навсегда. Застучали в ответ автоматы Калашникова. Атакующие поползли, прижимая нас огнем. Лупили поверх голов, чтобы ненароком не лишиться хранителя тайны Доспехов Чистоты, во всяком случае, убитых и раненых среди нас не наблюдалось. Должно быть, Общество сильно нуждалось в священной реликвии, если наказало «братьям» взять меня живым. Дисциплинированные немецкие юноши перли, не считаясь с потерями.
Мы херачили по ним, они палили в нас. Свиста пуль над головой не было слышно. В бруствер тоже ничего не попадало. Холостыми они, что ли, бьют?
Стали заканчиваться боеприпасы. Смолк Борин деготь, выпустив все сорок семь патронов из диска, затем заткнулся Сашкин ППШ. Пухлый расстрелял рожки из МП, сдохла ментовская СВТ, и я выстрелил в последний раз – сказался хронический дефицит трехлинейных маслят. Правый фланг пока еще прикрывали Глинник с Балдорисом, черпавшие запас из водяного цинка, а у нас закипел рукопашный бой.
Немцы добегали до траншеи и прыгали на нас, стараясь сверху поразить ногами или прикладом. Некоторые были вооружены короткими мечами, это, наверное, были особо злые «светлые братья». Таких оказалось двое, а всего добравшихся до нас арийцев – шестеро. Когда настало время окопной резни, чаша их терпения переполнилась. Они дрались яростно, словно обдолбались перед атакой анаболическими стероидами. Мы тоже – нам теперь всем терять стало нечего.
Началась кровавая рубиловка. Боря выхватил штык-нож и всадил по рукоятку в пузо наскочившего немца. Тут же другой «светлый брат» долбанул прикладом «Калашникова» моего компаньона по каске. Люфтваффовский шлем выдержал удар, но Боря зашатался. Обнажив охотничий нож, я пришел другу на выручку, косо пырнув «светлого брата» под диафрагму. Увидел занесенный над собой меч и понял, что не успею ни отскочить, ни закрыться.
Выстрел отбросил арийца, не дав завершить удар. Балдорис вторично пальнул в меченосца из револьвера. Глинник, примкнувший к винтовке штык, насадил на него целящегося в друга немца. Тот выронил опустевший «Калашников», на курок которого продолжал в запарке давить, и с громким криком повалился на Глинника. Трофейщик не удержал ганс-винт, на который немец навалился всей массой. Ноги «светлого брата» оторвались от земли, он описал в воздухе дугу, повиснув на стволе упершейся в землю винтовки, пролетел над окопом и рухнул на другой его край.
Подрезанный в живот немец оседал на меня. Еще один «светлый брат» сунулся ко мне с автоматом, держа его за ствол, как дубину. Я отшатнулся. Дернул за плечи раненого «братка» и вильнул за него. Приклад, чиркнув по плечу, врезался в стенку окопа. Боря, закатив глаза, валился на бок, толку от него было мало. Я развернул к себе раненого ганса и толкнул на машущего волыной противника. Отыгранной пары секунд хватило, чтобы подобрать со дна траншеи меч и встретить нападающего во всеоружии.
«Светлый брат» атаковал с неукротимостью дикаря. Бил, впрочем, расчетливо – по ключице, чтобы вывести из строя, но ни в коем случае не убить. «Братан» с ножом в брюшине валился ему под ноги, лишая свободы маневра. Я отступил. Приклад пронесся перед грудью. Удар мог запросто размолотить кость, но такой возможности я арийцу не дал; ухитрился цапнуть левой рукой за ремень автомата и рванул к себе. Немец, потеряв равновесие, пошатнулся. Я пнул его изо всей силы в пах. «Светлый брат» повалился на спину. Я прыгнул сверху, обрушившись тазом ему на грудь, перехватил меч, обратив острием вниз, и обеими руками воткнул клинок, целиком погрузив в тело немца, для надежности навалившись на рукоять. Враг подо мной задергался, и я почувствовал, что он не может сдвинуться с места – клинок пронзил его насквозь, приколов к земле, как жука булавка. Рядом громко сипел и корчился в агональной судороге смертельно раненный в живот «светлый брат».
