Он забрал у нее фотографию.
– Как я сказал, миссис Бернстайн, мы пока не знаем причину смерти. Не знаете ли вы, были у нее хронические заболевания, сердечные или другие, которые могли бы стать причиной?
– Ничего такого, о чем бы я знала. Она выглядела достаточно здоровой, хоть я и не часто ее видела. Но она у нас с недавнего времени – она приехала из Бирмингема около шести месяцев назад.
– Я удивлялся, – раздумчиво сказал Слайдер, проводя пальцами вдоль кромки стола, – почему ее никто не ищет? Если один из ваших сотрудников не появляется, разве вы не делаете каких-нибудь запросов?
– Ну, обычно делаем, но это как раз один из «тихих» периодов. Мы часто расслабляемся перед Новым годом, и фактически оркестр не должен собираться до середины следующей недели.
– Понимаю. И вы не собирались сейчас связываться со своими людьми?
– Нет, пока не появится какая-нибудь работа. Иначе не было бы надобности.
– А когда оркестр собирался для работы последний раз?
– В понедельник, выступление для записи для Би-Би-Си в телецентре, Вуд-Лэйн. На самом деле, два выступления – с полтретьего до полшестого, потом с полседьмого до полдесятого.
– Анн-Мари была там?
– Она была записана. Настолько, насколько мне известно, она там была. Я сама не езжу на выступления, понимаете, но при любом раскладе никто не говорил мне, что ее не было.
– Понятно. – Еще один кусочек картины улегся на свое место в уме Слайдера – достаточно большой кусочек, в самом деле. Это объясняло, в первую очередь, почему девушка оказалась в этом месте. Она закончила работу в девять тридцать на телецентре и через полчаса или около того была убита менее чем в полумиле оттуда. Вероятно, она встретила своего убийцу сразу же, как вышла из Центра. Кто-нибудь мог видеть, как она уходит с ним или садится в его машину.
– У нее были близкие друзья в оркестре?
Миссис Бернстайн изящно повела плечами.
– Правда, я не тот человек, который может ответить на такой вопрос. Я большей частью работаю здесь, в офисе, и не часто выбираюсь посмотреть на работу оркестра. Менеджер по кадрам Джон Браун мог бы рассказать вам о ней больше. Он ведь все время с музыкантами. И еще – она «делила парту» с Джоанной Маршалл – она могла бы помочь вам.
– Делила парту?
– Музыканты-струнники сидят парами, вы знаете, с одним пюпитром и одним экземпляром нот между ними. Мы называем каждую пару «партой» – и не спрашивайте меня почему.
Слайдер послушно улыбнулся в ответ на ее улыбку.
– Партнеры по «парте», особенно к концу сезона, чаще всего становятся близкими друзьями.
– Понял. Ну, возможно, вы сможете дать мне адреса и телефоны мисс Маршалл и мистера Брауна. И не могли бы вы дать мне также и адрес мисс Остин?
– Конечно, я запишу их для вас. – Она подошла к картотеке и вынула толстую папку с компьютерной распечаткой фамилий и адресов. Пролистав ее, она нашла нужный лист и переписала данные на бланк с заголовком аккуратным и быстрым почерком.
– Телефон офиса здесь, в заголовке, на случай, если вы захотите спросить меня еще о чем-то. И я вписала еще и свой домашний номер. Не задумывайтесь позвонить мне, если решите, что я смогу помочь.
– Спасибо. Вы очень любезны. – Слайдер спрятал бумагу в карман. – Кстати, вы не знаете, кто ее ближайшие родственники?
– Боюсь, что нет. Оркестранты работают не по найму, понимаете, поэтому такие вещи – это их собственные заботы. – Быстрые темные глаза изучали его лицо. – Я предполагаю, она была убита?
– Почему вы это предположили? – быстро спросил Слайдер.
– Ну, это лежало на поверхности, ведь если б она упала с лестницы или попала под машину, вы бы сразу сказали, разве нет?
– Мы до сих пор не знаем, как она встретила свою смерть, – повторил он, и она коротко и принужденно улыбнулась.
– Полагаю, вы вынуждены быть сдержанным. Но, в самом деле, я не могу представить, чтобы кто-то хотел убить такую молоденькую девушку, если только... – внезапно выражение ее лица стало огорченным, – ... она не была... ее не.?..
– Нет, – ответил Слайдер.
– Благодарение Богу! – Она всем видом выразила облегчение. – Ну, я думаю, Джоанна Маршалл – ваша лучшая надежда. Она очень приятное и дружелюбное создание. Если кто-нибудь и знает что-то о личной жизни Анн-Мари, то это должна быть она.
Выйдя на улицу, Слайдер попробовал имя на языке. Анн-Мари Остин... Анн-Мари... Да, это к ней подходило. Теперь, когда он узнал имя, у него было ощущение, что он знал его всегда.
