Кей не принадлежала к девушкам, готовым заплакать по любому поводу, но почувствовала, что на глаза ей навертываются слезы. Она извлекла взбудораженного котенка из пиджака Сэма и опустила на траву, а он немедленно совершил новую энергичную попытку взобраться на дерево. И, потерпев неудачу, умчался в угольный подвал, чтобы исчезнуть из общественной жизни «Сан-Рафаэля» до вечера.
— Ваши бедные руки! — воскликнула Кей.
Сэм с некоторым недоумением посмотрел на свои ладони. От возбуждения он даже не заметил, что они слегка пострадали.
— Пустяки, — сказал он. — Пара царапин, и все. Фарш не стерпел подобного легкомыслия.
— А! — сказал он. — А потом, не успеешь оглянуться, как в них попадет грязь и все кончится столбняком. Вот у моего дяди грязь попала в царапину, и через три дня мы уже покупали траур по нему.
Кей ахнула.
— Точнее будет сказать: через два с половиной. Он ведь скончался к вечеру.
— Я сбегаю за губкой и тазиком, — испуганно сказала Кей.
— Вы так добры, — сказал Сэм. О женщина, ощущал он всей душой, в веселье дней мы угодить не можем ей, когда ж страданьем жизнь полна, как ангел, нас хранит она .
И чуть было не продекламировал это вслух.
— Да чего вам беспокоиться, мисс, — вмешался Фарш. — Ему проще пойти да вымыть руки под краном.
— Пожалуй, так будет лучше, — согласилась Кей.
Сэм посмотрел на своего практичного подчиненного с тем выражением обиды и омерзения, которое его стряпня порой вызывала на лицах отпетых гурманов в кубрике «Араминты».
— Сегодня у тебя свободный день, Фарш, я не ошибся? — произнес он холодно.
— Извиняюсь?
— Я сказал, что, мне кажется, ты злоупотребляешь досугом. Почему бы тебе иногда не поработать немножко? Если ты воображаешь себя полевой лилией, так поглядись в зеркало и избавься от этого заблуждения.
Фарш от оскорбления выпрямился.
— Я оставался тут, только чтоб помогать и подбодрять, — сказал он сухо. — Ну а теперь, когда, так сказать, опасность миновала, мне тут делать нечего.
— Совершенно нечего, — от души согласился Сэм.
— Я ухожу.
— Ты знаешь дорогу, — сказал Сэм и повернулся к Кей. — Фарш осел, — объяснил он. — Под краном! Эти руки нуждаются в тщательной перевязке.
— Пожалуй, — согласилась Кей.
— Стопроцентно.
— Так пойдемте в дом?
— Безотлагательно, — сказал Сэм.
— Ну вот, — сказала Кей минут десять спустя. — Думаю, так хорошо.
Искуснейшая работа самого знаменитого хирурга не могла вызвать у ее пациента большего восторга. Сэм смотрел на свои промытые и заклеенные полосками пластыря ладони с восхищением, граничащим с экстазом.
— Вы окончили медицинские курсы! — сказал он.
— Нет.
— Так вы не медсестра? И никогда не работали в больнице?
— Никогда.
— В таком случае, — сказал Сэм, — это чистейшей воды талант. Врожденная гениальность. Вероятно, вы спасли мне жизнь. Да-да, и не спорьте! Помните, что Фарш говорил про столбняк?
— Но мне показалось, вы считаете Фарша ослом.
— Во многих отношениях, конечно, — сказал Сэм. — Ноиногда в нем говорит неотшлифованный здравый смысл. Он…
— Но ведь вы страшно опаздываете в редакцию.
— Опаздываю куда? А! Ну да, наверное, придется туда поехать. Только прежде я должен позавтракать.
— Хорошо, но поторопитесь. Дядя начнет беспокоиться, что с вами что-то случилось.
— Да. Какой чудесный человек ваш дядя!
