Выбор размера душевой кабины
Но кого?
Потом Скалия подошел ближе, в темных одеждах, сосредоточенный, целеустремленный. И тогда Кэроу решил, что на земле, слава Богу, не существует второго такого, похожего на него человека, и что он просто ошибся.
Андрэ указал на дверь, ведущую в покои королевы. Дрейк и Эван вошли вслед за ним в длинный, с высоким потолком коридор. Скалия шел очень быстро. Прожитых лет словно не было. Время, казалось, совершенно не тронуло его, он был так же энергичен и крепок, как человек в расцвете лет.
– По вполне понятным причинам о нашей истинной цели мы рассказали только заинтересованным лицам, – на ходу говорил Скалия. – Мы объявим, что вы отправляетесь в Александрию. Даже команда должна так думать.
– У них могут возникнуть догадки, – заметил Эван.
– И пусть. Большинство решит, что вы ищете северо-западный путь в Индию. Ну, конечно, посол Испании уже предупредил короля Филиппа, чтобы тот готовился к новым нападениям на корабли Номбре-де-Диоса, вывозящие сокровища.
Фрэнсис Дрейк усмехнулся:
– Они даже представить себе не могут нашей истинной цели.
– И вы должны позаботиться о том, чтобы впредь все так и оставалось, – Андрэ остановился у массивных двойных дверей. – Мистер Дрейк, за этими дверями – люди, которые вкладывают деньги в наше предприятие. Не спорьте с ними и не говорите больше того, что необходимо.
Фрэнсис Дрейк кивнул головой, быстро вошел в зал и закрыл за собой дверь.
Эван и Андрэ взглянули друг на друга. Эван пытался найти слова, чтобы спросить об Энни, но во рту у него пересохло, язык словно онемел.
– Она в саду, – нехотя произнес Скалия.
– Что?
– В саду. Но чтобы никто вас не видел. И предупреждаю вас, Эван, если вы проговоритесь, ваша голова украсит древко копья.
Сначала Эвану показалось, что в саду никого нет. Вдоль посыпанных гравием извилистых дорожек цвели розы, на клумбах поднимались высокие прямые наперстянки. Подстриженные деревья образовывали замысловатые арки, создавали тенистые беседки во всех частях сада. Вдруг он услышал шорох и увидел женщину, стоящую в тени дерева. На ней был зеленый наряд. Головной убор цвета слоновой кости обрамлял лицо, скрывая волосы. Высокая и стройная, как ива, она подняла руку в робком приветствии.
– Энни! – имя страдальческим шепотом вырвалось из внезапно пересохшего горла.
Ноги сами собой понесли его навстречу ей. Это было видение из снов, но даже во сне она никогда не приходила к нему такой прекрасной.
В видениях его посещала Энни, которую он знал, бесконечно желанная, смеющаяся девочка-подросток.
Женщина, ожидавшая в тени, казалась незнакомкой. Хрустя гравием, он подошел поближе и увидел само совершенство. Кожа у нее была гладкой, как свежий снег, фигура стройной и прямой, осанка по-королевски благородной. Время сгладило в ней все недостатки, превратив в воплощение грез. В своем придворном наряде она была неотразима. Затянутый шнурком корсаж обрамляли золотые ромбы, узкие рукава подчеркивали тонкость рук, головной убор, из-под которого выбивалось несколько прядей, скрывал золотисто-рыжие волосы.
Глаза ее были такими же ясными, как море в погожий день.
– Эван, – просто произнесла она, но в голосе угадывалось волнение. Тембр его изменился: теперь в нем чувствовалось благородное происхождение. Одного-единственного слова было достаточно, чтобы любой мог понять это.
– Я… я не знал, захочешь ли ты видеть меня, – сказал он.
Она затаила дыхание и сжала ладони вместе. По этому жесту он мог судить об охватившем ее волнении.
