На полку окошка встал пластиковый поднос, на котором рядками были разложены разноцветные одноразовые контейнеры. Кормили французы хорошо и культурно, примерно, как российский Аэрофлот, — вся еда была расфасована по пакетикам, а горячее завернуто в фольгу.Иван Иванович взял поднос и перенес его на столик.На ужин были йогурт, пицца, фрукты и соки. Но не было шоколада и мороженого, потому что Иван Иванович, подпадающий под категорию особо опасных преступников, содержался в блоке строгого режима. По той же причине он сидел один и был лишен права посещения бассейна и тренажерного зала. Французское правосудие с убийцами особо не церемонится.Иван Иванович поел и позвонил в специальный звонок, чтобы вернуть пустой поднос.— Претензии есть? — спросил по-французски надзиратель.— Все нормально, — ответил по-русски Иванов.Ужин был последним значимым событием дня. Дальше Иван Иванович был предоставлен себе — он мог спать, мог смотреть телевизор или читать специально для него добытые книги на русском языке. Тревожить заключенных ночью во французских тюрьмах не принято, чтобы не нарушать их здоровый сон. Надзиратели лишь имели право бесшумно заглядывать в глазки.Все это очень напоминало пионерский лагерь, в котором Иван Иванович бывал в детстве, Но, несмотря на внешнее сходство, это все же был не пионерский лагерь, а была тюрьма, главное отличие которой от пионерлагеря заключалось в том, что заезд здесь длился не месяц и не два, а, как утверждал его следователь, двадцать лет. А за двадцать лет любой йогурт с пиццей встанут поперек горла.И уже почти встали.Некоторое время Иван Иванович послонялся по камере — шесть шагов вперед, шесть назад... Потом расправил постель, лег, отвернулся к стенке и уснул.Во сне ему снился дом, снилась мать и снилась школа, где у него случились какие-то проблемы. Он сделал что-то не то, его ругали учителя, и он страшно боялся признаться в том, что совершил, матери. Он боялся, мучился, переживал и даже плакал, но где-то там, в глубине спящего сознания, понимал, что все эти школьные катастрофы — пустяк, что настоящие катастрофы ждут его не во сне, а ждут после, когда он проснется. И не хотел просыпаться... Более всего на свете он не хотел просыпаться...Но проснуться пришлось... Глава 72 Все задействованные в операции люди были на своих местах. И все смотрели на часы.Минутные стрелки на подсвеченных циферблатах и цифры на жидкокристаллических дисплеях электронных часов приближались к трем часам. Ровно в три часа они начнут действовать — все и одновременно, по заранее продуманному, промерянному и просчитанному плану. Каждый на своем месте — как маленькие шестеренки большого и сложного механизма — провернутся, раскрутят друг друга, передадут инерцию движения дальше...Кто-то даст сигнал, кто-то прикроет тылы, встав на перекрестках улиц и у ворот тюрьмы, кто-то встретит “гостя”, передаст ему одежду, деньги и новые на новое имя документы и переправит дальше, до условной точки, где того будут ждать другие, обеспечивающие проход через свой участок люди. Кто-то, похожий на гостя и одетый примерно в такую же, как он, одежду в нужное время мелькнет возле тюрьмы и, специально привлекая к себе внимание и выманивая погоню на себя, уведет полицейских в сторону. В сторону от “гостя”. Кто-то, если это понадобится, перегородит улицу грузовиком, создавая искусственную пробку. И при самой крайней необходимости примет бой, останавливая и отвлекая полицейскую облаву и давая возможность беглецу уйти как можно дальше. А кто-то уже не в Париже, уже далеко от него будет ждать “гостя” на снятой на полгода вилле, чтобы, в случае неудачи, принять его и поместить в специально оборудованный, с двумя выходами, бункер, где можно отсидеться день, или два, или месяц, пока все не успокоится. Но, скорее всего, “гость” к нему не попадет, потому что будет доставлен в Испанию, а из Испании, на туристическом автобусе, в Португалию, где сядет на круизный теплоход, на котором, в сопровождении полудюжины телохранителей и охранников, отправится на один из курортных островов. Откуда, не увидев ни одной достопримечательности, не успев даже позагорать, Прямым рейсом будет отправлен в Соединенные Штаты Америки. А там...И весь этот механизм придет в движение не сейчас, а чуть позже, через несколько минут, когда секундная стрелка перепрыгнет через цифру двенадцать... Глава 73 Пробуждение было неожиданным и необычным. Кто-то толкнул Иванова в бок. И толкнул еще раз.Вначале он подумал, что это жена... Но тут же сообразил, что это не могла быть жена и не мог быть никто другой. Потому что он был не дома, не у любовницы и не в командировке в гостинице, а был во Франции в тюрьме. И был в одиночной камере. Один был!.. И, значит, толкнуть его никто не мог... Некому было толкать!