— Да, не правда ли? Всего хорошего.
— Я еще не встречал человека, который внушал бы мне такое уважение.
— Это его чрезвычайно обрадует.
— Так добр!
— Да.
— Так терпелив со мной.
— Думаю, ему требуется большой запас терпения.
— Человек, работать с которым чистое наслаждение.
— Если вы поторопитесь, то скорее начнете наслаждаться.
— Да, — сказал Сэм, — да. Э… вам не нужно что-нибудь ему передать?
— Нет, благодарю вас.
— А! Ну, так знаете что, — сказал Сэм, — вы не хотите где-нибудь перекусить со мной сегодня?
Кей заколебалась, но тут ее взгляд упал на ладони в полосках пластыря, она оттаяла. В конце-то концов, совершенный ради нее героический поступок обязывает девушку.
— С удовольствием, — сказала она. — Гриль в «Савое», в час тридцать?
— Хорошо. Вы пригласите и моего дядю? Сэм вздрогнул:
— Но… э… будет замечательно.
— О, я совсем забыла. Он сегодня завтракает с кем-то в Пресс-клубе.
— Да? — сказал Сэм. — Правда?
Его теплое чувство и уважение к мистеру Мэтью Ренну возросли до предела. Он вернулся в «Мон-Репо» в убеждении, что существование в мире таких людей, как Мэтью Ренн, служит абсолютным опровержением пессимистическим взглядам на будущее человечества.
Тем временем Кей в своей роли дублерши Клэр Липпет, которая только что в очередном бюллетене о состоянии своего здоровья сообщила, что мигрень утихает и она надеется часам к двум быть уже на ногах, принялась за энергичную уборку дома. Вообще-то она терпеть не могла такую работу, но в эти минуты ее стимулировало непонятно веселое настроение. Она обнаружила, что предвкушает завтрак в «Са-вое» почти с тем же нетерпением, какое в детстве охватывало ее с приближением дня рождения. Не желая объяснить это обаянием молодого человека, которого она еще сутки назад терпеть не могла, Кей решила, что ее радует возможность вкусно поесть в приятной обстановке. До самого последнего времени днем она была вынуждена питаться в доме миссис Уиннингтон-Бейтс, и вкус этих трапез, подобно вкусу прославленной жевательной резинки, оказался очень стойким.
Она покончила со столовой и перешла в гостиную. Тут ее внимание привлекла ее собственная фотография на каминной полке. Она взяла фотографию и начала ее внимательно разглядывать.
От этого занятия ее отвлек резкий двойной удар в дверь. Это явился почтальон со второй почтой, а стучал он потому, что среди писем в «Сан-Рафаэль» одно было для Кей и писавший не наклеил на него марку. Кей уплатила два пенса и вернулась с ним в гостиную, уповая, что его содержание оправдает такую финансовую операцию.
При ближайшем рассмотрении она пришла к выводу, что указанная сумма была потрачена не зря. Письмо вышло из-под пера Уиллоуби Брэддока, который, выводя буквы и выражая свои мысли равно неуклюже, желал узнать, не сочтет ли Кей возможным выйти за него замуж.
18. Беседа за ресторанным столиком
Небольшой вестибюль савойского гриля, выходящий на Савой-Корт, располагает к тихим размышлениям, и Кей, войдя туда в двадцать минут второго, обрадовалась, что она здесь первая. Ей требовалось одиночество, и она сожалела, что через десять минут явится Сэм и покончит с ним. С той минуты, как она прочла послание Уиллоуби Брэддока, она ломала голову над задачей, которой он ее одолжил, и пока еще не решила ее ни в его пользу, ни против.
В его пользу говорил тот факт, что он был приятным атрибутом ее жизни с тех пор, как она себя помнила. В весенние дни она в его обществе разоряла птичьи гнезда, зимними вечерами перекидывалась с ним в картишки на невинный детский манер и (как уже сообщалось), сидя на деревьях, остро критиковала его привычку спать в носочках. Все это стоило многого. Выйти замуж за Уиллоуби, бесспорно, значило обеспечить приятную преемственность при смене одного образа жизни на другой. Однако…
— Привет!
