— Я не хочу быть председателем сената, — сказал Ланда, и он вздохнул: всякая злость улетучилась из его голоса. — Впрочем, я должен подумать.
— Берусь сделать так, что президент поддержит вашу кандидатуру, — сказал он. — Даю слово, что большинство изберет вас.
— Хорошо, только уберите своих топтунов от моего дома, — сказал Ланда. — Что я должен сделать?
— Сейчас же отправиться во дворец, там собрались все лидеры парламента, только вас не хватает, — сказал он. — Разумеется, вас примут, как друга.
— Да, дон Кайо, уже собираются, — сказал майор Тихеро.
— Отнесите-ка этот листок президенту, Тихеро, — сказал он. — Сенатор Ланда почтит встречу своим присутствием. Да-да-да, он лично, собственной персоной. Уладил, да. Слава Богу.
— Правда? — заморгал Паредес. — Он приедет?
— Ну, а как же ему не приехать: кто у нас столп режима, кто лидер парламентского большинства? — пробормотал он. — Наверно, уже тут. Хорошо бы тем временем набросать текст сообщения. Никакого заговора не было, и привести эти телеграммы от командующих округами. Доктор, займитесь: вам сам бог велел.
— Да я с удовольствием, — сказал Арбелаэс. — Но и вам недурно бы попрактиковаться — вы ведь мой преемник.
— Ох и намотались же мы сегодня, — сказал Лудовико, — туда-сюда, туда-сюда, из Сан-Мигеля на площадь Италии, с площади Италии — сюда.
— Вы совсем замучились, дон Кайо, — сказал Иполито. — Мы-то хоть днем придавили часика четыре, а вы как же?
— Я свое возьму, — сказал он. — По правде говоря, я тоже устал. Ну, теперь на минутку в министерство, и — домой, в Чаклакайо.
— Добрый вечер, дон Кайо, — сказал Альсибиадес. — Сеньора Ферро так и не…
— Передали текст на радио и в газеты? — сказал он.
— Я жду вас с восьми утра, а сейчас девять вечера, — сказала женщина. — Вы должны меня принять, сеньор Бермудес, я прошу вас, только десять минут.
— Я объяснял сеньоре Ферро, что вы очень заняты, — сказал Альсибиадес. — Но она не…
— Хорошо, я вас приму, — сказал он. — Доктор, на минутку.
— Четыре часа просидела в приемной, дон Кайо, — сказал Альсибиадес. — Никак ее было не выставить, дон Кайо, я уж и так и сяк…
— Я вам сказал: позовите караул, ее выведут, — сказал он.
— Да я уж собирался, но тут сообщили о назначении генерала Эспины, и я решил, что ситуация изменилась, — сказал Альсибиадес, — и что, может быть, доктора Ферро освободят.
— И ситуация изменилась, и Ферро освободят, — сказал он. — Вы разослали сообщение?
— Во все агентства, редакции и на радио, — сказал Альсибиадес. — Радиостанция «Насьональ» уже передавала. Так что, я скажу ей, что мужа выпустят, и выпровожу?
— Я сам сообщу ей радостную весть, — сказал он. — Ну, на этот раз, кажется, инцидент исчерпан окончательно. Устали, Альсибиадес?
— По правде говоря, да, дон Кайо, — сказал тот. — Трое суток на ногах.
— В этом государстве по-настоящему работают только те, кто отвечает за его безопасность, — сказал он.
— А верно, что сенатор Ланда был на встрече президента с депутатами? — сказал Альсибиадес.
— Верно. Он проторчал во дворце пять часов, завтра во всех газетах мы увидим, как он жмет руку президенту. Добиться этого было непросто, но мы все-таки добились. Зовите даму и можете быть свободны.
— Я хочу знать, что с моим мужем, — решительно сказала женщина, а он подумал: нет, эта не будет ни просить, ни рыдать, она пришла сражаться. — И почему вы его арестовали, сеньор Бермудес.
— Если бы взгляд убивал, я был бы уже трупом, — улыбнулся он. — Успокойтесь, сеньора. Присядьте. Я и не знал, что мой приятель Ферро женат. Да еще так удачно.
