Он сумел заткнуть им рты, но репутация была подмочена. Рухнула его карьера.
– И чем он теперь занимается?
– Всем понемногу. Крутится вокруг. Ищет тарэнто в парке Ёёги, болтается возле Омотэсандоили у статуи Хатико в Сибуя. Где собираются девочки, там собираются мальчики, а где мальчики, там появляется Санта. Он и диджей Това.
– Парень в наушниках?
– Ага, – кивнул Суда. – Това – он когда-то был крутейший в Токио, да, брат. Этот засранец работал с диском, что твой Брюс Ли. И с микшерным пультом управляться умел. В ту пору Това во всех студиях кнопки жал. Потом двинул в Европу. Влез по уши – точно говорю, по уши – в рейв. Торчал в Амстердаме – намек улавливаешь? Потом в Гоа, в Индии. В конце концов вернулся в Токио, но не целиком доехал. За последние лет пять-шесть он ни слова не вымолвил.
– Что этих двоих связывало с Ёси?
– Попробуй угадать.
– Санта приторговывает наркотиками.
– Дзинь-дзинь, – Суда изобразил дверной звонок. – В точку. Понемногу, очень осторожно, всего несколько старых клиентов. Только чтобы удержать на плаву так называемое агентство поиска талантов. Значит, он-то и продал Ёси героин?
– Похоже на то, – согласился я. – Но тут еще не все ясно. Так что следующий вопрос: доводилось тебе слышать про «Общество Феникса»?
Лицо Суды скривилось еще тревожнее. Сняв очки, он уставился в окно и глухо, ни к кому в особенности не обращаясь, спросил:
– Почему не едем?
Я проследил за его взглядом и увидел автомобиль справа от нас. Потом я глянул в ветровое стекло – прямо перед нами остановилась другая машина. Третья – вплотную у заднего бампера. Слева высилась бетонная стена, разделявшая встречные полосы шоссе.
В Токио пробки – отнюдь не сенсация. Но мы не попали в пробку: по соседним полосам транспорт двигался без помех. Самое неприятное – все три машины были одинаковыми «хондами» последней модели.
Суда потряс за плечо Татэ-ЛаБьянку Мапумото.
– Ой! – простонала та.
– Просыпайся! Живо!
Она что-то забормотала, но Суда силой вздернул ее голову и тряхнул. Далия Курой расхохоталась и убрала наконец помаду.
Аки и Маки играли мускулами, готовясь к бою. Поглядывали то на девушек, то на Суду, то друг на друга. Близнецовая телепатия. Не говоря ни слова, Маки распахнул дверь и вышел из лимузина.
Снаружи его поджидал парень в угольно-сером костюме, который был ему тесноват, – этому амбалу был бы тесноват любой костюмчик. Даже на фоне Маки парень казался огромным. Огромным и недовольным. Они о чем-то побеседовали. Из переднего автомобиля вылез второй парень. Еще двое – из машины справа.
Эти обошлись без костюмов. Нацепили стандартную униформу полиции, даже хорошенькие белые перчатки не забыли.
Аки поспешно вылез из машины, чтобы помочь брату вести беседу. Наш водитель повернулся и что-то изобразил пальцами. Суда кивнул и скомандовал девочкам:
– Отдайте мне конфетки.
– Какие еше конфетки? – спросила Спящая Красавица. Девицы переглянулись и захихикали.
Суда сгреб Мацумото и хорошенько потряс:
– Выкладывай свое дерьмо сейчас же!
– Ох! Ублюдок!
Далия Курой лопалась от смеха. Лениво засунув руку в улей на голове Татэ-ЛаБьянки, она вытащила аптечный пузырек. Суда резко выхватил его.
– Еще! Все сюда! Быстро!
– А я думала, наш кик-бой не балуется наркотиками, – проворковала она, и девочки снова захихикали.
Суда сердито зыркнул на них и протянул ладонь.