– Все эти три года, – проговорила она, слегка запинаясь, – я мечтала только об этом.
Внезапно напряжение между ними исчезло, и Энни, смеясь и плача, оказалась в его объятиях. Она страстно прижалась к нему, словно боялась, что он был видением, которому от легкого дуновения ветерка суждено исчезнуть.
– Боже мой, Энни, как мне тебя не хватало, – он принялся целовать девушку самозабвенно и требовательно, пока в нем не пробудилось желание. Она тихо всхлипнула, но сладостное объятие продолжалось всего несколько мгновений, и Энни оторвалась от него.
Где-то на расстоянии печально прокричал павлин.
– Ничто не изменилось между нами, – затуманенными глазами девушка смотрела на него. Она поднесла ладонь к губам. – Я надеялась, что все будет по-другому, но в то же время была уверена, что умру, если все будет по-другому.
Он прикоснулся лбом к ее лицу:
– Энни, я никогда не хотел влюбляться в тебя, но когда это случилось, мне уже не хотелось, чтобы было иначе.
Девушка отошла от Эвана на несколько шагов и оглянулась по сторонам.
– Нас не должны видеть вместе. Это место обычно такое людное.
Он словно что-то понял.
– Такова судьба, Энни. Мы всегда будем любить друг друга только тайно.
– Но это лучше, чем не любить вообще… – сказала она.
Внезапно это заявление напомнило ему о Касильде. Обе женщины странным образом походили друг на друга, они были как две стороны одной медали. Касильда – страстная, гордая, независимая. Энни – образованная и изысканная, однако не уступающая кимарунке ни в силе, ни в страстности, ни в независимости.
– Эван, я могла бы сказать о нашей любви самой королеве, но боюсь того, что с тобой может случиться после этого.
– Так королева знает, кто ты такая?
Девушка покачала головой.
– Андрэ рассказал ей о том, что случилось в Гема-дель-Мар… Она думает, что наследник Тюдоров затерялся где-то на островах. Королева уже меньше волнуется из-за отсутствия подходящего преемника, ведь здоровье ее значительно улучшилось, и она собирается прожить еще очень долго, – опустив голову, Энни рассматривала гравий у себя под ногами. – Но Елизавета любит меня и не разрешит мне покинуть двор. К тому же она не выносит любовных романов в кругу своих приближенных.
Он не спускал с Энни глаз.
– Королевой быть гораздо лучше.
Она взяла его руку и прижалась губами к ладони:
– Да.
– Если ты останешься здесь, тебя могут узнать и объявить наследницей престола.
– Да, – снова согласилась она и отпустила руку. – Вероятность невелика, но она существует.
Эван внимательно посмотрел ей в глаза. Он прочел в ее взгляде непримиримость и решительность.
– Ты хочешь этого?
– А куда мне еще идти? – спросила она. – С тобой?
– Ты же знаешь, это невозможно. Давай не будем об этом говорить.
– Хорошо, – Энни сжала его руку. – Как твой отец?
– Он здоров, спасибо.
– А Оуэн?
Эван пожал плечами:
– Я старался держаться от него подальше. Каждый год он строит планы своего появления при дворе, но королева не вызывает его. Тебе здесь нравится, Энни?
– Думаю, да. Летом все рвутся прочь из Лондона, но я не испытываю такой потребности, – от порыва ветра она вздрогнула. – У меня нет другого дома, где я могла бы провести свою жизнь, Эван, хотя и здесь я одинока…
«Тогда живи со мной!» – прокричала душа Эвана, но произнести это вслух он не посмел. Он собирается отправиться в путешествие, из которого может не вернуться, и не имеет права связывать ее судьбу со своей, обрекая на вечное ожидание и неизвестность, как бедняжку Мэри Ньюман Дрейк.
– Эван? – она прикоснулась к его рукаву, и он ощутил тепло ее пальцев. – О чем ты думаешь?
