самопожертвование, долг, ответственность. Я все равно не понял, и тогда он вздохнул и сказал, что я не японец.
– Как поживает та девчонка, с которой ты хороводился? – напомнил мне Такэси – яд так и сочился из его голоса. – Кажется, ее Сара звали?
– Лучше не бывает. Собирается уходить из журнала, а меня обозвала гусеницей.
В трубке воцарилось молчание.
– Гусеницей? – пробормотал наконец Такэси. – Да, крепко она тебя. Впрочем, по заслугам.
– В каком это смысле?
– О тебе довольно! – внезапно ожил Такэси. – Слыхал какие-нибудь новости об интересных людях?
– Нуда. Ёси перекинулся.
– Со дэсу ка? Вот черт.
– Что-нибудь знаешь об этом?
– Может, и знаю. Мы живем в информационную эпоху. Отдавать информацию за так неправильно. Вся экономика нарушится.
– Отлично, – сказал я. – А слыхал ты насчет Хидэто Иманиси по прозвищу Перманент?
Мацука управлял преступным синдикатом Ямага-магуми. Играл в гольф с министрами, обедал с главами корпораций и, едва подкатывал кризис среднего возраста, затевал очередную войнушку.
Такэси только фыркнул.
– А знаешь ли ты, что он – гермафродит?
Такэси фыркнул опять, но более заинтересованно.
– Данные медицинского обследования, – дразнил я. – Может, удастся и картинки предоставить.
Такэси взвесил мою информацию, точно булыжник в руке – крупные ли пойдут круги, если бросить в воду. Прежде чем ответить, он прямо-таки зашелся в приступе фырканья.
– Ты каким образом такое раскопал? – спросил он.
– Ты себе не представляешь, сколько нужно виски, чтобы напоить обычную медсестру из Нагасаки.
Он еще пофыркал и признался:
– «Балаган» это не опубликует. Громилы из Яма-гама перевернут наш офис вверх дном, распугают всех рекламодателей. Мне в жопу воткнут самурайский меч. И вообще, мы пишем только о развлечениях.
– Крестный отец с двойным набором половых органов – это ли не развлечение?
– Предпочитаю долгую и счастливую жизнь с моим собственным набором половых и прочих органов.
– Стареешь, Такэси!
– Как говорится: тростник, что гнется под ветром, не ломается.
– От тростника слышу.
Такэси затих. Уж не обиделся ли? Он же все-таки работал в «Балагане» и жил в картонной коробке. Сюжет о якудза-гермафродите и вправду мог закончиться убийством журналиста. Такэси стал бы героем, а на меня легла бы тяжкая ответственность: еще одного слабого писаку превратил в великомученика и поборника свободы прессы. Такое со мной уже случалось.
Не дожидаясь извинений, Такэси вновь заговорил:
– Я мало что могу сказать про Ёси, – сообщил он. – После клиники в Хоккайдо он держался в тени. Официальная версия «Сэппуку» – Ёси писал демо к новому альбому. Сам он помалкивал. Мы много месяцев пытались отрыть какую-нибудь грязь. Ёси нас обычно не подводил – по три скандала в год подкидывал. А тут – и у дома его подкарауливали, и по всем барам прошли – пусто.
– Теперь вы заполучили сюжет.
– Ага, – подтвердил Такэси. – Лишь бы о причинах смерти еще пару дней не объявляли. Пока мы можем строить догадки и подбрасывать намеки. Версия всегда идет лучше фактов.
Не поспоришь.
– Еще один, вопрос, – сказал я. – Ты что-нибудь слышал о таком Яцу как-бишь-его? Двойной шрам на лице, работает на «Сэппуку»?
– Яцу Кидзугути, – подхватил Такэси. – Твердый орешек. Много лет назад работал с якудза в Осаке. Угодил за решетку, а когда вышел, перебрался в Токио, пустил свои связи в ход и получил заем на строительство. Еще до кризиса с дзюсен. Прикупил акции нескольких крупных компаний и затеял собственную сокайя. Деятельный малый.
Дзюсен – так кратко обозначали крупнейший скандал с фальшивыми займами и отмыванием денег, который чуть было не уничтожил банковскую систему Японии. По сравнению с ним ссудо-сберегательный кризис в Америке – карманные деньги, отнятые у школьника. Меня особо не удивило, что Кидзугути был в этом замешан. Не удивило меня и его участие в специфическом японском рэкете сокайя. Делается это так: рэкетир покупает небольшую долю акций, а потом угрожает сорвать собрание акционеров, если не получит отступные. Одержимые страхом «потерять лицо» японцы всегда предпочтут заплатить шантажисту. Можно сказать, деловая рутина.
Меня удивило другое: как этот мафиози пролез в музыкальный бизнес? От такого вопроса Такэси зашелся смехом:
– Всем известно: на сокайя теперь не разживешься, экономика в упадке, власти давят. Но детишки покупают музыку, что бы ни творилось на фондовой бирже. Я так думаю, ему надоело быть одиноким волком, он нарыл какой-нибудь грязи про «Сэппуку» и выжал из них приличную должность и долю доходов.