Вот занудство! Далия повздыхала, затем снова полезла в прическу Мацумото и копалась там, пока не нашла пузырек аспирина. Впрочем, Суда так его сцапал, что сразу стало ясно: не аспирин там лежал. Суда перебросил лекарство шоферу, но тот завозился, открывая тайник в дверце, и не ожидал броска.
Серия стоп-кадров – момент, непосредственно предшествующий катастрофе. Глаза расширены, лицевые мускулы застыли в напряженном ожидании, пузырек висит в воздухе, все эмоции настолько обнажены, что ужас выглядит почти комично.
Пузырек ударяет водителя в плечо.
Чпок! – слетает неплотно пригнанная крышка.
Сыплются желтые таблетки.
Невероятное количество, хватило бы, чтобы весь музыкантский состав «Сэппуку» не слезал с облаков ближайшие несколько недель. Пожизненный срок раскатился по кожаным сиденьям, подскакивая, точно миниатюрные мячики патинко. Водитель тщетно пытался их перехватить.
Послышался стук в заднюю дверцу, возле Суды. Тот взвыл почти беззвучно. Вспомнил, должно быть, про свои матадорские штаны – то-то заключенным они понравятся! Да и мне было о чем призадуматься. Я сидел в машине с двумя девками, которые зарабатывали на жизнь, воспевая убийства, и с парнем в межгалактических сапогах, но кто ответит за наркотики? Гайдзин – очевидный козел отпущения.
Окно опустилось сантиметра на три.
Это был всего лишь Аки.
Он быстрым взглядом окинул машину. Все уставились на него, каждое лицо – вопросительный знак. Наконец озадаченный взор Аки сосредоточился на мне.
– Это за ним, – сообщил он.
Теперь вытаращился Суда. Дуэт из «Свалки тел» последовал его примеру, округлив губки маленькими «о». Очередь была за мной, однако я предпочел обойтись без гримас и попросту вылез из машины.
15
Простая формальность.
Здоровяк, которого звали «инспектор Иманиси», твердил это без умолку. На мой взгляд, направить четыре полицейских автомобиля для рутинной проверки рабочей визы – перебор, так что я пытался вставить вопрос. Добиваться ответа от инспектора Иманиси было трудно. Трудно и нудно – работка для меня. Наконец мои вопросы инспектору надоели, и, чтобы заткнуть мне рот, он зачитал инструкцию, предусматривавшую кару за «назойливое поведение».
Так мы добрались в отделение. Не в соседний участок, но в центральное городское отделение. Инспектор Иманиси поручил меня своему подчиненному, свеженькому юнцу только что из Полицейской Академии. Этот паренек быстро сделается инспектором. Он проинспектировал мой паспорт, мою подпись и отпечатки пальцев. Цифровым фотоаппаратом сделал снимок, чтобы на досуге проинспектировать и его. Повернул монитор и с гордостью показал мне, как я вышел на экране. Бывает и получше, но, вероятно, для цифровых аппаратов я не фотогеничен.
Я попытался задать те же вопросы практиканту, но в Академии подготовочка что надо. Он знай себе твердил «формальность» по-английски, а по-японски заверял меня, что я не подвергался аресту. Когда же я спросил, означает ли это, что я вправе уйти прямо сейчас, он напустил на себя важный вид и предложил вызвать мне переводчика.
Затем меня отвели в приемную, где на маленьких складных стульчиках кое-как примостились другие иноземцы. Комната была битком набита белыми, я даже подумал, может, я помер и вернулся в Кливленд. Большинство парней – одного роста со мной и такие же темноволосые. Для разнообразия имелся арийский гигант-сверхчеловек из голубой нацистской мечты и рыжеволосый крепыш-регбист с лицом, будто крапчатая пастила. Всего я насчитал одиннадцать человек. На рецидивиста никто не смахивал; впрочем, я не знал, какая одежка нынче в моде у рецидивистов.
