Она повернула к Атертону невинное лицо. – У меня когда-то была пожилая тетушка, которая жила в артезианском коттедже, но он ничуть не был похож на этот.
– Вы хотели сказать – артизанский коттедж, – поправил ее Атертон, лишь легким движением бровей выдавший свое сожаление о ее невежестве.
– О нет, – серьезно ответила Джоанна, – там было очень сыро.
Возникло короткое молчание, во время которого Слайдер с беспокойством следил за выражением лица Атертона, зная, что тот был очень гордым человеком и больше привык использовать Слайдера в качестве объекта для насмешек, чем становиться таким объектом самому. Но тут губы Атертона начали расползаться в неуправляемой усмешке, и после некоторой борьбы он все же сдался и широко улыбнулся Джоанне.
– Вы должны были предупредить меня, что она глупенькая, – заявил он удивленному Слайдеру. – Наливайте себе и наслаждайтесь огнем. Что будете пить?
Эдипус, разлегшийся у камина брюхом к огню, вежливо встал и направился к Джоанне с намерением оставить немного своей лезущей шерсти на ее светлых вельветовых брюках. Она наклонилась, протянула к нему руку, и кот, выгнув спину, медленно и с удовольствием прошелся под ее рукой.
– Джин с тоником, если они есть, пожалуйста. Как его зовут?
– Эдипус. Билл, что вам?
– То же самое, пожалуйста. Спасибо.
– А почему Эдипус?
– Потому Эдипус, что он живет здесь, разумеется. В самом деле, вы очень глупая.
Слайдер был поражен такой грубостью, но Джоанна улыбнулась.
– В мире есть два вида людей – те, кто цитирует «Алису»...
– И те, кто этого не делает.
– Алису? – тупо переспросил ничего не понимающий Слайдер.
– «В стране чудес», – разъяснил Атертон и еще раз улыбнулся Джоанне, направляясь на кухню. Слайдер уселся, так и не понимая, почему простой факт цитирования одной и той же книги изменил отношение Атертона к Джоанне с плохо скрытой враждебности на полное дружелюбие. Нет никого с большими странностями, чем эти интеллектуалы, сказал он себе, разве что коровы.
Джоанна пододвинула свое кресло к огню, а Эдипус вспрыгнул к ней на колени, деликатно обнюхал их, крутанулся разок и величественно улегся, уложив по массивной лапе на каждое колено. Атертон принес три стакана, держа их в своих больших длинных руках, раздал их и уселся сам.
– Ну, с чего начнем? – спросил он. – Вы видели предварительный отчет по миссис Гостин?
– Да, и он не вызывает никаких сомнений, за исключением того, что в нем все сомнительно. – Слайдер вздохнул. – Там был Биверс, верно?
– Да. На ковре были складки, так что она могла поставить на них ногу и потерять опору. Он проверил это, и ковер скользил в достаточной степени, чтобы так могло получиться. Она могла упасть на спину и удариться головой об угол каминной решетки. Там был мазок крови, а рана, по словам Фредди Камерона, по форме, виду и возможной силе удара могла соответствовать такому падению. Для женщины ее возраста и состояния такое падение могло быть фатальным. Никаких признаков борьбы, никаких следов взлома...
– Да их и не должно было быть, – перебил Слайдер, мрачно глядя на свой стакан. – Она ведь знала его в лицо, разве это не так? Этот распрекрасный «инспектор Петри» – почему бы ей было не впустить его? Мне надо было предупредить ее...
– Да хватит вам, Билл, это не ваша ошибка или вина. Мы ведь даже не знаем, был ли это он. Почему он должен был вернуться? Он забрал все, что ему было нужно, еще в первый раз.
– Может быть, он вернулся, чтобы заставить ее замолчать. Она была единственной, кто мог его опознать.
– Мы же не можем знать наверняка, что это не был несчастный случай. Она могла занервничать и начать отступать от него, например, и просто поскользнуться.
Слайдер улыбнулся.
– А я так понял из твоих же слов, что его там не было.
– С тем же успехом там мог быть кто-то другой. Биверс опросил соседей сверху, Барклей, и им показалось, что кто-то передвигался наверху, в квартире Анн-Мари, примерно в то время, когда, по нашим расчетам, все это случилось со старухой.
– За чем-то он вернулся. За чем-то, что забыл в первый раз. Но что это было?
– Скрипка?
– Должно быть. А потом спустился, чтобы закрыть рот матушке Гостин. Решил довести до конца хоть одно дело из двух – все лучше, чем ничего.
– Ну, это возможно, – уступил Атертон, криво улыбнувшись. – Семья Барклей выехала оттуда, собираются пожить у ее матери в Милтон Кайнз. Это знак паники, если я в этом что-нибудь понимаю.
– Напуганы?
Улыбка стала шире.
– Они даже не хотели впускать Биверса. Даже после того, как он опустил свое удостоверение в прорезь для писем. Он убедил их позвонить в участок, и Николлс дал им его описание и назвал номер его машины. И даже тогда, когда они его впустили, миссис Барклей держалась на приличной дистанции позади него с младенцем на руках, пока мистер Барклей изо всех сил напускал на себя угрожающий вид, зажав в руке здоровенный гаечный ключ.