В вестибюль вошел молодой человек и остановился перед ней. Она было подумала, что это Сэм сейчас позовет ее пировать; затем, очнувшись от размышлений, подняла глаза и узрела это пятно на роде человеческом — Клода Уиннингтона-Бейтса.
Он смотрел на нее сверху вниз с той смесью смущения и наглости, какая появляется на лице молодого человека, когда он случайно встречает девушку, которая в недавнем прошлом украсила его фонарем под глазом с помощью увесистых богословских рассуждений. Он был худощавым молодым человеком, одетым по последней моде. Рот у него был маленький и подловатый, глаза поблескивали глупой хитростью, а волосы, поднимавшиеся к макушке уступами и террасами, глянцево сверкали от помады, облюбованной золотой молодежью. В целом — зрелище малоаппетитное. — Привет! — сказал он. — Ждете кого-нибудь? На краткий миг Кей ностальгически пожелала, чтобы время повернулось вспять и она вернулась бы в тот возраст, который позволил бы ей повторить кое-что из высказанного ею по адресу Уиллоуби Брэддока в то далекое летнее утро, когда они коснулись темы носочков. Но поскольку она теперь достигла возраста осмотрительности, исключавшей подобное богатое красноречие, Кей удовольствовалась тем, что посмотрела сквозь него и ничего не сказала.
Маневр не подействовал. Клод сел на диванчик рядом с ней.
— Знаете, вот что, — убедительно заявил он, — не стоит дуться. То есть я хочу сказать…
Кей отказалась от тактики молчания.
— Мистер Бейтс, — сказала она, — вы помните мальчика, который учился с вами в школе, по фамилии Шоттер?
— Сэма Шоттера? — переспросил Клод, приходя в восторг от ее разговорчивости. — Еще бы. Я помню Сэма Шоттера. Плохо кончил. Я видел его на днях, так он абсолютно…
— Он будет здесь минуты через две. И если он увидит, что вы сидите тут, а я скажу ему, что вы мне надоели, он, наверное, разорвет вас в клочья. На вашем месте я бы ушла.
Клод Бейтс ушел. Впрочем, этот глагол лишь весьма слабо выражает стремительность его движений. Вот сейчас он сидел, вольготно развалившись на диванчике в вестибюле, а в следующую секунду испарился, и вестибюль совершенно от него очистился. Кей, оглянувшись через плечо в зал, заметила, как он рухнул на стул и утер платком вспотевший лоб.
Она вернулась к своим мыслям.
Появление Клода придало им новый поворот, а вернее, выдвинуло на первый план то, что до этого момента пряталось в глубине ее сознания, — материальное положение Уиллоуби Брэддока. Уиллоуби Брэддок был очень богат; девушка, которая станет миссис Уиллоуби Брэддок, будет очень богата. Она, так сказать, автоматически займет такое положение в жизни, что никакие крадущиеся в ночи Клоды Бейтсы не смогут ее допекать. И это, бесспорно, давало еще одно очко в пользу мистера Брэддока.
К тому же тот был богат респектабельно, в стиле Мидуэйза, то есть обладал богатством, неразрывно связанным со старинными домами из серого камня, старинными зелеными парками и всеми уютными радостями английских старинных поместий. Он даст ей ту жизнь, которую она знала и любила с детства. Однако…
Кей задумчиво посмотрела прямо перед собой, а посмотрев, увидела, как из вращающейся двери возник Сэм.
— Я ведь не опоздал? — с тревогой осведомился он.
— По-моему, нет.
— Ну так идемте. Черт, какой отличный день!