Два полисмена в форме вышли к нам и велели построиться в ряд. Люди так давно друг друга строят, что получился простейший межкультурный диалог. Все быстро заняли места. Один полицейский стал впереди, второй – замыкающим, и нас гуськом повели по коридору.
Нас привели в узкое, но хорошо освещенное помещение, напротив длинной стены – зеркала, то есть окна, с другой стороны прозрачного. Полицейский велел встать спиной к стене. Мы повиновались и покорно стояли, пока нас кто-то с той стороны разглядывал.
Я увидел в зеркале отражение одиннадцати человек, выстроившихся, словно перед футбольным матчем – играют гимн, нервы напряжены, – и понял, что это не простая формальность. Этих людей не взяли во время облавы в каком-нибудь кабаке Роппонги, не перехватили у входа в храм Сэнсо-дзи – слишком уж мы одинаковые, как на подбор. За исключением блондина и рыжика, все одного роста, одной комплекции, схожий цвет волос. Опознание по всем правилам.
Я надеялся, что опознать должны не меня, однако, учитывая обилие инструкций и правил, не мог быть вполне уверен.
Нас вернули в приемную, где мы стали ждать приема. Время от времени коп выходил, тыкал в кого-нибудь пальцем и уводил. Обратно эти люди не возвращались. Я гадал, к добру это или к худу.
Меня вызвали четвертым.
Привели в комнатку с хлипким столиком. Детектив Арадзиро сидел за столом на вертящемся кресле, которое следовало сменить десять лет тому назад, и смотрел на меня так, будто я – всей крови заводчик. Я опустился на деревянный стул напротив. Мы смотрели друг на друга поверх шаткой кипы бумаг.
Арадзиро я знаю давно. Хороший коп, лучший из всех, кто когда-либо мне досаждал. На мой вкус, чересчур склонный к садизму, но добросовестный малый. Сколько раз он бросал меня за решетку, чтобы научить хорошим манерам! Последний урок я получил пару лет назад, когда нечаянно сорвал операцию по искоренению петушиных боев на Бали.
– Это еще что за черт? – Я ткнул пальцем в крупный синий значок на его рубашке: мультяшный мышонок скалился со значка, будто выиграл пожизненный запас сыра.
– Овали, – пробормотал Арадзиро.
В смысле – отстань? Или денег отвали? – гадал я. То ли Арадзиро требовал взятку, то ли за последнее время разучился браниться. Он понял, что я ничего не понял, и тяжело вздохнул.
– О-В-О-Л-и-П, – по буквам произнес он. – Организация Взаимодействия Общественных Лиц и Полиции. Создана совместно Департаментом общественных отношений полиции Токио и кадровым отделом.
Японские копы в целом и токийские копы в особенности нуждались в хорошей рекламе. В последнее время передовицы только и писали, что об амфетаминах в полиции, дедовщине, появлении на публике в нетрезвом виде, взяточничестве, мелком воровстве, о том, что копы залезают с фотоаппаратами школьницам под юбки, – и все это на фоне извечных обвинений в непотизме, пренебрежении профессиональным долгом, использовании пыток во время следствия и фабрикации дел. Судя по всему, новое столетие окажется невеселым для мальчиков в синем.
– ОВОЛиП напоминает общественности, что мы – хорошие парни, – продолжал Арадзиро. – Нормальные граждане, как все.
– Ну, не знаю, – протянул я. – С виду она, конечно, симпатичная.
– ОВОЛиП не она, а он.
– Прогрессивно. Вы, наверное, – первая в мире полиция, избравшая голубой талисман.
Арадзиро выдавил улыбку. Она шла ему, как балетная пачка сумоисту. К счастью, черты его лица быстро приняли обычный вид, и Арадзиро вернулся к излюбленной манере утомленного бюрократа. Постучал ручкой по столу. По-моему, даже ручке было скучно.
– Хватит ерунды. Перейдем к вопросам.
