Американские масоны, намеренно поголовно истреблявшие индейцев, уже во время
Александра I и Николая I обвиняют русских в... "империализме". После подавления
польского восстания, русским присваивается в США наименование "варваров". В 1834
году Конгресс принимает закон о предоставлении земель участникам подготовленного
масонами в Польше восстания. Американские послы в России клевещут на Россию и
Николая I не хуже маркиза Кюстина.
Правительства Англии и Франции заявили через послов Николаю I, что он не
имел право отменять конституцию Царства Польского. На это послам было заявлено,
что дарование конституции полякам вызвано не решениями Венского Конгресса, а
личным желанием Александра I.
На стороне побежденных повстанцев оказались, конечно, и все русские
масоны и их духовные прихвостни разных сортов. Все они воспрянули духом при
получении известий о начале революции во Франции, Бельгии и о начале восстания в
Польше. Известно, например, что декабристы надеялись, что революция в Европе и
восстание в Польше примут такие размеры что "в пламени их до тла сгорит
ненавистное самодержавие". Вся денационализированная погань была, конечно, на
стороне польских повстанцев, радовалась успехам поляков и неудачам русских
войск.
Пушкин был глубоко возмущен изменническими настроениями русских
европейцев из которых несколько лет спустя возник Орден Р. И. События 1830-31 г.
г. Пушкин считает "столь же грозными, как и в 1812 году". Его очень беспокоит,
что "Ныне нет в Москве мнения народного: ныне бедствия или слава отечества не
отзываются в сердце России. Грустно было слышать толки московского общества во
время последнего польского возмущения. Гадко было видеть бездушного читателя
французских газет, улыбавшихся при вести о наших неудачах". В письме к Хитрово
от 21.8.1830 года Пушкин негодует по поводу подлого поведения русских европейцев
"этих орангутангов среди которых я принужден жить в самое интересное время
нашего века".
Революции в Европе, волнения в России заставили воспрянуть духом всех
ждавших падения самодержавия: "Вдруг блеснула молния, вспоминал в "Замогильных
записках" В. С. Печорин, — раздался громовой удар, разразилась гроза июльской
революции... Воздух освежел, все проснулось, даже и казенные студенты. Да и как
еще проснулись!.. Начали говорить новым, дотоле неслыханным языком: о свободе, о
правах человека и пр. и пр.". Именно в это время Пушкин пишет свои знаменитые
стихотворения: "Клеветникам России", и "Бородинская годовщина" в которых — "В
полных глубокой исторической правды словах показал, что Европа ненавидит нас
именно за то, что мы не приняли масонские принципы 89 года, не приняли наглой
воли Наполеона Бонапарта, который штыками армии двунадесяти языков стремился
просветить Православную Россию светом масонского учения. Он открыто и
мужественно заявил, что Россия не боится угроз темной силы. Россия по мысли
поэта патриота, несмотря на все беды и напасти, по зову Русского Царя, встанет
на защиту своей независимости и чести. И на угрозы мутителей палат и клеветников
России Пушкин дал достойный великого сына Русской Земли ответ: "НЕ ЗАПУГАЕТЕ"
(В. Иванов. Пушкин и масонство, стр. 88).
"Более всего интересует меня, — пишет он 11 декабря 1830 г. Е. М.
Хитрово, — в настоящий момент то, что происходит в Европе. Вы говорите, что
выборы во. Франции идут в добром направлении. Что называете вы добрым
направлением? Я трепещу, как бы они не внесли во все это стремительность победы,
как бы Луи-Филипп не оказался королем-чурбаном. Новый избирательный закон
посадил на скамьи депутатов молодое необузданное поколение, горячее, мало
устрашенное эксцессами республиканской революции, которое оно знает только по
мемуарам и которую оно само не переживало". А 3 января 1831 г. в письме к М. Н.
Погодину Пушкин с тревогой заявляет: "Мы живем в дни переворотов — или
переоборотов (как лучше)... французы почти совсем перестали меня интересовать.
Революция должна быть уже окончена, а каждый день бросают новые ее семена. Их
король с зонтиком под мышкой слишком уже мещанин. Они хотят республики — и они
получат ее, но что скажет Европа, и где они найдут Наполеона".