Мы отразили атаку немцев фактически без потерь. Только Борю пришлось приводить в себя – плюха по каске немного встряхнула ему мозги. Компаньона тошнило, но идти он мог.
Мы поспешно оставили позиции, забрав оружие противника. Свое, трофейное, бросили, кроме Глинника, у которого для ганс-винта имелись боеприпасы Мы подобрали шесть АКМов, остальное «светлые братья» унесли вместе с убитыми и ранеными при отступлении. Бросить хорошие, не тронутые ржавчиной волыны не позволяла трофейщицкая натура.
Мы взяли автоматы больше из жадности, потому что оружием эти «калаши» оказались чисто номинальным. Патроны были холостые – нас атаковали загонщики. С этими грохочущими дубинками немцы кидались напролом, под действием стимуляторов сигая в окоп, чтобы разделаться с нами врукопашную и захватить в плен. Однако не на тех напали – загнанные в угол, мы сами могли разнести кого угодно, что весьма характерно продемонстрировали Пухлый с Крейзи над шестым немцем. Меченосец стал махать тесаком, но оказался несостоятельным перед Вовой. Чачелов отобрал у Димона винтовку Токарева и так оторвал «сына Солнца», что тот вмиг позабыл уроки фехтования. Победу довершил Сашка, ухайдакав ганса прикладом тяжеленного папаши. Жутко было представить, как он дробит череп бренчащим всеми деталями, подобно будильнику, «шпагиным». В бою у Крейзи абсолютно съехала крыша, еле оттащили его от изуродованного трупа немца…
Шальная ярость быстро угасла. Мы уходили, не оглядываясь на дело рук своих. За спиной тяжело болтались окровавленные рюкзаки. Шли долго, через силу, гонимые инстинктом самосохранения. Потом, не сговариваясь, остановились. Здесь было безопасно и появилась возможность пополнить запас калорий. Вдобавок Борю шатало, он все порывался блевануть. Требовался отдых, иначе мы вообще никуда могли не дойти.
Развели костер. Несмотря на сильные психические нагрузки, деморализованным себя никто не чувствовал. Скорее драка сплотила нас и, как мне казалось, сформировала стержень боевой воли. По крайней мере, отсутствием аппетита никто не страдал. Я раздал запитать всухомятку остатки колбасы и отослал Балдориса за водой. Ручей остался шагах в ста за спиной. Болт скрылся в лесу, долговязый и нелепый. Казанок болтался в его мосластой пакше, просторное пончо из одеяла ходило ходуном на плечах, словно жило само по себе.
Мы с Пухлым присели на поваленное дерево. Вован достал хлорницу, наполненную снадобьем для снятия стресса. Таких заветных пенальчиков у него было несколько.
– Что за уроды с нами воюют?
В ожидании ответа Пухлый глубоко затянулся. Затрещала в папиросе анаша.
Спрашивал так, будто был уверен, что я должен знать. В который раз у меня закралось подозрение, что Пухлый о чем-то догадывается.
– Какие-то отморозки, – ответил я как можно более безразличным тоном.
– Да еще с мечами, – добавил Чачелов, словно наводя на конкретный ответ.
– Возможно, боевики тренируются, – неопределенно предположил я. – Нечто типа баркашовцев или гитлерюгенда.
– Для гитлерюгенда они староваты, – заметил Пухлый.
– Значит, какое-нибудь военно-историческое общество проводит маневры. Мало их, что ли?
– Вот мы встряли, – сдвинул набекрень Пухлый свою вэвэшную бескозырку. – Точно политическая организация: все в одинаковой форме, с рациями и автоматами. Да еще мечи эти… Похожи на парадный эсэсовский кинжал, только большие.
– Я тоже заметил, – кивнул я. – Черт их разберет, этих фашистов.