Иванов испугался и замер, делая вид, что все еще спит.Но его толкнули снова, на этот раз толкнули сильнее, и он вынужден был проснуться и открыть глаза.Перед ним стоял человек в форме надзирателя. Со знакомым лицом. Кажется, он его несколько раз видел, когда его выводили на прогулку.Надзиратель стоял над ним и прижимал палец к губам, призывая к молчанию. Но Иванов и так молчал, потому что у него от страха перехватило горло.— Я тв-ои дру-уг, — сказал вызубренную по-русски фразу надзиратель. — Не... кри-чи... Иванов судорожно закивал.— На... бе-ри... чи-тай, — сказал еще одну русскую фразу надзиратель.И протянул Иванову какой-то лист бумаги.— О-де-нь-ся. Я при-ду че-рез пять ми-нут, — сказал надзиратель, несколько раз показав на раскрытую пятерню. И ушел, бесшумно закрыв за собой дверь.На листе бумаги был набранный на русском языке текст. Письмо начиналось с обращения.“Здравствуй, друг! Мы обещали тебе помочь. Сегодня мы тебе поможем. Доверься человеку, который дал тебе письмо. Делай так, как он тебе будет говорить”.Далее шел рисунок какой-то петли, объяснения, что с ней делать, и наилучшие пожелания:“Все будет хорошо. Мы ждем встречи с тобой”.И постскриптум.“Пожалуйста, уничтожь это письмо”.И больше ничего — ни имени, ни подписи, ни обратного адреса.Иванов, ничего не понимая, оделся. И стать ждать.Через пять минут, которые показались ему часом, дверь открылась снова. Это вернулся надзиратель. Он быстро подошел к Иванову и оглядел его.Арестант был одет и стоял, держа в руках письмо.— Нет, нет, — покачал головой надзиратель. — Его надо уничтожить, — показал пальцем на письмо. Но Иванов не понимал.— Уни-ч-то-жить! — повторил по складам надзиратель.И снова показал на бумагу.А-а! — понял Иванов. И решил разорвать лист.— Нет, — опять остановил его надзиратель. — Ам-ам, — зажевал, открывая сильно рот. — Уни-ч-то-жить!— Съесть что ли? — удивился Иванов, показывая на свой рот.— Да, да, — обрадованно закивал надзиратель. Иван Иванович смял бумагу и засунул ее в рот. Бумага была безвкусная и сухая.— Запить бы, — попросил Иванов. Но надзиратель его не слушал, надзиратель торопился.— И-ди за м-ной, — сказал он, потянув Иванова за рукав к двери.Иванов пошел.На пороге надзиратель остановился и сунул в ладонь Иванова что-то железное.Что?..Иванов поднял руку и увидел гвоздь. Большой гвоздь с неестественно тонко заточенным острием и обмотанной какими-то тряпками шляпкой.— Зачем? — не понял Иван Иванович. — Чего-то прибить надо?Но русский словарный запас надзирателя был исчерпан, и объяснить он ничего не мог. Он — показал. Повернулся к Иванову спиной, прижался к телу и, ухватив рукой за запястье, приблизил острие гвоздя к своей шее.— Ты чего, чего?.. — испугался Иванов.— Я тв-ои дру-уг, — повторил надзиратель первую, с которой он обратился к Иванову, фразу. — Не... кричи...И потащил Иванова в коридор.— Ты что, бежать предлагаешь? — спросил его Иванов. — Я никуда не хочу бежать!Но было уже поздно, надзиратель закрыл дверь камеры на ключ и пошел по коридору. Иванов плелся за ним — в его правой руке был зажат гвоздь, а сама правая рука, словно в тисках, зажата в руке надзирателя.— Отпусти меня, ну отпусти, я не хочу... — скулил Иванов и предпринимал робкие попытки высвободиться.— Я тв-ои дру-уг. Не... кри-чи, — в который раз сказал надзиратель, недоумевая, почему Иванов его не понимает, несмотря на то что он говорит по-русски. — И-ди за м-ной.И на всякий случай локтем свободной левой руки ткнул Иванова в живот. Тот ойкнул, затих и дальше не сопротивлялся.В коридоре было пустынно, надзиратель хорошо знал маршруты и привычки тюремной стражи. Сейчас его коллеги, обслуживающие этот этаж, остановившись возле последней камеры и привалившись к стенке, рассказывали друг другу о последнем футбольном матче, борясь со скукой и сном.Впереди тоже никого не должно было быть, но были видеокамеры. Три видеокамеры. Проходя мимо них, надзиратель делал испуганное лицо и делал вид, что пытается оторвать от себя руку Иванова и прижатый к шее гвоздь.Он был уверен, что сейчас его никто не видит, потому что охранник, который должен следить за мониторами, пьет кофе из термоса и разворачивает принесенные из дома бутерброды. Потому что всегда в это время пил кофе и ел бутерброды. А когда занимаешься столь ответственным делом, наблюдать за тем, что происходит на экранах трех десятков мониторов, затруднительно, и уж коли есть охота смотреть, то лучше смотреть в те, что показывают лестницу и коридор, по которым в дежурку может нагрянуть с проверкой начальство.