Он глубоко вздохнул:
– Думаю о том, как трудно прощаться. Сколько бы мы с тобой ни прощались, это всегда будет одинаково трудно.
Энни часто заморгала, и он увидел, что у нее на глазах блестят слезы. Его пронзила боль желания.
– Эван, идем со мной, – она повернулась и пошла к воротам, ведущим к реке.
– Куда мы идем?
Девушка открыла ворота и подвела его к ожидавшей их лодке.
– Как следует поздороваться друг с другом, а потом как следует попрощаться.
Спустившись вниз по Темзе, они через час оказались в небольшой частной резиденции. Внутри было темно и прохладно. Слуг не видно. В спертом воздухе стоял запах поленьев, сгоревших в камине, и свечного воска.
Энни подошла к окну и открыла ставни. В маленькой комнате стоял стол, две скамьи у камина, шкаф у окна. Небольшой коридор заканчивался кухней. Узенькая лестница вела на второй этаж.
– Чей это дом? – спросил Эван.
– Андрэ. Но он приезжает сюда очень редко, гак как привык к комфорту и предпочитает Лондон.
– Он разрешил тебе приехать сюда?
На губах девушки заиграла лукавая усмешка:
– Эван, я не могу даже чихнуть без разрешения. Но это не мешает мне делать то, что я хочу.
– А тебя не хватятся в Виндзоре?
Энни пожала плечами:
– Возможно. Но сегодня мне все равно, Эван.
Ее решение провести с ним вечер пробудило в нем желание, но Эван подавил его.
В кухне Энни нашла вино, большую головку сыра, изюм, орехи, соленые черные оливки из Италии. Она накрыла на стол и села на скамью.
Эван залпом опорожнил бокал.
Энни потягивала свое вино, не торопясь.
– Я не голодна.
– Я тоже.
Эван медленно встал из-за стола и снял с ее головы чепец.
– Боже мой, – прошептал он, увидев рассыпавшиеся по плечам девушки золотисто-рыжие локоны, и прижался к ним щекой. – Твои волосы стали такими длинными…
От Энни исходило благоухание роз. Роскошный водопад медных кудрей на ощупь походил на шелк.
– Ах, Энни, – со вздохом произнес он. – Любить тебя – безнадежно.
Отстранившись, она посмотрела ему в глаза:
– Там, где есть любовь, должна быть и надежда.
Он склонился над ней и поцеловал в лоб:
– Ты знаешь, почему я так говорю, дорогая.
– Ты считаешь, я не обдумала последствия ночи с тобой? – ее рука опустилась на шнуровку корсажа. – Если я не позволю тебе любить меня… я себе этого никогда не прощу.
Шнуровка распустилась, и корсаж упал на пол.
Эван застонал. Зарывшись руками в золото ее волос, он запечатлел на ее губах поцелуй, в который вложил всю силу страсти, уже много лет не отпускающей его. Он понимал, что играет судьбой целой нации, но сейчас хотел об этом думать еще меньше, чем она.
Он отстегнул ее рукава и бросил на пол к корсажу. Туда же последовали и юбки. Теперь Энни стояла перед Эваном в одной сорочке простого покроя, сшитой из белого батиста. Вырез ее украшала вышивка шелковой нитью. Энни выглядела беззащитной и до боли в сердце юной. Сквозь тонкую ткань вырисовывалась маленькая грудь с розовыми упругими сосками. Волосы волнами ниспадали до пояса. Он был рад, что девушка прятала их под головным убором. Ее красота вызывала в нем острое чувство ревности, которое он гасил только мыслью о том, что Энни в сорочке, с рыжим великолепием распущенных волос предназначалась исключительно ему, и никому другому. Он взял ее за руку, словно приглашая на танец:
– Давай поднимемся наверх.