— Отвечайте, на каком основании его арестовали, — вскричала она, а он подумал: что происходит? — Почему мне не дают свидания?
— Вы удивитесь, но, знаете, ей-богу, лучше я вас спрошу. — Неужели в сумочке — револьвер, неужели знает то, что мне неизвестно? — Скажите, как такая женщина могла выйти замуж за Ферро?
— Поосторожней, сеньор Бермудес, не стоит заблуждаться на мой счет. — Она заговорила громче, а он подумал: в первый раз, наверно, навыка нет. — Я не позволю ни морочить себе голову, ни говорить гадости о моем муже.
— Это не о нем гадости, а вам комплимент, — сказал он и подумал: да ведь она здесь не своей волей, ее заставили прийти, а самой ей тошно донельзя. — Простите, не хотел вас обидеть.
— Я желаю знать, за что его арестовали и когда выпустят? — повторила женщина. — Скажите мне, что вы с ним собираетесь сделать?
— В этом кабинете бывают только полицейские и конторские крысы, — сказал он. — Женщины — крайне редко, а уж такие женщины, как вы, — вообще никогда. Поэтому я так потрясен вашим приходом, сеньора.
— Долго будете еще издеваться надо мной? — задрожав, прошептала она. — Вы не до такой степени всемогущи, сеньор Бермудес, не обольщайтесь.
— Ну, сеньора, за что вашего мужа арестовали, он вам сам расскажет. — Так что же ей на самом деле нужно, на что она никак не может решиться? — Не тревожьтесь за него. С ним хорошо обходятся, все у него есть. Кроме вас, разумеется, и этот урон мы, к прискорбию, восполнить не в состоянии.
— Ну, хватит, вы разговариваете с порядочной женщиной, — сказала она, а он подумал: ну вот, решилась, сейчас что-то сделает, что-то скажет. — Ведите себя пристойно.
— Вы ведь пришли сюда не затем, чтобы учить меня правилам хорошего тона, — пробормотал он. — И отлично знаете, почему арестовали вашего мужа. Так что изложите дело.
— Я хочу кое-что вам предложить, — еле слышно сказала она. — Мой муж завтра должен покинуть Перу. Ваши условия?
— Вот. Это уже лучше, — кивнул он. — Мои условия? То есть в какую сумму я оцениваю освобождение Ферро?
— Я принесла показать вам билеты, — сказала она с жаром. — Самолет до Нью-Йорка, вылет в десять утра. Выпустить его должны сегодня ночью. Я знаю, что вы не признаете чеков. Это все, что мне удалось собрать.
— Что ж, тут немало. — Ты поджариваешь меня на медленном огне, выкалываешь мне глаза булавками, полосуешь кожу ногтями: он раздел ее, связал, посадил на корточки и крикнул, чтобы принесли плеть. — К тому же в долларах. Сколько тут? Тысяча? Две?
— У меня… у меня нет больше, нет, — сказал женщина. — Мы можем подписать любое обязательство, вексель — все, что хотите.
— Скажите мне откровенно, что происходит, и тогда мы, может быть, сумеем договориться, — сказал он. — Я знаю Ферро не первый год. Вы затеяли это не из-за истории с Эспиной. Ну, говорите как на духу. В чем дело?
— Он должен покинуть Перу, должен улететь завтра утром, и вы знаете почему, — быстро проговорила она. — Он попал между молотом и наковальней, вы и это знаете. Это не одолжение, а сделка, сеньор Бермудес. Скажите ваши условия, скажите, что еще мы должны сделать.
— Я вижу, вы раздобыли билеты не потому, что мятеж провалился, а собираетесь не в туристическую поездку, — сказал он. — Тут что-то гораздо более серьезное. Но и не контрабанда же: ту историю мне удалось замять. Кажется, я начинаю понимать.
— Они воспользовались его доверчивостью, прикрылись его добрым именем, а теперь хотят все свалить на него, — сказала женщина. — Ему слишком дорого обошлось это, сеньор Бермудес. Он должен покинуть Перу, вы прекрасно это знаете.