Он заботливо повел ее в зал и дальше — к столику у большого окна, выходившего во двор. Гардеробщик, бесшумно кравшийся по их следу, забрал у него шляпу с тростью и удалился с видом леопарда, который поохотился очень удачно.
— Симпатичная личность, — заметил Сэм, провожая его одобрительным взглядом.
— Сегодня вам как будто нравятся все и вся.
— Именно. Ведь сегодня самый светлый и веселый день в самом радостном году, и разрешаю вам ссылаться в этом вопросе на меня. Ну а что вы предпочтете?
Кончив заказывать, что он проделал на самую широкую ногу, Сэм наклонился вперед, нежно взирая на свою гостью.
— Черт! — сказал он в полнейшем восторге. — Вот уж не думал, сидя в этой рыбачьей хижине и глядя на вашу фотографию, что и двух месяцев не пройдет, как вы будете сидеть напротив меня за столиком в «Савое».
Кей слегка растерялась. Короткое знакомство с Сэмом успело научить ее, что он человек на редкость прямолинейный, но подобной прямолинейности она все-таки не ожидала. Видимо, в его лексиконе отсутствовали слова вроде «сдержанность» и «тактичность».
— Какая это была рыбачья хижина? — спросила она, ощущая себя пожарным, направляющим дырявый шланг на весело полыхающий склад, набитый взрывчатыми веществами.
— Вы ее вряд ли знаете. Третья слева при въезде в Канаду.
— Вы любите ловить рыбу?
— Да. Но, с вашего позволения, мы не будем говорить об этом. Наша тема — фотография.
— Вы все время говорите о какой-то фотографии, но я ничего не понимаю.
— О фотографии, про которую я рассказывал на вчерашнем обеде.
— А! Та, которую нашел ваш друг… какой-то девушки. — Это был не друг, а я, и девушка не какая-то, а вы.
Тут их тет-а-тет нарушил официант с закусками. Кей выбирала неторопливо, но это не сбило Сэма с излюбленной темы. Кей начала подозревать, что отвлечь его могло бы только землетрясение, и причем не всякое, а только если бы оно обрушило потолок зала.
— Помню, как я ее увидел на стене.
— Интересно, которая та? — небрежно сказала Кей.
— Та…
— Лишь бы не та, на которой я сижу двухлетняя в морской раковине.
— Та…
— Мне обещали, что если я буду очень послушной и буду сидеть тихо-тихо, то увижу, как из фотоаппарата вылетит птичка. По-моему, она так и не вылетела. И почему мне позволили позировать в подобном костюме, пусть и в два года, я до сих пор понять не могу.
— Та, на которой вы в костюме для верховой езды стоите
рядом со своей лошадью.
— Ах, эта?… Пожалуй, я все-таки остановлюсь на омлете.
— Омлете? Каком омлете?
— Не знаю. Omelette a la чему-то там, кажется, так?
— Погодите! — сказал Сэм, словно человек, ощупью ищущий выход из лабиринта. — Каким-то образом мы сбились на омлеты. Я не хочу говорить об омлетах.
— Впрочем, я не уверена, что он а lа чему-то. По-моему, по omelette marseillais или другое похожее слово. В любом случае подзовем официанта и скажем «омлет».
Сэм подозвал официанта и сказал «омлет». Официант не только понял, но словно бы остался очень доволен.
— В первый раз, когда я увидел эту фотографию… — начал Сэм.
— Интересно, почему они называют его marseillais? — задумчиво сказала Кей. — Как по-вашему, он из каких-то особых марсельских яиц?
— Понятия не имею. Знаете, — сказал Сэм, — омлеты и яйца меня как-то не слишком интересуют.
— А вы когда-нибудь бывали в Марселе?
— Да. Однажды попал туда с «Араминтой».
— А кто такая Араминта?
— Араминта в кавычках. Грузовое судно, на котором я некоторое время плавал.
— Как увлекательно! Расскажите мне о ваших плаваниях на «Араминте»!
— Ничего увлекательного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32