* * *
Телефон Джона Брауна ответил голосом автоответчика, коротко пригласившего оставить сообщение. Он отказался от этого. Номер Джоанны Маршалл также был соединен с автоответчиком, сообщившим номер дежурной службы, который Слайдер не успел расслышать с первого раза. Ему пришлось перезвонить с карандашом наготове, и он получил номер в Хертфордшире. Хертфордширский номер долго не отвечал, затем трубку сняла запыхавшаяся женщина, фоном к ее голосу служил монотонный собачий лай на заднем плане.
– Извините, пожалуйста, я была в саду, а девочки все куда-то исчезли. Замолчи, Кайзер! Извините, кто? Ах, да, Джоанна Маршалл, да, одну минуту, да. Сегодня? И в какое время? О, я понимаю, вы хотите знать, где она? Заткнись, Кайзер!!! Ну, я боюсь, что не могу сказать вам, потому что она сегодня днем не работает. А вы пробовали звонить по домашнему номеру? Ох, поняла. С ней ничего не случилось, не так ли? Ну, все, что я могу вам сказать, это что она сегодня вечером играет в Барбикане. Да, правильно. В семь тридцать. Кайзер, слезай, глупый ты пес! Простите? Да. Нет. Конечно. Не за что. До свидания.
Слайдер покинул телефонную будку и побрел назад по Кингсуэй. Солнечный свет и тепло побудили владельца итальянского кафе вытащить столики на тротуар, и два ранних едока сидели за ними, заметно уверенные в себе, поедая пиццу и запивая ее легким бутылочным пивом, и мигая на солнце, как коты. Сумасшедший импульс овладел Слайдером. Ладно, почему бы и нет? Утренние кукурузные хлопья сейчас казались ему далеким воспоминанием, и вообще человек должен есть. Он уже несколько лет не бывал в итальянских ресторанах. Он помешкал, долгим взглядом окидывая столики на тротуаре, и с сожалением вошел внутрь кафе, чувствуя себя глупо. У него не было ни этой самоуверенности, присущей молодости, ни красоты молодости, да и самой-то молодости не было.
Он вошел в темное помещение и погрузился в запах горячего масла и чеснока, неожиданно ощутив волчий голод и веселье. Он заказал спагетти и escalope alia rustica и к ним полграфина красного вина, и все это ему принесли, и все было чудесным. Пряный и острый вкус еды странно подействовал на его небо, показавшись столь же привычным, как вкус сандвичей, которые он обычно ел на ленч, и вкус котлет и вареных овощей, съедаемых им за ужином дома; он начал чувствовать почти опьянение, но это было не от вина. Анн-Мари, подумал он. Анн-Мари... Его мозг поворачивал и ласкал это имя. Была ли она француженкой? Нравилась ли ей итальянская пища? Он вообразил ее сидящей напротив него: чесночный хлеб и вкусное вино, разговоры и смех, и все так ново и легко. Она бы говорила с ним о музыке, а он бы угощал ее историйками о своей работе, что было бы совершенно внове для нее, и она бы удивлялась, развлекалась и восхищалась. Все на свете интересно, когда вам двадцать пять. Пока кто-нибудь не убил вас, разумеется.
– Вы прямо-таки поймали меня на пороге. Я собирался пойти что-нибудь поесть, – сказал Атертон.
– А я уже успел. И еще я нашел, кто была эта девушка.
– Я уже сделал эти выводы из двух фактов – от вас несет чесноком, и у вас самодовольный вид.
– А еще я знаю, почему она оказалась там, где мы ее нашли: она работала на телецентре в тот вечер.
– Ленч подождет. Расскажите мне все. – Атертон уселся на край стола, подняв облако пыли в лучах солнца, пробивавших себе дорогу сквозь грязные стекла комнаты отдела уголовного розыска или уголовно-следственного отдела, как его еще называли, не мытые за всю историю его существования. Все уже ушли на ленч, телефоны мирно дремали на столах, и комната хранила неестественную полуденную тишину.
Слайдер рассказал ему все, что узнал этим утром.
– Вполне возможно, что тот, кто убил ее, знал, что оркестр не будет работать следующие десять дней и поэтому ее никто не хватится. Раздевание тела тоже к этому – они рассчитывали задержать нас на несколько недель. В конце концов, если бы не Николлс, определивший это пятно на шее...
– В отличие от Николлса, мне не было предоставлено такой привилегии – посмотреть на него. И в отличие от вас, кстати.
– Ах, так? Ну, ладно, сынок, как тебе понравится вернуться к розыску украденных видео?
Это была знакомая игра, обмен шутливыми упреками и угрозами, но неожиданно в ней появились признаки резкости, удивившие обоих, и теперь они смотрели друг на друга в некотором смущении. Атертон открыл было рот, чтобы произнести нечто умиротворяющее, но Слайдер опередил его.
– Лучше бы ты шел на ленч, а? Кто сегодня должен бежать в магазин?
– Флетчер. Да он застрял в туалете.
Слайдер пожал плечами и направился в свой кабинет, злясь на самого себя и удивляясь собственному поведению. Каждому нужна бывает помощь в работе – так с чего это он вдруг занял оборонительную позицию?
Позвонил Фредди Камерон.
– Я получил отчет судмедэкспертизы из Ламбета, Билл. Только что отослал тебе копию посмертного вскрытия, но, думаю, ты захочешь все узнать прямо сейчас, поскольку ведешь это дело.