Щеки девушки вспыхнули. Она молча кивнула и первая пошла по лестнице. Держа в руке бокал с вином, Эван последовал за ней. В комнате их ждала небольшая, но уютная, накрытая толстыми одеялами постель, расстеленная на тюфяке. Сквозь щели в полу мерцало пламя камина. Крыша была низкой, и им пришлось опуститься на колени. В тесноте помещения Эван тихо выругался.
– В чем дело? – спросила она.
– Да этот дом! Такое должно происходить в элегантном будуаре или спальне огромного замка. Ты создана не для того, чтобы тебя любили на чердаке, – сказал он.
– Это не имеет никакого значения, – упрямо прозвучало в ответ.
Эван благодарно поцеловал ее и начал раздеваться. Сбросив камзол, затем сапоги и брюки, он остался в свободной рубахе. Энни в ожидании наблюдала за ним. Его объял трепет. Дрожащей рукой он взялся за тесемку ее сорочки. На груди у девушки па кожаном шнурке висело золотое кольцо.
Эван взял его в руку. В отблеске огня гладкий рубин замерцал. Он прочел слова, выгравированные с обратной стороны, и сердце его едва не остановилось.
– Оно принадлежало королю Генриху VIII?
– Да, он подарил его моей бабке, донне Габриэле, а потом от отца оно перешло ко мне, – Энни забрала кольцо из его рук, и оно снова легло в ложбинку на ее груди. – Не беспокойся, Эван, я никому не показываю его.
Она в ожидании поцелуя закинула лицо, но он отпрянул.
– Боже, Энни! – прошептал Эван. – Ты внучка короля. То, что мы делаем, по закону приравнивается к государственной измене.
– Только если нас уличат в этом. Эван, прошу тебя… – она сбросила сорочку с плеч. Та легким облаком легла у ее ног.
Тело Энни цвета слоновой кости имело изысканные формы. Розовые кораллы сосков от холода ли, или от ожидания – он не знал – напряглись.
Отбросив прочь сомнения и дав наконец волю чувствам, Эван прижал руки к ее груди. Нежное тепло ее тела вызвало прилив мучительного жара в чреслах.
– Мой Бог, Энни, – прошептал он. – Твоя красота смущает меня.
Она улыбнулась:
– Это твоя любовь делает меня прекрасной для тебя.
Она потянулась к подолу его рубашки.
От ее прикосновения его словно обожгло огнем. В то же время он почувствовал внезапную холодность и нерешительность.
Взяв ее руки в свои, он произнес:
– Нет, Энни, мне лучше остаться так. Даже твоя любовь не сделает меня красивым, а я не хочу оскорблять тебя своим уродством в такой момент.
В ее глазах вспыхнул гнев:
– Ты думаешь, моя любовь настолько слаба, что я могу потерять ее, взглянув на тебя?
– Но я… весь в шрамах, – сказал он.
– Мне все равно. Ты прекрасен для меня, со шрамами или без них, – она сняла его рубаху через голову и обвила его руками. Когда пальцы ее ощутили уплотнения и борозды на глянце кожи, она перестала даже дышать.
– Кто это сделал? Оуэн?
Эван кивнул.
– О Боже, любовь моя, – в голосе ее слышались слезы. – А я не могла никак взять в толк, что значит «мальчик для битья». Когда я спросила об этом Оуэна, он сказал, что ты был просто его товарищем, вы вместе учились.
– Так оно и было. Но наказания приходились только на мою долю.
По ее щеке скатилась слеза.
– Боже мой, но как же твой отец, Эван, мог позволить маленькому мальчику служить Перроту таким образом? Никакие уроки не стоят…
– Ш-ш-ш… – Эван слизнул слезинку. – Мой отец ничего не знал. Он думал, что мы товарищи по играм. А шрамы я скрывал от него.
– Зачем? Он бы не стал заставлять тебя работать у Оуэна, если бы знал правду.
– У нас не было ни гроша, Энни. Мне нужны были эти деньги.