IV

После событий 1830 года политическая атмосфера в Европе становится все
более и более напряженной. В 1836 году, вовлеченный в масоны, принц Луи Наполеон
сделал во Франции попытку произвести новый государственный переворот. Переворот
не удался и французские масоны и вольтерьянцы прибегают к тому же самому методу
оправдания неудачливых заговорщиков, к каковому прибегали после разгрома
декабристов русские вольтерьянцы и масоны: они стараются доказать недоказуемое,
что хотя де Луи Наполеон и поднял вооруженное восстание против правительства, но
он и его сообщники не должны понести наказание следуемое по закону за
вооруженное восстание.
Ставленник тех же самых масонов, — король Луи-Филипп не проявил той
решительности, которую про явил Николай I в отношении заговорщиков. Луи-Филипп,
как выразился его посол Барант в Петербурге предпочитал "публичный скандал
оправдания возбуждению, которое было бы названо судом, провокационным
декламаторским речам защиты". Может быть, учитывая французские условия, т.е.
огромное влияние масонства, Луи Филипп был прав. "В каком странном времени мы
живем, — писал из Парижа сын историка Карамзина, — где суд присяжных объявляет,
что люди, что военные, взятые с оружием в руках, ни в чем не виноваты..."
В политическом обзоре написанном в 1836 году русским послом во Франции
указывалось, что внешне во Франции все как будто обстоит в порядке, но вместе с
тем существующая политическая обстановка "не приводит в результате к чувству
безопасности, которое является целью и основой политических обществ". Зимой же
1836-37 года русский посол неоднократно подчеркивает, что Париж снова, как перед
революцией 1789 года, стал центром политической деятельности врагов
монархического строя и что за последнее время они удвоили политическую
активность. Упоминавшийся нами уже сын Карамзина писал своим родным: "Народ
здесь думает, что несколько сотен заговорщиков клялись пожертвовать жизнью,
чтобы убить короля, и что все они идут по очереди и по одиночке" (Старина и
Новизна, кн. 17, 1914 г.). Как и в годы предшествующие "великой" французской
революции Париж снова стал "вулканом революции".