Вроде разумно. Если этот Кидзугути занимался всяческим рэкетом, он не мог обойти вниманием индустрию развлечений. Но что-то тут было неладно, что-то меня смутно беспокоило, а впрочем, сказал я себе, в индустрии развлечений хватает темных пятен.
– Еще что-нибудь скажешь?
– Задарма?
Мой черед фыркать.
– О'кей, – вздохнул Такэси. – Есть одна наводка, неподтвержденная. Якобы в ночь смерти Ёси видели в «Краденом котенке» – убогое такое заведение в Кабуки-тё. Любая девчонка в стране пошла бы с ним, только свистни, а он болтается в Кабуки-тё! Просто не понимаю.
– Слыхал пословицу: в слишком чистой воде рыбка не водится.
– Слыхал. Но все равно не понимаю.
И это говорит человек, который согласился жить в картонной коробке, лишь бы не спорить с женой о расходах! На этот раз я удержался и не высказал крамольную мысль вслух – опасался, что он опять заговорит про Сару.
– Кстати, я вот еще чего не понимаю, – завел он. – Чего это Сара перестала приезжать с тобой в Японию?
– Потом объясню, – пообещал я, вешая трубку.
Я представил себе, как Такэси в своем офисе обиженно смотрит на телефон. Почему-то эта картина меня не утешила, но я не стал раздумывать, почему, я сбежал вниз по ступенькам, выскочил из гостиницы и устремился в погоню за призраком Ёсимуры Фукудзацу.
Шаткие стеллажи упираются в сводчатый потолок, пол заставлен картонными коробками с журналами. Новые выпуски японских комиксов вперемешку с замшелыми учебниками, страницы которых уже пожелтели. Дешевые романчики бунко борются за место под солнцем с устаревшими пособиями по бизнесу и разрозненными томами энциклопедии. Снова комиксы. Я представил себе, как спасатели попытаются проложить себе путь через завалы книг, когда случится Большой Толчок, как они будут искать уцелевших людей под нагромождением печатных слов.
Это я зашел в букинистический магазин в Дзинботе переждать час пик. Тесный магазинчик покажется раем после давки в поездах на линии Яманотэ. К тому же до открытия заведений в Кабуки-тё оставалось немало времени, а я и так больше четверти своей сознательной жизни провел в гостиничных номерах, подыхая со скуки.
Протиснувшись между тесными рядами стеллажей, я добрался до дальнего угла, где молодой парень в очках с проволочной оправой, как у Леннона, пристроился возле старой лампы, способной осветить разве что две-три пылинки в ближайшем соседстве. Он читал потрепанный том «Моей Антонии» на английском. Чем юного токийца привлекла многословная хроника из Небраски? Понятия не имею. Хорошо хоть не Айн Рэнд.
Я подошел к прилавку и постучал по нему костяшками. Что-то пробурчав, парень аккуратно отметил место, на котором остановился, снял очки и протер стекла тряпочкой.
– Как вам книга? – спросил я.
– Прекрасная! – скучным голосом ответил он. – Уилла Кэзер – просто бомба!
Что, в самом деле? Я лишний раз убедился, что не смогу писать статьи для демографической ниши generasiax.com – для людей в возрасте от 20 до 31 с половиной. Кто их знает? Может, они все без ума от Уиллы Кэзер.
– Вы уже добрались до той сцены, когда доят коров? – поддержал разговор я. – Люблю эту главу. Кэзер пишет – как из пулемета херачит.
– Чем могу вам помочь?
– У вас есть отдел журналов? – намекнул я.
Продавец махнул рукой в сторону картонных коробок, наваленных в дальнем углу.
– Те, что посвежее, там.
Меня не больно-то привлекают потрепанные журналы, но часы пик длятся долго. Поблагодарив, я поплелся обратно, обходя старые и совсем старые коробки, пока не добрался до упаковки с надписью «Новые журналы».
Новизна – понятие относительное. Самый свежий номер «Молодежи Азии» был датирован позапрошлогодним февралем. В тот выпуск я не подготовил очерка, поскольку увлекся сюжетом о семнадцатилетнем пацане из Гонконга, революционере в области чревовещания. К несчастью, одно из его выступлений не понравилось «Триаде», и киллеры добрались до артиста раньше меня. Они даже его куклу изувечили.
Пролистав номер, я обнаружил, что кто-то выдрал мою ежемесячную колонку. Возможно, какой-нибудь учитель литературы выбрал этот текст в качестве образца современной прозы, или юный романтик вложил его в подарочный конверт для подруги на Белый день. А еще вернее – скатали бумажные шарики и с задней парты обстреляли жирнягу-одноклассника.
Я пролистал еще несколько журналов, однако ничто не привлекало взгляд. Стоит какому-нибудь журналу обнаружить новое течение в подростковой моде, глядишь, это течение уже испускает дух. Более того: мы сами губим зарождающиеся движения, когда пишем о них. Я лично прикончил несколько таких начинаний: китайские лагеря нудистов, пакистанские соревнования по запуску йо-йо и даже подпольные черепашьи бои, потрясшие Бангкок в конце девяностых.
