Амуниции, оружия и боеприпасов должно было остаться навалом. Обидно, что не попали мы на этот праздник.
В поисках трофеев, которые могло выкинуть взрывом, мы принялись рыскать вокруг ямы, словно стая сбрендивших грибников, перепутавших третью охоту с первой.
Бродили-бродили. Глинник нашел смятый медный котелок, а Дима – «смертник», вероятно попавший в блиндажную насыпь с общей массой наваленной земли. Это был алюминиевый овал, чуть побольше черпачка столовой ложки, разделенный пополам перфорацией. С каждой стороны был выбит личный номер владельца. В случае его гибели жетон разламывался пополам кем-нибудь из похоронной команды, одна половинка оставалась на трупе, другая нанизывалась на огромную английскую булавку. В отличие от наших, немцы подходили к вопросам учета с присущей им аккуратностью.
Диме вообще везло на «смертники». Как-то, в перестроечные еще годы, он сдал шестнадцать штук в германское консульство. Причем совершенно бескорыстно, повинуясь некоему внутреннему чувству долга. Примерно через год ему позвонили и попросили сопроводить к местам захоронений. Дима был парень правильный. Прибывшая из ФРГ родня павших гансов подарила ему неплохой бундесовский камуфляж. Даже странно, что после этой истории будущего мента не затерроризировал назойливыми расспросами КГБ. Впрочем, тогда начиналась эпоха добрососедских отношений с Западной Европой, да и в воздухе начинало пахнуть свободой.
Но похоже, только Димон был таким бессребреником. Я знавал людей, которые делали бизнес на трепетном отношении цивилизованных граждан к памяти своих предков. Этих «черных следопытов» оружие интересовало мало. Они его носили (на полях сражений не избежать опасных встреч), но основной специализацией были жетоны и личные вещи, найденные при останках. Существовали целые подпольные турбюро, устанавливавшие личность обладателя номера и связывавшиеся с его живыми родственниками. Те, как правило, всегда хотели посетить могилу любимого брата-отца-деда, героически сложившего голову на Второй мировой войне. Въехавшим в СССР под видом туристов немцам продавали жетон, могли сопроводить на точку. Иногда к «смертнику» прилагался мешок с костями. В этом случае прах «дойче зольдатен» можно было транспортировать для перезахоронения в родной земле. Говорят, обе стороны оставались весьма довольными.
Не знаю, для каких целей собирался употребить спою находку Дима. Он тщательно вытер ее о штаны и быстро убрал в карман. Спросить его я не успел – Акимов нашел «огурец», и все внимание переключилось на новую игрушку.
Чудно сохранившаяся ружейная граната отечественного производства по форме и в самом деле напоминала толстый огородный овощ. Только была рыжая от ржавчины. Металась она из дульной насадки выстрелом холостого патрона.
Запустить трофей взялся Пухлый, для этого у него имелось соответствующее приспособление. Он достал из рюкзака насадку, надел на ствол балдорисовской трешки и затянул зажим вокруг мушки винтами на «барашках».
Пока Аким очищал «огурец» от корки окислов Пухлый вытащил из гильзы пулю и заткнул отверстие травяным пыжом. Клацнул затвором, запирая патрон в казеннике. Деловито зарядил «огурец» и опустился на колено, уперев приклад трешки в землю. Мы из предосторожности отошли. Гнилая граната могла бабахнуть сразу при выстреле. Находили же в лесу развороченные винтовки со стволом, развернутым как цветок. Кто-то запускал «огурец». Взрывались для своего размера ружейные гранаты исключительно сильно. Вероятно, начинкой служил не тол, а что-нибудь помощнее, наподобие гексогена. На трупы, правда, не натыкались. Должно быть, упокоились в торфяниках. Сами мы, не приведи Господь кому подорваться, тащить в город дохлого товарища, ясное дело, не стали бы.
Но Пухлый интуитивно чувствовал, что его покарябанной морде ничего не угрожает.
Со стороны дороги, куда было направлено оружие, послышался треск мотоцикла.
– Вован! – крикнул я, чтобы предотвратить возможное несчастье, но Пухлый только мотнул головой в дурацкой фуражечке и надавил спусковой крючок.
Граната с хлопком покинула насадку и, описав дугу, скрылась за верхушками сосен. В барабанные перепонки толкнуло грохотом приглушенного деревьями взрыва. Мне показалось, что мотоцикл смолк. «Пуля виноватого найдет?» Но нет, тарахтенье продолжалось.
– Вован, – сказал я, – ты зачем в направлении дороги пальнул, вдруг там ехал кто?
– Да насрано на него, – махнул рукой Пухлый, укладывая насадку в рюкзак. – В той стороне деревья были ниже.
Ну, вольному воля, тем паче что мотопед остался цел и невредим.
– Давайте по летучкам стрелять, – предложил Дима, снимая с плеча СВТ.
Предложение было воспринято с энтузиазмом. Забравшись в окоп, мы начали выискивать мишени.
Было это непросто, так как ржавые мины на фоне вывороченной земли почти не выделялись.