– Точно – гансы. – Пухлый по мере укорачивания косяка делался все задумчивее.
– Может, какие-нибудь отряды навроде скинов? – ляпнул я.
– Немцы… – рек Вова, его торкнуло. – А еще у них есть тайное оружие – древолаз засадный. Это самая засадная штука, с которой я встречался.
Пухлый снова был прав. Опасаться следовало того, кого не видишь. Неизвестный специалист, со сноровкой бывалого охотника затаскивающий на деревья матерых мужей, заставлял себя уважать. Кроме того, он владел снайперской стрельбой и минно-взрывным делом. Вероятно, неплохо знал Синяву: только у завсегдатая могли быть личные счеты с лесником.
В целом, такой проводник стоил всех «светлых братьев», вместе взятых. Перспектива встречи с ним не радовала. С нас достаточно было смерти Акимова.
– Поедим и двинем отсюда, – сказал я. – За один переход выйдем из леса и дадим деру.
– Будем срать и драпать, – подтвердил Пухлый, оглядывая трофейную команду. – Кстати, где Болт?
– Он за водой ушел, – без воодушевления откликнулся я.
– Его долго нет.
Замечание было весьма к месту, Балдорис мог отмочить любую корку. Например, поскользнуться и вывихнуть ногу, а теперь ползти обратно с казанком, полным воды, в зубах. Достаточно было обузы в виде Бори с сотрясением мозга, и лишняя совсем ни к чему.
– Пошли его поищем, – предложил Вован, цепляя на плечо автомат.
– Вы куда? – окликнул нас Крейзи.
– Балдориса встречать, – дипломатично ответил я, чтобы без толку не тревожить друзей. – Поможем воду нести, а то он столько набрал, что не дотащить в одно рыло.
Дурачок Крейзи поверил и успокоился.
У ручья мы никого не нашли. Вова походил по берегу, вглядываясь под ноги. Мягкая земля превосходно хранила следы. Отпечатки балдорисовских подметок здесь исчезали.
– О-о, какая попсня, – протянул Пухлый. – Чую, это кикс!
– Что ты хочешь сказать? – спросил я, заметив, что Вован находится в непонятках. – Уж не улетел ли он по воздуху?
– Ушел по ручью. – Пухлый наклонился, изучая илистое дно. – Вон туда.
От Балдориса я мог ожидать чего угодно. Но зачем ему это понадобилось?
– Почему ты так решил? – для начала осведомился я, никаких признаков, указывающих направление маршрута латышского стрелка, не заметив.
Пухлый уверенно двинулся к кустам, росшим чуть поодаль, и достал оттуда казанок. Его великолепное знание леса было неоспоримо.
– Что же сподвигло его убежать? – обратился я к многоопытному другу. – Решил, что в одиночку драпать быстрее?
– Он не сам ушел, его унесли, – сообщил Чаче-лов.
– Пойдем за ним, – сказал я, снимая «Калашников». – Тот, кто его нес, двигается медленно. Мы сможем его догнать.
– Только ступай потише и не болтай. Так мы и сделали.
Шагов через двадцать Пухлый снова напал на след: носильщик Балдориса, устав идти по воде, выбрался на берег. След был знакомый – бесформенный отпечаток чулка от ОЗК. Затем мы нашли оброненную шапку-гансовку. Пленного тащили в глубь леса.
Я опустил флажок предохранителя АКМ. Пожалел, что не достал из рюкзака «стечкин». Из автомата с холостыми патронами я мог разве что кишки выпустить в упор. Больше он ни на что не годился.
Волына не понадобилась. Мы нашли Балдориса лежащим на земле. Он был заколот ножом в сердце. Удар был поставлен очень точно, перед смертью латышский стрелок не мучился.
Разряженный трофейный револьвер валялся рядом. Патроны в барабане отсутствовали.
– Здесь побывал наш старый друг – древолаз засадный, – заключил Пухлый. – Он взял «языка», допросил его и ликвидировал за ненадобностью.
– А теперь он не может наблюдать за нами в оптический прицел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45