– Но ведь ты был маленьким ребенком, – прошептала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Потом Скалия подошел ближе, в темных одеждах, сосредоточенный, целеустремленный. И тогда Кэроу решил, что на земле, слава Богу, не существует второго такого, похожего на него человека, и что он просто ошибся.
Андрэ указал на дверь, ведущую в покои королевы. Дрейк и Эван вошли вслед за ним в длинный, с высоким потолком коридор. Скалия шел очень быстро. Прожитых лет словно не было. Время, казалось, совершенно не тронуло его, он был так же энергичен и крепок, как человек в расцвете лет.
– По вполне понятным причинам о нашей истинной цели мы рассказали только заинтересованным лицам, – на ходу говорил Скалия. – Мы объявим, что вы отправляетесь в Александрию. Даже команда должна так думать.
– У них могут возникнуть догадки, – заметил Эван.
– И пусть. Большинство решит, что вы ищете северо-западный путь в Индию. Ну, конечно, посол Испании уже предупредил короля Филиппа, чтобы тот готовился к новым нападениям на корабли Номбре-де-Диоса, вывозящие сокровища.
Фрэнсис Дрейк усмехнулся:
– Они даже представить себе не могут нашей истинной цели.
– И вы должны позаботиться о том, чтобы впредь все так и оставалось, – Андрэ остановился у массивных двойных дверей. – Мистер Дрейк, за этими дверями – люди, которые вкладывают деньги в наше предприятие. Не спорьте с ними и не говорите больше того, что необходимо.
Фрэнсис Дрейк кивнул головой, быстро вошел в зал и закрыл за собой дверь.
Эван и Андрэ взглянули друг на друга. Эван пытался найти слова, чтобы спросить об Энни, но во рту у него пересохло, язык словно онемел.
– Она в саду, – нехотя произнес Скалия.
– Что?
– В саду. Но чтобы никто вас не видел. И предупреждаю вас, Эван, если вы проговоритесь, ваша голова украсит древко копья.
Сначала Эвану показалось, что в саду никого нет. Вдоль посыпанных гравием извилистых дорожек цвели розы, на клумбах поднимались высокие прямые наперстянки. Подстриженные деревья образовывали замысловатые арки, создавали тенистые беседки во всех частях сада. Вдруг он услышал шорох и увидел женщину, стоящую в тени дерева. На ней был зеленый наряд. Головной убор цвета слоновой кости обрамлял лицо, скрывая волосы. Высокая и стройная, как ива, она подняла руку в робком приветствии.
– Энни! – имя страдальческим шепотом вырвалось из внезапно пересохшего горла.
Ноги сами собой понесли его навстречу ей. Это было видение из снов, но даже во сне она никогда не приходила к нему такой прекрасной.
В видениях его посещала Энни, которую он знал, бесконечно желанная, смеющаяся девочка-подросток.
Женщина, ожидавшая в тени, казалась незнакомкой. Хрустя гравием, он подошел поближе и увидел само совершенство. Кожа у нее была гладкой, как свежий снег, фигура стройной и прямой, осанка по-королевски благородной. Время сгладило в ней все недостатки, превратив в воплощение грез. В своем придворном наряде она была неотразима. Затянутый шнурком корсаж обрамляли золотые ромбы, узкие рукава подчеркивали тонкость рук, головной убор, из-под которого выбивалось несколько прядей, скрывал золотисто-рыжие волосы.
Глаза ее были такими же ясными, как море в погожий день.
– Эван, – просто произнесла она, но в голосе угадывалось волнение. Тембр его изменился: теперь в нем чувствовалось благородное происхождение. Одного-единственного слова было достаточно, чтобы любой мог понять это.
– Я… я не знал, захочешь ли ты видеть меня, – сказал он.
Она затаила дыхание и сжала ладони вместе. По этому жесту он мог судить об охватившем ее волнении.
– Все эти три года, – проговорила она, слегка запинаясь, – я мечтала только об этом.