– Все это очень смешно, но они, должно быть, были в ужасе, – возмущенно вмешалась Джоанна. – Двое из их соседей убиты...
– Вы не видели Биверса, – перебил ее Атертон. – Он весь-то – пять на пять футов, почти как шар, с маленьким круглым личиком, как плюшевый медвежонок. На вид он так же опасен, как диванная подушка.
Джоанна, по-прежнему не убежденная этим описанием, повернулась к Слайдеру.
– Что там было насчет скрипки? Она, конечно, лежала в ее машине? Она ведь была с ней на записи.
– Мы так и предполагали, но ее машина, конечно, еще не найдена. Но мы нашли скрипку в ее квартире, значит, кто-то принес ее туда, или у нее их было две.
– Ничего такого я не знаю, – сказала Джоанна. – Я всегда видела только одну и ту же. Но, в любом случае, зачем кому-то понадобился такой риск – вернуться и забрать ее?
– Потому, что она очень ценная, естественно! – ответил Атертон.
– Но в ней нет ничего особенного, – удивленно заметила Джоанна.
– Это вы о «Страдивариусе» говорите «ничего особенного»?
– У нее был не «Страд»! – расхохоталась Джоанна. – У нее была совершенно ординарная немецкая скрипка, девятнадцатого века, достаточно неплохая, но не столь уж эффектная.
– Ты уверена? – спросил Слайдер.
– Конечно, я уверена! – Она перевела взгляд с одного на другого. – Я же сидела рядом с ней, вспомните, и видела эту скрипку сто раз. Она купила ее за девять тысяч. Ей даже пришлось брать ссуду в банке, чтобы купить ее.
– И тем не менее, – произнес Слайдер, – мы нашли у нее в квартире скрипку работы Страдивари в старом дешевом футляре с двумя дешевыми смычками.
– Я носил ее в «Сотби» для оценки, – подтвердил Атертон, – и они думают, что она может стоить порядка миллиона фунтов.
Губы Джоанны беззвучно повторили цену, как будто она не смогла сразу понять значение цифр. Затем она покачала головой.
– Я не понимаю. Где она могла взять такую скрипку? Как вообще она могла себе такое позволить при ее доходах? И почему она не пользовалась ею? Как может музыкант, владеющий «Страдивариусом», не играть на этом инструменте?
– Возможно, она считала эту скрипку слишком ценной для этого, – заметил Слайдер.
Джоанна вновь покачала головой.
– Нет, это не так. Скрипка – это не бриллиантовое кольцо. Вы должны играть на ней, ею просто необходимо пользоваться, иначе ей придет конец. Даже страховые компании понимают это.
– Тогда остается лишь одно объяснение: она не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что она владеет таким инструментом.
– Краденая? – переспросила Джоанна, но по ее лицу Слайдер видел, что она не поверила и этому. – Послушайте, скрипка вроде такой, о какой вы говорите, они... они как знаменитые картины. Понимаете, как «Подсолнухи» или «Мона Лиза». Они не могут просто так исчезать и появляться. Люди знают их, и люди знают их владельцев. Если одну из них украдут, все тут же узнают об этом. У вас в первую очередь будет детальная информация из этого места.
– А ты точно уверена, что она не играла на ней? Ты могла действительно определить, на какой скрипке она играет, если бы не прислушивалась или не смотрела специально?
– Да это одна из первых вещей, о которой говоришь с новым партнером, – сказала она без нажима. – На какой скрипке вы играете? Сколько она вам стоила? Где покупали? Вот такого рода вопросы. А еще потом просто привыкаешь к звучанию. Есть масса мелких особенностей, к которым вынужденно привыкаешь. Если даже никогда не смотреть на скрипку соседа, немедленно узнаешь, что партнер сменил инструмент, да уж в особенности если это будет звучание «Страдивариуса». Она просто будет звучать совершенно по-иному.
Атертон, наконец, понял: Слайдер принял объяснения безоговорочно, даже не пытаясь понять, лишь потому, что это сказала она. Выпивка в стаканах кончилась, и Атертон предложил:
– Давайте есть, а? Зверей надо кормить. Не разложите ли вы этот стол, пока я буду возиться на кухне? Все необходимое найдете вон в том ящике.
Через некоторое время все они сидели вокруг раздвижного стола, уплетая паштет из копченой макрели с горячими тостами и запивая еду «Шабли». Эдипус также восседал на придвинутом к столу кресле, выпрямив спину и полузакрыв глаза, как будто сам вид столь недостижимых лакомств был для него непереносим.
– Он ведет себя гораздо лучше, если сидит там, откуда может видеть стол, – пояснил Атертон, в голосе которого не было извиняющихся нот. – Если же нет, то его любопытство иногда берет верх над хорошими манерами.
– Это очень вкусно, – отметила Джоанна, – вы сами готовили паштет?