— А-а, строительная фирма «Урбанизасьонес дель Сур Чико», — сказал он. — Теперь мне все ясно. Теперь можно не спрашивать, зачем наш Феррита влез в авантюру генерала Эспины. Тот обещал ему помочь в случае поддержки переворота?
— Негодяи, которые втравили его в это, уже смылись, — хрипло сказала женщина. — А перед тем как смыться, донесли на него. Это многомиллионное дело, сеньор Бермудес, вы же знаете.
— Знать-то я знаю, сеньора, но не предполагал, что катастрофа так близка, — сказал он. — Его аргентинские компаньоны дали тягу? А Феррита тоже решил убраться из страны, надув те сотни простаков, которые купили несуществующие дома? Да, это много миллионов. Ну, понятно, зачем ему понадобился заговор и зачем вы меня посетили.
— Он же не может отвечать за всех, его тоже обманули, — сказала она, а он подумал: сейчас заплачет. — Если мы не улетим…
— … То он сядет надолго, но не как заговорщик, а за мошенничество в особо крупных, — скорбно покивал он. — А вырученные денежки пропадут за границей.
— Да он ничего не выручил, — громче сказала она. — Его провели, как мальчишку. Он разорен.
— Вот зачем вы меня посетили, — мягко повторил он. — Такая женщина, а явились сюда, стерпели унижение. Чтобы, когда разразится скандал и ваши имена замелькают в уголовной хронике, быть подальше от Лимы.
— Дело тут не во мне, а в детях, — крикнула женщина, но сейчас же, глубоко вздохнув, взяла себя в руки. — Больше мне наскрести пока не удалось. Считайте, что это аванс. Я готова подписать любой вексель.
— Да спрячьте вы эти доллары, это вам на дорогу, — сказал он. — Вам с супругом они нужней, чем мне. — И увидел, как она замерла, и увидел ее глаза, ее зубы. — Вы стоите много дороже. Сделка, вы говорили, помнится? Только, пожалуйста, выслушав мое предложение, постарайтесь обойтись без слез и крика. Просто ответьте «да» или «нет». Если согласны провести со мною время. Ферриту мы вытащим, завтра вы с ним улетите.
— Как вы смеете, негодяй. — И он увидел нос, и руки, и плечи и подумал: ни слез, ни крика не будет, и не уйдет, и, кажется, не очень удивилась. — Мерзкий чоло, трус.
— Да, я не родовит, но такова уж цена, как вы сами понимаете. Могу обещать вам, что все останется в тайне. Вы же сами говорили: «сделка». Вот и смотрите как на сделку. И решайте поскорей, ваши десять минут истекли.
— В Чаклакайо поедем, дон Кайо? — сказал Лудовико. — А, в Сан-Мигель? Ясно.
— Да, я останусь здесь, — сказал он. — Можете ехать спать, машину подадите к семи. Сюда, сеньора, прошу вас. Ну, что толку стоять в саду, вы замерзнете. Зайдите на минутку. Как только пожелаете, я вызову такси, отвезу вас домой.
— Добрый вечер, сеньор, простите, что я в таком виде, мы уж легли, — сказала Карлота. — Нет, нету, они с сеньоритой Кетой раненько нынче уехали.
— Лед приготовь, Карлота, и можешь идти спать, — сказал он. — Да не стойте же в дверях, сядьте. Вы с чем предпочитаете? С содовой, с минеральной? Ах, чистый? Разделяю ваш вкус.
— Что это все значит? — шевеля непослушными губами, выговорила она наконец. — Куда вы меня привезли?
— Вам не нравится? — улыбнулся он. — Ну да, вы, наверно, привыкли к более фешенебельной обстановке.
— Кто эта женщина, про которую вы спрашивали горничную? — задыхаясь, прошептала она.
— Моя любовница, ее зовут Ортенсия, — сказал он. — Вам льду побольше? Поменьше? Ваше здоровье. Вот видите, не хотели пить, а стакана как не бывало. Позвольте вам налить.