Внезапно напряжение между ними исчезло, и Энни, смеясь и плача, оказалась в его объятиях. Она страстно прижалась к нему, словно боялась, что он был видением, которому от легкого дуновения ветерка суждено исчезнуть.
– Боже мой, Энни, как мне тебя не хватало, – он принялся целовать девушку самозабвенно и требовательно, пока в нем не пробудилось желание. Она тихо всхлипнула, но сладостное объятие продолжалось всего несколько мгновений, и Энни оторвалась от него.
Где-то на расстоянии печально прокричал павлин.
– Ничто не изменилось между нами, – затуманенными глазами девушка смотрела на него. Она поднесла ладонь к губам. – Я надеялась, что все будет по-другому, но в то же время была уверена, что умру, если все будет по-другому.
Он прикоснулся лбом к ее лицу:
– Энни, я никогда не хотел влюбляться в тебя, но когда это случилось, мне уже не хотелось, чтобы было иначе.
Девушка отошла от Эвана на несколько шагов и оглянулась по сторонам.
– Нас не должны видеть вместе. Это место обычно такое людное.
Он словно что-то понял.
– Такова судьба, Энни. Мы всегда будем любить друг друга только тайно.
– Но это лучше, чем не любить вообще… – сказала она.
Внезапно это заявление напомнило ему о Касильде. Обе женщины странным образом походили друг на друга, они были как две стороны одной медали. Касильда – страстная, гордая, независимая. Энни – образованная и изысканная, однако не уступающая кимарунке ни в силе, ни в страстности, ни в независимости.
– Эван, я могла бы сказать о нашей любви самой королеве, но боюсь того, что с тобой может случиться после этого.
– Так королева знает, кто ты такая?
Девушка покачала головой.
– Андрэ рассказал ей о том, что случилось в Гема-дель-Мар… Она думает, что наследник Тюдоров затерялся где-то на островах. Королева уже меньше волнуется из-за отсутствия подходящего преемника, ведь здоровье ее значительно улучшилось, и она собирается прожить еще очень долго, – опустив голову, Энни рассматривала гравий у себя под ногами. – Но Елизавета любит меня и не разрешит мне покинуть двор. К тому же она не выносит любовных романов в кругу своих приближенных.
Он не спускал с Энни глаз.
– Королевой быть гораздо лучше.
Она взяла его руку и прижалась губами к ладони:
– Да.
– Если ты останешься здесь, тебя могут узнать и объявить наследницей престола.
– Да, – снова согласилась она и отпустила руку. – Вероятность невелика, но она существует.
Эван внимательно посмотрел ей в глаза. Он прочел в ее взгляде непримиримость и решительность.
– Ты хочешь этого?
– А куда мне еще идти? – спросила она. – С тобой?
– Ты же знаешь, это невозможно. Давай не будем об этом говорить.
– Хорошо, – Энни сжала его руку. – Как твой отец?
– Он здоров, спасибо.
– А Оуэн?
Эван пожал плечами:
– Я старался держаться от него подальше. Каждый год он строит планы своего появления при дворе, но королева не вызывает его. Тебе здесь нравится, Энни?
– Думаю, да. Летом все рвутся прочь из Лондона, но я не испытываю такой потребности, – от порыва ветра она вздрогнула. – У меня нет другого дома, где я могла бы провести свою жизнь, Эван, хотя и здесь я одинока…
«Тогда живи со мной!» – прокричала душа Эвана, но произнести это вслух он не посмел. Он собирается отправиться в путешествие, из которого может не вернуться, и не имеет права связывать ее судьбу со своей, обрекая на вечное ожидание и неизвестность, как бедняжку Мэри Ньюман Дрейк.
– Эван? – она прикоснулась к его рукаву, и он ощутил тепло ее пальцев. – О чем ты думаешь?