Полугодичной давности номер «Ниппон Кул» подтвердил мою теорию. Я раскрыл его на странице «Крутая пятерка». Вся эта «крутая пятерка» за шесть месяцев успела раствориться. Превратилась в историю древнего мира. С тем же успехом я мог бы читать еженедельник эпохи Мэйдзи. Или, если уж на то пошло, хроники Уиллы Кэзер.
Только я вознамерился вторично попытать продавца, как заметил у себя под ногами коробку с «Мощным аккордом Японии». МАЯ – это рок-журнал, проявляющий особую склонность к гитаристам. Он до отказа набит эзотерикой, рассуждениями о всяких примочках к гитарам и спорами о том, кто у кого первым украл какой гитарный рифф. Главным образом в этом издании публикуются таблатуры и описание оборудования, причем исключительно для гитарных отаку.
На обложке этого номера красовался Ёси. Таинственно подмигивал мне из коробки. Длинные черные волосы свисали с головы, как ветви плакучей ивы, глаза обведены тушью гуще, чем у девочки-подростка с комплексом неполноценности. Пояс кожаных штанов вместо пряжки скреплен наручниками, блестящая и переливающаяся лиловая рубашка без рукавов выставляет напоказ весь набор положенных татуировок. На худых запястьях теснятся полдюжины широких металлических браслетов, из уголка рта свисает горящая сигарета – необходимый штришок на банальном портрете молодого рокера. По сравнению с костюмом инопланетянина, который он нацепил в прошлом году на традиционном Конкурсе Красной и Белой Песни, очень даже трезвый и будничный вид. Ёси вернулся к реальности.
И тут я увидел птицу.
На левом плече Ёси, заветное местечко для татуировок. Прищурившись, я всмотрелся: татуировка довольно примитивная, без растушевки, только контур, сплошь зачерненный, точно нацистская медаль. Где-то мне уже попадалось это изображение, но отнюдь не на кожаных куртках байкеров, как я было предположил.
Логотип на визитке ночного портье.
Сунув «Мощный Аккорд Японии» подмышку, я проложил себе путь обратно к прилавку. Продавец наморщил лоб, с удивлением посмотрел сперва на меня, потом на журнал, который я ему предъявил.
– Я тоже гитарист, – соврал я. – На довоенной акустической слайд-гитаре. Болотный джамп-блюз Дельты, по большей части. Техасский свинг. Рудбелли, Слепой Скунс Джонсон, Крокозуб Вилли. Старье всякое. Но порой нападает охота воткнуть вилку в розетку – и по струнам!
Продавец, не обращая внимания на мою болтовню, взял в руки в журнал и, оттопырив нижнюю губу, начал листать его преувеличенно бережно, словно оценивал старинную рукопись.
– Двадцать тысяч йен, – объявил он наконец, опустив журнал на прилавок и глядя мне прямо в глаза. Двести американских долларов.
– Да полно, друг, – заспорил я. – Это же не первое издание «Смерть приходит за архиепископом».
– Посмотрите на дату.
Я посмотрел: это был выпуск следующего месяца.
– Библиографическая редкость, – с удовольствием сообщил продавец. – Мой друг работает в типографии, где печатают «Мощный аккорд Японии». Когда Ёси умер, они остановили тираж. Этот номер никогда не попадет на прилавки. Друг мне сказал, таких всего штук пятьдесят, не больше.
– Так что же он лежит у вас в картонной коробке?
– Неправильно положили, – пожал плечами он.
– Послушайте, – воззвал я. – Пройдет десять лет, сменится еще с полдюжины Ёси. В лучшем случае – если ему очень повезет, – память Ёси уцелеет в качестве ответа на вопрос телевикторины. В любом случае «Мощный аккорд Японии» не расходится на букинистической ярмарке азиатских периодических изданий как горячие пирожки. Готов заплатить вам семь тысяч йен – но только потому, что вы мне нравитесь.
– Вы не настолько нравитесь мне, чтобы уступить вам журнал дешевле, чем за пятнадцать тысяч.
– Может быть, я нравлюсь вам настолько, чтобы уступить его за десять?
– Вообще-то нет, – сказал паренек. – Но так и быть – если вы сразу уйдете.
Среди токийских продавцов такого грубияна еще поискать, так что лично мне паренек пришелся по душе. Я немного поразмыслил, представляя себе, какую рожу скорчит Чак, наш кливлендский бухгалтер, когда я попытаюсь терпеливо разъяснить ему, за каким чертом мне понадобилось покупать стодолларовый журнал о гитаристах.
– По рукам, друг.
Он пробил чек, я выложил денежки на пластиковый поднос. Парень искусно завернул журнал в четыре слоя тонкой бумаги, упаковал его в изящную коробочку, засунул коробочку в коричневый бумажный пакет, коричневый бумажный пакет засунул в другой пакет, побольше, с логотипом магазина. По моим подсчетам, на упаковку пошло примерно восемьдесят деревьев.
Но я не стал читать парню лекцию о бережном отношении к окружающей среде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35