— Я знала, мне говорили, что вы — самый отвратительный негодяй, какой только есть на свете, — вполголоса сказала она. — Чего вы хотите? Унизить меня? Вы за этим меня сюда привезли?
— Затем, чтобы мы выпили и поболтали, — сказал он. — Ортенсия — не мне чета: она, конечно, не такая утонченная и благопристойная дама, как вы, но все-таки производит приятное впечатление.
— Ну, дальше, дальше, — сказала женщина. — Интересно, до чего вы дойдете. Дальше.
— Вас бесит больше всего, что я — это я, — сказал он. — Будь перед вами человек вашего круга, вы бы такого омерзения, вероятно, не испытывали?
— Нет. — Зубы ее на мгновение перестали стучать, губы — дрожать. — Но человек моего круга и не позволил бы себе такого.
— Так, значит, дело не в том, что придется другому отдаваться, а в том, что этот другой — чоло, плебей, — сказал он, сделав глоток. — Разрешите, я налью?
— Чего вы ждете? Хватит! Где тут у вас кровать, на которой вы мучаете своих жертв, мерзкий шантажист? — сказала она. — Вы что, думаете, если я напьюсь, мне будет не так противно?
— Вот и Ортенсия, — сказал он. — Нет-нет, не вставайте, не надо. Здравствуй, крошка. Позволь тебе представить — дама-незнакомка. Сеньора, это Ортенсия. Чуть пьяновата, но, как видите, очень мила.
— Чуть? — засмеялась Ортенсия. — Да я на ногах не стою. Очень приятно, дама-незнакомка, рада познакомиться. Вы давно приехали, Кайо?
— Пять минут назад, — сказал он. — Садись, выпей с нами.
— Вы не думайте, я не ревную, просто любопытно, — засмеялась Ортенсия. — К таким красоткам я никогда не ревную. Ох, ну я и надралась. Ты не куришь?
— Выпей, полегчает, — сказал он, протягивая ей стакан. — Ну и где же ты была?
— У Люси, — сказала Ортенсия. — Да, я заставила Кету увезти меня оттуда: они все перепились, совсем с ума посходили. А чокнутая Люси устроила полный стриптиз, можешь себе представить. Ваше здоровье, дама-незнакомка.
— Вот погодите, проведает об этом наш друг Ферро, он эту Люси крепко отшлепает, — сказал он с улыбкой. — Люси — это подруга Ортенсии, сеньора, и любовница одного господина по фамилии Ферро.
— А вот и нет. — Ортенсия, хохоча, повернулась к женщине. — Ровно наоборот. Ему как раз очень нравится, когда Люси вытворяет что-нибудь такое, он страшно развратный тип. Ты разве не помнишь, как он ее заставил плясать голую вот на этом самом столе? Ух, как вы лихо пьете, дама-незнакомка. Налей своей гостье еще, не жмись.
— Ферро этот — очень славный человек, — сказал он. — Только меры не знает. И удержу.
— Да уж, особенно насчет женского пола, — сказала Ортенсия. — Его сегодня не было, а Люси до того разошлась, что, говорит, не придет до двенадцати, позвоню ему домой и такое устрою. Ну ладно, это скучно, давайте музыку заведем.
— Мне пора идти, — пробормотала женщина, ни на кого не глядя и не трогаясь с места. — Вызовите, пожалуйста, такси.
— Одна, так поздно? — сказала Ортенсия. — Не боишься? Смотрите, эти таксисты — форменные бандиты.
— Минутку, я только позвоню, — сказал он. — Лосано? Вот что: завтра к семи утра доктора Ферро из-под стражи освободить. Да, да, сами проследите. Ровно в семь чтоб он был на свободе. Все, Лосано. Спокойной ночи.
— Ферро посадили? Нашего Ферриту? — сказала Ортенсия.
— Вызови-ка нашей безымянной даме машину, Ортенсия, и помалкивай, — сказал он. — А вы, сеньора, никого не опасайтесь, я распоряжусь, чтоб постовой вас проводил до самого дома. Мы в расчете.
III
А любила ли хозяйка дона Кайо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84