Он глубоко вздохнул:
– Думаю о том, как трудно прощаться. Сколько бы мы с тобой ни прощались, это всегда будет одинаково трудно.
Энни часто заморгала, и он увидел, что у нее на глазах блестят слезы. Его пронзила боль желания.
– Эван, идем со мной, – она повернулась и пошла к воротам, ведущим к реке.
– Куда мы идем?
Девушка открыла ворота и подвела его к ожидавшей их лодке.
– Как следует поздороваться друг с другом, а потом как следует попрощаться.
Спустившись вниз по Темзе, они через час оказались в небольшой частной резиденции. Внутри было темно и прохладно. Слуг не видно. В спертом воздухе стоял запах поленьев, сгоревших в камине, и свечного воска.
Энни подошла к окну и открыла ставни. В маленькой комнате стоял стол, две скамьи у камина, шкаф у окна. Небольшой коридор заканчивался кухней. Узенькая лестница вела на второй этаж.
– Чей это дом? – спросил Эван.
– Андрэ. Но он приезжает сюда очень редко, гак как привык к комфорту и предпочитает Лондон.
– Он разрешил тебе приехать сюда?
На губах девушки заиграла лукавая усмешка:
– Эван, я не могу даже чихнуть без разрешения. Но это не мешает мне делать то, что я хочу.
– А тебя не хватятся в Виндзоре?
Энни пожала плечами:
– Возможно. Но сегодня мне все равно, Эван.
Ее решение провести с ним вечер пробудило в нем желание, но Эван подавил его.
В кухне Энни нашла вино, большую головку сыра, изюм, орехи, соленые черные оливки из Италии. Она накрыла на стол и села на скамью.
Эван залпом опорожнил бокал.
Энни потягивала свое вино, не торопясь.
– Я не голодна.
– Я тоже.
Эван медленно встал из-за стола и снял с ее головы чепец.
– Боже мой, – прошептал он, увидев рассыпавшиеся по плечам девушки золотисто-рыжие локоны, и прижался к ним щекой. – Твои волосы стали такими длинными…
От Энни исходило благоухание роз. Роскошный водопад медных кудрей на ощупь походил на шелк.
– Ах, Энни, – со вздохом произнес он. – Любить тебя – безнадежно.
Отстранившись, она посмотрела ему в глаза:
– Там, где есть любовь, должна быть и надежда.
Он склонился над ней и поцеловал в лоб:
– Ты знаешь, почему я так говорю, дорогая.
– Ты считаешь, я не обдумала последствия ночи с тобой? – ее рука опустилась на шнуровку корсажа. – Если я не позволю тебе любить меня… я себе этого никогда не прощу.
Шнуровка распустилась, и корсаж упал на пол.
Эван застонал. Зарывшись руками в золото ее волос, он запечатлел на ее губах поцелуй, в который вложил всю силу страсти, уже много лет не отпускающей его. Он понимал, что играет судьбой целой нации, но сейчас хотел об этом думать еще меньше, чем она.
Он отстегнул ее рукава и бросил на пол к корсажу. Туда же последовали и юбки. Теперь Энни стояла перед Эваном в одной сорочке простого покроя, сшитой из белого батиста. Вырез ее украшала вышивка шелковой нитью. Энни выглядела беззащитной и до боли в сердце юной. Сквозь тонкую ткань вырисовывалась маленькая грудь с розовыми упругими сосками. Волосы волнами ниспадали до пояса. Он был рад, что девушка прятала их под головным убором. Ее красота вызывала в нем острое чувство ревности, которое он гасил только мыслью о том, что Энни в сорочке, с рыжим великолепием распущенных волос предназначалась исключительно ему, и никому другому. Он взял ее за руку, словно приглашая на танец:
– Давай поднимемся наверх.