V

Рост революционных настроений в Европе, восстание в Польше, восстания
крепостных в разных частях России, холерные бунты, все это заставило Николая I
отложить намеченные и одобренные уже Государственным Советом реформы, которые
Пушкин в письме к князю П. Вяземскому называет планом контрреволюции против
проведенной Петром I революции.
После 1648 года на Руси молились во всех церквах: "Боже, утверди, Боже
укрепи, чтобы мы всегда едины были".
"Всякому обществу, — писал Достоевский, — чтобы держаться и жить, надо
кого-нибудь и что-нибудь уважать непременно, и, главное, всем обществом, а не то
чтобы каждому как он хочет про себя". (Дневник Писателя за 1876 г.).
В царствование Николая I, после подавления декабристов и запрещения
масонства, впервые после Петровской революции в России создается политическое и
духовное равновесие и при благоприятных условиях русское образованное общество
могло бы вернуться к русским историческим традициям. "...Равновесие, — пишет
архимандрит Константин в статье "Роковая двуликость Императорской России", —
создается на некоторое историческое мгновение, для которого опять таки лучшей
иллюстрацией является Пушкин". (См. Сб. "Православный Путь" за 1957 г.). Эпоха
политического распутья, когда решался вопрос по какому пути идти дальше, — по
трудному ли пути восстановления русских традиций вместе с Николаем I, Пушкиным,
Гоголем, славянофилами или по пути дальнейшей европеизации России, закончилась
еще при жизни Пушкина.
Враги русских национальных традиций и идеалов после разгрома декабристов
не положили оружия, они только временно притаились, возбуждая себя бессильной
ненавистью, копили силы выжидая удобного момента для начала нового наступления.
Духовные воспитанники масонства, как это вскоре выяснилось, настолько уже
денационализировались и настолько были озлоблены судьбой декабристов, что
дальнейшая заражаемость их возникавшими на Западе философскими и
социалистическими учениями была обеспечена.
Характеризуя духовные процессы внутри тридцатых годов внутри русского
образованного общества один из основателей Ордена Русской Интеллигенции А.
Герцен пишет: "В самой пасти чудовища выделяются дети, НЕ ПОХОЖИЕ НА ДРУГИХ
ДЕТЕЙ; они растут, развиваются и начинают ЖИТЬ СОВСЕМ ДРУГОЙ ЖИЗНЬЮ". "...Мало
по мало из них составляются группы. Более родное собирается около своих
средоточий: группы потом отталкиваются друг от друга. Это расчленение дает им
ширь и многосторонность для развития: развиваясь до конца, то есть до крайности,
ветви опять соединяются, как бы они ни назывались — кругом Станкевича,
славянофилами или нашим кружком". "Главная черта во всех их — глубокое чувство
отчуждения от официальной России, от среды, их окружающей, и с тем вместе
стремление выйти из нее, — а у некоторых порывистое желание вывести и ее самое".
"Это не лишние, не праздные люди, ЭТО ЛЮДИ ОЗЛОБЛЕННЫЕ, ВОЛЬНЫЕ ДУШОЙ И ТЕЛОМ,
люди, зачахнувшие от вынесенных оскорблений, глядящие исподлобья и которые не
могут отделаться от желчи и отравы, набранной ими больше, чем за пять лет тому
назад". (То есть ранее восстания декабристов — Б. Б.).
Своими святыми, эти непохожие на других люди, члены возникающего Ордена
Р. И., делают декабристов: "пять виселиц, — пишет Герцен, — сделались для нас
пятью распятиями". "Казнь на Кронверкской куртине 13 июля 1846 года не могла
разом остановить или изменить поток тогдашних идей; (то есть поток идей
порожденных вольтерьянством, масонством. — Б. Б.) и действительно, в первую
половину Николаевского тридцатилетия, продолжалась, исчезая и входя внутрь,
традиция Александровского времени и декабристов". А основной традицией
Александровского времени, основной традицией декабристов были масонские традиции
(см. Борис Башилов. "Александр I и его время" и "Масоны и заговор декабристов").
Молодое поколение, вставшие окончательно на сторону Петра I, в первое время
идейно примыкает к вольтерьянцам и масонам, враждебно относившимся к Николаю I и
принятому им направлению, за разгром декабристов и запрещение масонства.
"Признаком хорошего тона служит, — свидетельствует Герцен, — обладание
запрещенными книгами. Я не знаю ни одного порядочного дома (т.е. дома русских
европейцев. — Б. Б.), где не было бы сочинения Кюстина о России, которое Николай
особенно строго запретил в России". Признаком "хорошего политического вкуса" в
вольтерьянских, и масонских и около масонских кругах. считалось не только иметь
запрещенные книги, но и осуждать царя и ругать его и правительство во всех
случаях. Этому правилу следовали в очень широких кругах образованного общества.
Из донесения полиции, например известно, что между "Дамами, две самые
непримиримые и всегда готовые разорвать на части правительство" — княгиня
Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточием для
всех недовольных, и нет брани злее той, какую они извергают на правительство и
его слуг". У жены министра иностранных дел гр. Нессельроде в доме по-русски
говорить не полагалось. Таких "политических" салонов было немало в Москве,
Петербурге, в других городах и в помещичьих усадьбах. Большая часть русского
общества, вплоть до появления Пушкина была в значительной части своей
загипнотизирована идеями вольтерьянства и масонства и свыклась с мыслью, что
Европа является носительницей общемировой культуры и Россия должна идти духовно
у нее на поводу.

VI

В 30-х годах сторонники национального направления и западники (из которых
в 40-х годах возникает Орден Р. И.) еще исповедовали почти одни и те же идеи,
причем руководящей идеей является возникшее на немецкой философской почве учение
о народности, как о особой культурной индивидуальности, учение о "призвании"
каждой крупной нации. Подобный подход неизбежно поднимал вопрос о смысле
исторических циклов и о месте России в ходе всемирной истории. "В 30-х годах
впервые возникает и отчетливо формулируется проблема "Россия и Запад", и, в
разработке этой проблемы принимают участие все выдающиеся умы того времени. По
свидетельству современников, именно в эти годы начались те беседы и споры в
кружках — сначала московских, а потом петербургских, из которых впоследствии
вышло западничество и славянофильство". "Тридцатые годы еще не знали тех острых
разногласий, какие выдвинулись в следующее десятилетие, — но именно потому, что
тогда существовало духовное единство, две центральные идеи того времени, идея
народности и идея особой миссии России в мировой истории — остались общими и для
ранних славянофилов, и для ранних западников. То, что было посеяно в 20-х годах
и развивалось в духовной атмосфере тридцатых годов, различно проявилось лишь в
сороковых годах". (В. В. Зеньковский. Русские мыслители и Европа. Стр. 37-38).
Даже будущие основатели Ордена Р. И. — этого прямого духовного потомка
запрещенного русского масонства, Бакунин и Белинский, одно время высказывали
склонность повернуться лицом к России. Бакунин, а под его влиянием Белинский,
"примиряются с русской действительностью". Идейный разлад в русском образованном
обществе как будто бы теряет свою остроту и появляется надежда, что оно с
большим или меньшим единодушием, пойдет вслед за Пушкиным по дороге
национального возрождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19