– Да, спасибо, Фредди. Так что там?
– Как я и думал – передозировка барбитурата.
– Который ввела она сама?
– Я так думаю, что это невозможно. Укол сделан в правую руку сзади, выше локтя. Чертовски неудобное место, чтобы попасть туда самому. Трудно найти вену, если не натянуть кожу как следует. Как бы то ни было, я нашел прокол сразу же, как только осмотрел ее при нормальном освещении, и это был единственный укол, так что тут нет никаких сомнений. Но там еще оказалось несколько синяков па левом плече и правом запястье. Я бы сказал, что над ней поработал эксперт в своем деле – некто, знавший, как подчинить ее с минимальной силой, чтобы не повредить добро. Профессионал.
– Верхняя часть левой руки и правая кисть?
– Да. Мне кажется, что если она сидела, например, то кто-то сзади мог обхватить ее одной рукой вокруг тела и захватить кисть, чтобы удержать ее смирно, пока другой рукой делал инъекцию.
– Или их могло быть двое. Она, вероятно, сопротивлялась. Никаких других следов? Например, от веревок?
– Ничего. Но им не было нужно удерживать ее долго. Она потеряла сознание за секунды, а умерла через несколько минут.
– Так что это было?
– Пентатол.
– Пентатол?
– Анестетик короткого действия. Это то, что дают в «предбаннике» операционной, чтобы усыпить перед тем, как дать общий газовый наркоз.
– Да, я знаю такое. Но это выглядит странным выбором.
– Он дает глубокую анестезию очень быстро. Разумеется, он и выводится очень быстро – за исключением того, что бедное дитя получила достаточно, чтобы свалить и лошадь. Расточительные они ребята, эти убийцы.
– А ты уверен, что ей ввели именно пентатол? Никаких других наркотиков?
– Ну конечно, я уверен. Как я тебе уже сказал, эта штука улетучивается очень быстро, но если вводишь достаточно много, то парализуется дыхательная система жертвы. Они перестают дышать, и смерть наступает без борьбы.
– По-видимому, лишь врач мог иметь к нему доступ?
– Да, но даже не всякий врач. Это должен быть анестезиолог из больницы или кто-нибудь с доступом к наркотическим средствам больничной операционной. Обычный терапевт, выписавший на него рецепт, не сможет купить его или достать. Доступ к нему настолько труден, что, я думаю, несложно будет определить источник. Если б это был я, то я бы...
– Я думаю, они хотели, чтобы пентатол был обнаружен, – внезапно перебил его Слайдер.
– Что это значит?
– Ну посмотри сам – никаких попыток спрятать тело или придать всему видимость самоубийства. Они должны были знать, что ее долго не будут разыскивать. И потом эти порезы на ноге.
– А, да, порезы. Нанесенные после смерти, конечно.
– Да.
– Очень острым лезвием. Они были глубокими, но совершенно четкими – никаких раскромсанных краев. Уверенная крепкая рука и что-то вроде старомодной опасной бритвы, но с более коротким лезвием.
– Может быть, скальпель, – тихо произнес Слайдер.
– Да, боюсь, что так. Точно как скальпелем. – В трубке воцарилось молчание, наполненное лишь гулким электронным шумом на линии. – Билл, мне это не нравится. Ты тоже думаешь о том, о чем я сейчас подумал?
– Это выглядит, – медленно проговорил Слайдер, – как казнь, приведение приговора в исполнение.
– Pour encourager les autres , – сказал Камерон на своем ужасном французском с шотландским акцентом. – Буква «Т» – Traitor – «Предательница»? Или Talker – «Болтунья»? Но поставим рядом пентатол, скальпель и твердую уверенную руку, и тогда появляется хирург. Вот что мне не нравится.
– Мне не нравится ни одна часть этого набора, – ответил ему Слайдер. Казнь? Во что же она влезла, эта девочка с ее нетронутым телом?
– Ладно, ты получишь свою копию рапорта еще сегодня к полудню, если повезет. Когда начнешь следствие?
– Сразу же, как только смогу. По крайней мере, здесь нет расстроенных родителей, шумно требующих выдачи тела.
– Ты, значит, еще не идентифицировал ее?
– Да нет, уже, но у нас пока нет данных о ближайших родственниках, и никто не запрашивал о ней. Вообще ничего.
Наверное, в его голосе прозвучало то, что он чувствовал, так как Камерон мягко сказал:
– Она ничего не могла почувствовать, понимаешь? Это должно было быть очень быстро и легко, как умерщвление из милосердия. Они просто усыпили ее, как старую собаку.
Глава 4
Раскопки ради булочки с маслом
Анн-Мари Остин жила в изношенном трехэтажном здании рядом с Чизвик-Хай-Роуд. На парадной двери было три звонка с бумажными табличками: Гостин, Барклей и Остин. Продолжительное нажатие на нижний звонок произвело на свет вероятную миссис Гостин, прежнюю хозяйку дома, которая ныне жила в качестве льготного арендатора на первом жилом этаже с правом пользования садом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43