Комплимент явно пришелся Атертону по вкусу.
– «Маркс и Спенсер». Поставщики харчей для богатых и холостых. Одно и вправду величайших преимуществ не быть женатым и не иметь детей – это то, что вам никогда не придется есть скучной еды. Можно есть, что тебе хочется, и тогда, когда тебе хочется.
– О, с этим я согласна, – подхватила Джоанна. – Я лучше вообще не буду есть, если не найду чего-нибудь интересного на кухне. Мне нравятся экзотические блюда в небольших количествах.
– С вами все ясно, вы, молодежь, – сурово глянул на них Слайдер. – Погодите, вы еще подрастете. Вот тогда, под конец, вам и выйдут боком бутерброды с птичьими глазками да хрустящие оладьи с черепашьим мясом.
– Я никогда не буду таким старым, – заявил Атертон, слегка вздрогнув. – Схожу-ка я и принесу следующее блюдо.
– Могу я помочь? – заботливо спросила Джоанна, но он уже вышел. Вернулся он очень быстро, неся блюдо с подогретым порционным фазаном. – «Маркс и Спенсер»?
– «Уэйнрайт и Дочь», – поправил ее Атертон. – Я почему-то всегда думаю, что Дочь – это имя другого парня, понимаете, мистер Дочь.
Он подложил всем жареной молодой египетской картошки, испанской брокколи и гватемальского горошка.
– «Хэрродс»? – попыталась угадать Джоанна.
– «Маркс и Спенсер», – триумфально возразил Атертон. – Воздушные перевозки и развитие зеленных лавок очень эффективно уравняли времена года.
– И морозильники, – добавила Джоанна.
– Ничто не заменит морозильника, если только не переехать жить в район экватора. Налейте себе еще «Шабли».
Пока они ели, Слайдер рассказал о своей беседе с Мартином Каттсом и о страхе Анн-Мари. Атертон слушал с большим вниманием, а потом сказал:
– Я знаю, вы думаете, что она была замешана в чем-то действительно крупном, и что это организованное убийство, но ведь у нас нет ничего, с чем можно было бы двигаться дальше. Ребята из Ламбета прочесали ее квартиру как гребешком, но абсолютно ни за что не зацепились.
– Что за «ребята из Ламбета»? – поинтересовалась Джоанна.
– Служебно-медицинская научная лаборатория полиции центра, она находится в Ламбете, – пояснил Атертон.
– Но они и не должны были ничего найти, – спокойно сказал Слайдер. – Именно это и убеждает меня, что все дело было тщательно организовано. Они не сделали ни единой ошибки, за исключением старушки.
– Это зацикленное мышление – утверждать, что если нет улик, то только потому, что они были слишком умны, чтобы их оставить. Зачем нужно нахлестывать дохлую лошадь? Версия с Томпсоном гораздо лучше, и она будет выглядеть весьма прилично.
– Ну хорошо, расскажи мне, как ты это себе представляешь, – вздохнул Слайдер.
– Пункт первый: у Томпсона была основательная причина желать, чтобы с ней было покончено. Она ему до чертиков досаждала.
– Не настолько большой мотив.
– Лучше, чем отсутствие мотива вообще. Как бы то ни было, пункт второй: его любовница – медсестра в хирургическом отделении и имеет доступ к наркотику, использованному для убийства Анн-Мари.
– За исключением того, что не было обнаружено недостачи наркотиков. Ты ведь знаешь, что мы в первую очередь проверили все больницы.
– Если у нее хватило смекалки украсть, – пожал плечами Атертон, – то хватило бы и на то, чтобы подделать записи или прикрыть кражу каким-нибудь другим способом. Кто бы ни добыл это средство, он вынужден был бы как-то прикрыться.
– Ладно, продолжай.
– Пункт третий: Томпсон солгал насчет того, где он был в тот вечер. Он сказал, что поехал выпить в определенный паб, – где никто не мог припомнить, видел ли его там, – а потом поехал прямо домой. Но дежурный в холле больницы видел его там той ночью – он достаточно часто видел его, когда Томпсон заезжал за своей девушкой, и сразу опознал его.
– Ну, может, он и в тот вечер заезжал за ней.
– Но она ведь сказала, что не видела его. Для чего еще он мог приехать, как не повидаться с ней? Или, если он все же с ней виделся, почему тогда она лжет?
– Всего этого маловато, – сказал Слайдер, покачивая головой.
– Ох, да хватит вам, – вмешалась достаточно долго молчавшая Джоанна, – вы же не можете всерьез думать, что этот поганец Томпсон убил Анн-Мари? Он же совершенный кролик!
– Ну, – посмотрел на нее Атертон, – в этом с вами согласен, но это не доказательство, не правда ли? А Билл может рассказать вам о множестве убийц – особенно убийц на бытовой почве, – о которых по их виду можно было смело сказать, что эти люди и мухи не обидят. Ну, а теперь у меня еще есть польский творожный пудинг на десерт, от которого заплачет и самый крепкий мужчина, да и кофе уже готов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43