Щеки девушки вспыхнули. Она молча кивнула и первая пошла по лестнице. Держа в руке бокал с вином, Эван последовал за ней. В комнате их ждала небольшая, но уютная, накрытая толстыми одеялами постель, расстеленная на тюфяке. Сквозь щели в полу мерцало пламя камина. Крыша была низкой, и им пришлось опуститься на колени. В тесноте помещения Эван тихо выругался.
– В чем дело? – спросила она.
– Да этот дом! Такое должно происходить в элегантном будуаре или спальне огромного замка. Ты создана не для того, чтобы тебя любили на чердаке, – сказал он.
– Это не имеет никакого значения, – упрямо прозвучало в ответ.
Эван благодарно поцеловал ее и начал раздеваться. Сбросив камзол, затем сапоги и брюки, он остался в свободной рубахе. Энни в ожидании наблюдала за ним. Его объял трепет. Дрожащей рукой он взялся за тесемку ее сорочки. На груди у девушки па кожаном шнурке висело золотое кольцо.
Эван взял его в руку. В отблеске огня гладкий рубин замерцал. Он прочел слова, выгравированные с обратной стороны, и сердце его едва не остановилось.
– Оно принадлежало королю Генриху VIII?
– Да, он подарил его моей бабке, донне Габриэле, а потом от отца оно перешло ко мне, – Энни забрала кольцо из его рук, и оно снова легло в ложбинку на ее груди. – Не беспокойся, Эван, я никому не показываю его.
Она в ожидании поцелуя закинула лицо, но он отпрянул.
– Боже, Энни! – прошептал Эван. – Ты внучка короля. То, что мы делаем, по закону приравнивается к государственной измене.
– Только если нас уличат в этом. Эван, прошу тебя… – она сбросила сорочку с плеч. Та легким облаком легла у ее ног.
Тело Энни цвета слоновой кости имело изысканные формы. Розовые кораллы сосков от холода ли, или от ожидания – он не знал – напряглись.
Отбросив прочь сомнения и дав наконец волю чувствам, Эван прижал руки к ее груди. Нежное тепло ее тела вызвало прилив мучительного жара в чреслах.
– Мой Бог, Энни, – прошептал он. – Твоя красота смущает меня.
Она улыбнулась:
– Это твоя любовь делает меня прекрасной для тебя.
Она потянулась к подолу его рубашки.
От ее прикосновения его словно обожгло огнем. В то же время он почувствовал внезапную холодность и нерешительность.
Взяв ее руки в свои, он произнес:
– Нет, Энни, мне лучше остаться так. Даже твоя любовь не сделает меня красивым, а я не хочу оскорблять тебя своим уродством в такой момент.
В ее глазах вспыхнул гнев:
– Ты думаешь, моя любовь настолько слаба, что я могу потерять ее, взглянув на тебя?
– Но я… весь в шрамах, – сказал он.
– Мне все равно. Ты прекрасен для меня, со шрамами или без них, – она сняла его рубаху через голову и обвила его руками. Когда пальцы ее ощутили уплотнения и борозды на глянце кожи, она перестала даже дышать.
– Кто это сделал? Оуэн?
Эван кивнул.
– О Боже, любовь моя, – в голосе ее слышались слезы. – А я не могла никак взять в толк, что значит «мальчик для битья». Когда я спросила об этом Оуэна, он сказал, что ты был просто его товарищем, вы вместе учились.
– Так оно и было. Но наказания приходились только на мою долю.
По ее щеке скатилась слеза.
– Боже мой, но как же твой отец, Эван, мог позволить маленькому мальчику служить Перроту таким образом? Никакие уроки не стоят…
– Ш-ш-ш… – Эван слизнул слезинку. – Мой отец ничего не знал. Он думал, что мы товарищи по играм. А шрамы я скрывал от него.
– Зачем? Он бы не стал заставлять тебя работать у Оуэна, если бы знал правду.
– У нас не было ни гроша, Энни. Мне нужны были эти деньги.
– Но ведь ты был маленьким ребенком, – прошептала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44