Первым шмальнул засевший рядом со мной Боря, Переключатель скорости огня он повернул в первое положение, из него пулемет садил одиночными. С шумом отъехал массивный затвор, выдув дымящуюся гильзу. Обладая длинным ходом и множеством движущихся частей, деготь в простом-то передергивании гремел и лязгал нещадно, а при стрельбе – напропалую оглушал. Как и вся советская техника, «Дегтярев, пехотный» был тяжелым, грубым, внушающим ужас своим топорным видом оружием.
Боря тут же выстрелил повторно и опять не попал. Стегнул из трешки Балдорис, и с тем же результатом. Затем нашу кодлу словно прорвало. Должно быть, заметили летучку. Затрещали выстрелы, у развалин блиндажа закипела фонтанчиками земля. Я на всякий случай пригнулся. Оружия у меня не было. В этих ковбойских играх я принимал участие чисто как наблюдатель. Голову же стоило поберечь. Били, били, наконец кто-то попал в мину, и она взорвалась.
«Верняк, придется кого-то топить на картах», – подумал я, когда над бруствером прошуршали осколки.

* * *

Хоронить никого не пришлось, опасное развлечение закончилось без последствий. Зато приключилась другая напасть. Она подстерегла нас у лагеря.
Лесник был отважен и очень свиреп. Сначала он встретил Рэмбо, опиздюлил и забрал у него винтовку. Латышский стрелок, обронив впопыхах гансовку, помчался прочь, и тут, на свою беду, подоспели мы с Крейзи.
В принципе, мы никуда и не поспешали, просто шли к лагерю, обсуждая давний детский проект гранатомета. Его предполагалось сделать из обреза и дульной насадки, но в ту пору то насадки не было, то «огурцов». Короче, замысел так и остался нереализованным.
Мы мирно брели по тропинке, оторвавшись от коллектива. Лесник набросился на нас из кустов. Прыгнул к Крейзи, на плече которого висел ППШ, и дал ему в морду. Вмазал весьма ловко, подхватив «шпагина» за цевье. Крейзи с жалобным визгом кувырнулся через голову, а лесничий незамедлительно обратил внимание на меня. Бил он больно, в том числе прикладом, осыпая нас дикой бранью. У него сегодня день был полон впечатлений.
Поехавший выяснить причину особо громкого взрыва синявинский шериф был осчастливлен упавшей с неба ружейной гранатой, едва не перевернувшей его «Урал». Естественно, что он был на нас зол.
Как своих старых знакомых, мутузил нас лесник с особым усердием. Я был не вооружен, поэтому мне досталось больше. Ни о каком сопротивлении даже речи не шло. Лесник огорошил нас внезапным появлением, выскочив из засады как тигр. Одни его горящие глаза могли сломить любую волю к победе. Я уж не говорю о жуткой распушенной бороде, торчащей в разные стороны неровными потными клочьями.
Мы позорно бежали, оглашая округу горестными воплями, пока не встретили наших, подзадержавшихся на позициях.
– Что случилось? – спросил Дима. – Где ваше оружие?
– Лесник забрал, – простонал Крейзи. – Дерется, сволочуга!
– Ха-ха-ха, – возликовал Пухлый, – ты опять опиздюлился. Должно быть, тебе это просто нравится. Да ты, деточка, мазохист!
– Галдеж отставить! – рявкнул я. – Надо ловить пидорюгу, пока далеко не убежал.
Организовали перехват. Пухлый с Димой и Крейзи рванули наперерез, меня с Глинником определили в загонщики, выделив нам для усиления пулеметчика Борю. Аким пошел за нами, держась на некотором отдалении – вдруг лесник спрячется и решит напасть с тыла.
Мы двинулись по лесу, старательно шумя. На прежнем месте никого не обнаружили. Из-за деревьев донеслось тарахтение мотоцикла.
– Там он, гад! – заорал я, указывая пальцем. Глинник вскинул ганс-винт и выстрелил.
– Вперед! – рванулся я, горя жаждой мести.
– За вэдэвэ! – рявкнул Глинник и ринулся вслед за мной.
Из-за деревьев нам ответили длинной очередью. Пули щелкали, ударяясь о сосны, некоторые просвистели над головой. Мы залегли, отлично понимая, что отмороженный лесник может взять и пониже. Крутого синявинского Уокера не смущали одетые по всей форме немцы, бегущие в атаку с криком: «За ВДВ!»
Дважды ударил короткими очередями МП-40. В ответ понеслась частая дробь «папаши». ППШ поливал со скоростью израильского УЗИ. Плотность огня была неимоверная. Оставалось только надеяться, что скоро закончатся патроны: Крейзи более сорока штук в диск не укладывал – из-за тугой пружины с большего количества подачу нередко клинило.
Ты-дынь, ты-дынь! – стегал «шмайссер» Пухлого. Дын-дын-дын! – лупцевал из СВТ Дима.