Понять охранника и понять надзирателей можно — побег из этой тюрьмы считался невозможным, еще никто и никогда из нее не сбегал, что сильно расслабляло привыкший к спокойной жизни персонал.Но гримасничать все равно нужно было, потому что потом, когда все вскроется, видеозапись обязательно просмотрят и увидят, как заключенный из двадцать шестой камеры толкает впереди себя испуганного надзирателя, приставив к его шее, туда, где под кожей вздрагивает артерия, остро заточенный гвоздь, и как надзиратель, боясь смерти, пытается оттянуть от себя его руку.Вот что увидит тот, кто прокрутит эту видеопленку после.Что должен увидеть...До места оставалось совсем немного, когда жизнь внесла в четко проработанный план свои коррективы. Надзиратель учел все — болтовню своих коллег, поздний ужин охранника, но он не мог предусмотреть случай...Навстречу Иванову и захваченному им надзирателю по коридору, который поворачивал налево, шел вдруг решивший проверить посты корпусной. Он почти никогда не проверял посты, потому что предпочитал спать, но именно сегодня ему не спалось.Надзиратель первым услышал стук шагов и мгновенно понял, что сейчас, через десять, пятнадцать, может быть, двадцать секунд из левого коридора кто-то выйдет и увидит... Увидит его и Иванова. Поймет, что происходит... И тут же поднимет тревогу!..Надзиратель дернулся назад, но сразу понял, что убежать не удастся — некуда бежать! И негде спрятаться — позади был длинный и совершенно пустой коридор!Шаги приближались...Надзиратель растерялся. Но... вдруг собрался. И... решился.“Леваки” нашли очень удачную кандидатуру. Приобретенные в далекой бунтарской молодости навыки вдруг спустя десятилетия сработали. Он вспомнил занятия, на которых обучал молодежь приемам рукопашного боя, вспомнил жесткие стычки с органами правопорядка, в одной из которых он убил полицейского... Вспомнил собственные, на случай неожиданной встречи с противником, рекомендации, вспомнил, как говорил, что тот, кто хочет победить, должен нанести удар первым!Мгновенно вспомнил, как выглядит коридор за углом, сообразил, что там, за поворотом, где стучат чужие шаги, установлена видеокамера.Черт — видеокамера!...Но, может, и к лучшему, что видеокамера! Потому что, если что-то делать, лучше это делать перед ней, чтобы отвести от себя все возможные подозрения!Да, именно так!И надзиратель решился!..Сделав шаг, он приблизился к углу, встал, прижавшись плечом к стене, и прижал к ней Иванова. Тот не сопротивлялся, тот был как вата. И очень хорошо, что как вата, потому что, если бы он упирался, ничего бы не вышло.Надзиратель ждал, слыша не ушами, всем телом слыша приближающиеся шаги.Вот сейчас, через мгновенье, идущий им навстречу человек покажется из-за угла. Сейчас...Шаги сбили свой ритм, человек чуть притормозил, собираясь повернуть направо.Сейчас!..Из-за угла показалась выброшенная вперед нога и в то же самое мгновенье показалось тело.Повернувший в коридор корпусной вдруг совершенно неожиданно увидел перед собой каких-то людей — одного и стоящего за ним другого. Стоящего неестественно близко, практически вплотную.Он не успел понять, кто они и что тут делают. Чья-то рука ухватила его за одежду и сильно потянула вперед, так, что он стал падать...Корпусного схватил и сильно дернул на себя свободной левой рукой надзиратель. А когда потерявший равновесие и падающий корпусной приблизился к нему, он толкнул его чуть вбок, меняя траекторию падения, оторвал от своей шеи руку Иванова, развернул ее так, чтобы гвоздь был направлен в лицо падающего человека, и сильно двинул кулак Иванова вперед!Гвоздь угодил в подбородок, соскользнул и ткнулся в шею корпусного — в гортань. Ошалевший от боли, от хлынувшей в горло крови корпусной даже не вскрикнул. Но он был еще жив. И тогда надзиратель, оттянув руку Иванова на себя, выдернул гвоздь из раны и снова сильным толчком вогнал его в шею, стараясь угодить в артерию.Он попал, потому что по нему и по Иванову хлестанула струя алой крови.Корпусной стал падать вперед, но надзиратель специально отодвинул его от себя. Так, чтобы тот попал в обзор камеры слежения. Чтобы было видно, в чьих руках находится гвоздь, и было видно ужас на его, надзирателя, лице, и было видно, как он сопротивляется, пытаясь сдержать руку убийцы...Корпусной упал на колени и упал лицом в пол.Теперь надо было спешить.Надзиратель, испуганно оглядываясь на Иванова и на мертвого корпусного, пошел по коридору. Пошел в служебный туалет, от которого у него были ключи.Кивнув, словно выполняя команду преступника, он вытащил ключ, сунул его в замочную скважину и открыл дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40