– Хорошо, – согласился я. – Первый вопрос: кто этот блондин? Мне показалось, он изображает Дольфа Лундгрена. Это административное правонарушение или уже уголовное?
– Вопросы буду задавать я, – уточнил Арадзиро. – Назовите ваше имя.
– Ах, как неприятно, Арадзиро-сан!
– Такова официальная процедура, Чака. Имя?
Я назвал свое имя. Потом он заглянул в мой паспорт, спросил, кем я работаю и на кого. Когда я упомянул «Молодежь Азии», Арадзиро на миг оторвался от своего блокнота.
– Так и пишете для детишек? – сказал он то ли сердито, то ли насмешливо. Наверное, сердито – насмешливость не в природе Арадзиро. Отвечать я не стал.
– Визитная карточка есть?
– Я всерьез думаю, что скоро непременно обзаведусь.
Это ему не понравилось. Совсем не понравилось. Он глянул на меня с жестким прищуром, выдержал паузу. Решив, что я дозрел, спросил, где я остановился. Я назвал отель.
Детектив взялся за телефон, потыкал в кнопки, переговорил и убедился, что я проживаю в отеле «Рояль». Удовлетворившись, он повесил трубку.
– Где вы провели эту ночь?
Тут я призадумался. Эта ночь успела отодвинуться в эпоху Хэйан. Наконец я сообразил. Соня и Зубочистка решили пожаловаться на меня после той схватки в «Краденом котенке». Куда мир катится – легкая потасовка в стрип-клубе и уже вызывают конов?
– Всюду побывал, – сообщил я. – Закончил вечер в заведении под названием «Краденый котенок». Стрип-клуб в Кабуки-те.
Он кивнул и застрочил в блокноте.
– Часто бываете в стрип-клубах?
– Я работаю над статьей, – возмутился я. – Ваше дело – прессовать мальчишек на скейтбордах, мое – писать статьи в журнал. Мы с вами – детали единой системы сдержек и противовесов, опоры общественного здоровья и всемирной экономики.
Фыркнув, Арадзиро вывел в блокноте слова: «журналист-ублюдок». Давление у меня от такого слегка подскочило, но я справился.
– Над какой статьей вы сейчас работаете, господин Чака?
– Пишу о Ёсимуре Фукудзацу. Пытаюсь выяснить, что произошло в ночь его смерти.
– Неприятно вам об этом сообщать, но вас опередили. Эта история опубликована во всех газетах. Ёси умер от передозировки наркотиков. Полагаю, теперь вы уедете домой, в Америку, а?
– Я буду так скучать без вас!
Арадзиро что-то проворчал и отложил блокнот. Потер запястьями глаза, откинулся на стуле и смерил меня холодным взглядом.
– В Новый год я всегда хожу в храмы, – заявил он. – В храмы и церкви. Одно время даже ходил в католическую церковь в Ёцуя. Слушаю, как колокол бьет 108 раз. Покупаю метлу, чтобы вымести беды, свечи, стрелы хамая, которые уничтожают зло. Мою руки, кладу богам пирожки моти, ем эти иисусовы конфетки. Весь ритуал. Я – настоящий фанатик Нового года. А когда я сделаю все, чтобы умиротворить богов, я молюсь. Знаете, о чем я молюсь?
– Чтобы ОВОЛиП ожил и помог вам бороться с преступностью?
– Я молюсь, чтобы в следующем году вы наконец попались, – сказал он. – Чтобы Билли Чака влип по-крупному и я смог депортировать его из Японии или засадить. Каждый год – одна и та же молитва. Мне иногда снится, что моя мечта сбылась. У меня обычно сны черно-белые, но этот – цветной. Как в жизни. Живые, яркие цвета, еще реальнее, чем в реальном мире. Замечательный сон, жена меня добудиться не может.
– Вы об этом говорили полицейскому психологу?
Вся личная выдержка и профессиональная подготовка Арадзиро понадобились, чтобы игнорировать мой комментарий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35