Вышедшие на огневой рубеж перехватчики твердо решили покончить с шерифом. Глинник и Боря тоже принялись долбить лесника, ориентируясь по звуку папаши. Самого стрелка видно не было, он умел прятаться. Прицельно, с расстановкой, захлопал шпалер Акима…
Однако правосудию по-синявински не суждено было случиться. Патроны рано или поздно кончаются. Пока следопуты оружие перезаряжали, воспользовавшийся паузой шериф оседлал своего мустанга, и я лишь бессильно взвыл, заслышав бодрый треск газующего мотоцикла.
Ускакало, исчезая, едва различимое красное пятно «Урала». Боря запоздало шмальнул вслед из дегтя. Лесничий быстро удалялся, собираясь в ближайшее время взять реванш. Пасть жертвой его служебных амбиций в наши планы не входило, поэтому мы решили срочно передислоцироваться в другой район.
Группа Пухлого приволокла брошенные лесником автомат и винтовку, а также балдорисовскую шапку. Крейзи снарядил папашу запасным диском и снова был бодр и весел. Измазюканная детская панамка косо сидела на патлатой башке. Под глазом набухал синюшный фингал. Я, наверное, выглядел чуть лучше, поскольку сумел уберечь лицо, но ребра очень болели. Сашка протянул мне трехлинейку латышского стрелка и посеянную им гансовку.
– Ты был прав, – сказал я ему, – лесника надо было подорвать стотонной миной.
– Успеем, – оскалил зубы Сашка. – Далеко не убежит в гузно траханный джигит.
– Поздняк метаться, – оборвал нас Пухлый. – Лесник уже скипнул. Давайте Болта искать, а то он носится по лесу кругами, роняя кал. Животное!
Балдориса долго искать не пришлось. Он ждал нас в лагере, скукожившись на пне, как одичавший бомж. Лагерь был разгромлен. Проклятый лесник покуражился в наше отсутствие, испортив все, что можно. Костер был потушен, в казанок набрана зола вперемешку с продуктами. Гамак Пухлого валялся с обрезанными постромками. Крючья, которыми шуровали в картах, восстановлению не подлежали. Глинникова шинель была разостлана на земле и растоптана, ее пропороли острые сучки. Прочие наши вещи также претерпели немалый урон – суперкрутой Уокер жесткими методами наводил порядок во вверенном ему феоде. Как писалось в некоей славянской летописи XIII века, «со звероподобным усердием принялись они за дела Божьи».
– Дас ист фантастиш! – Пухлый сардонически улыбался, бродя по руинам в своем десантном комбезе подобно эсэсовскому карателю на партизанском стойбище. – Ну, какая сука! – повторял он, мотая головой.
Мы попытались собрать останки. Восстановлению фактически ничто не подлежало – лесник постарался на совесть, даже выуженные на картах стволы исчезли. Должно быть, спрятал или забросил неведомо куда. Нашли мы только «водяной» цинк в кустах и АПС на дне моего полувыпотрошенного сидора.
Обматерив лесника последними словами, мы собрались рюхать, что делать дальше, ибо без еды и снаряжения поход продолжаться не мог. Аким отстегнул от пояса и пустил по кругу фляжку толстого синего стекла с пробковой затычкой, какие были у наших ополченцев. Всем хватило по глотку спиртяги.
Когда НЗ иссяк, мы стали высказываться.
– Я же с самого начала предлагал его взорвать. – Сашка подвигал из стороны в сторону нижней челюстью, в суставах которой щелкнуло. – Сделали бы сразу, никто б нас не тронул.
– И вещи целы были бы. – Глинник горько сожалел об изорванной шинели. – Необходимо наказать лесника.
– Чтоб ему, ебена мать, жопу вилами порвать, и свинцом ее залить, и горохом накормить, – вставил Пухлый, потягивая косяк.
– Ночью обложим его дом сеном и подожжем, – мстительно изрек Балдорис, поглаживая рукоять револьвера, укрывшегося под пончо от глаз шерифа, – а всех, кто будет выскакивать, перестреляем с разных сторон.
– Правильно, давайте казним негодяя! – к моему удивлению, поддержал его законопослушный мент Дима.
– Изрешетим избушку из пулемета! – прорычал дорвавшийся до кровушки Боря, которому было нечего терять.
– И накроем ее перекрестным огнем, – поддержал Аким.
Все оживленно заспорили, как лучше истребить паскудника. Испробовавшим вольницы людям понравился вкус безнаказанности. Даже синьор Дима, пропивший остатки мозгов, возжелал добавить адреналинчика в кровь. «Сдурели нешто, ребятки?!» – подумал я, но останавливать развоевавшихся следопутов не стал. Мне лично было по-барабану, меня и так искала вся милиция города. Маневры заканчивались. Для меня не было разницы, с каким результатом.
Пухлому вообще было на все плевать. Он окутался пахучим дымом, «гоня прочь тугу печаль».
– За свой гамак я легко могу раскрутиться, – подвел он итог дискуссии. – Лесник меня давно доставал, сегодня ему это удалось как никогда.
– Пора в этом деле поставить точку, – авторитетно заключил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45