в котором сила применяется только для защиты собственности и прав каждого; в котором поддержание целого и частей в границах закона во имя мира во всем мире является единственной целью политической активности»(16).
Совместный протокол, подписанный в 1818 году, вновь подтвердил, что «пять держав… имеют твердое намерение никогда, ни во взаимоотношениях друг с другом, ни по отношению к другим странам, не отступать от принципов сплоченности»(17).
Регулярные встречи «лицом к лицу» европейских лидеров являлись, возможно, самым важным институтом Союза. Встречи на высоком уровне проходили всякий раз, когда возникала кризисная ситуация или определенные разногласия. Решения принимались только при согласии всех сторон. Страны-участницы сохраняли территориальный status quo, границы могли быть изменены исключительно путем переговоров и согласия всех пяти членов Союза. Механизм управления сдерживанием и коллективным бездействием был важен не менее, чем механизмы общих обязательств. Члены Союза установили сферы влияния, буферные зоны, нейтральные зоны и демилитаризованные зоны, что позволяло избежать соперничества в нестабильных регионах. Для всех пяти стран было предпочтительнее воздерживаться от интервенции, чем рисковать возникновением стратегической конкуренции. Союз также поддерживал позицию нейтралитета как средства предотвращения конфликта интересов. Великобритания выступала против интервенции Австрии, России и Пруссии для подавления либеральных реформ в Италии в 1820–1821 гг. Однако вместо того чтобы блокировать эту операцию, Лондон продолжал сохранять дистанцию. Лорд Кестльри согласился наблюдать со стороны «при условии, что союзные государства предоставят все необходимые гарантии того, что их действия не направлены на установление господства и не нарушают территориальное устройство Европы»(18).
Гибкость институтов также являлась ключевым условием эффективности Священного союза. Государственные деятели, причастные к созданию Союза, признавали, что излишний формализм и институци-онализация принесут больше вреда, чем пользы. Союз оказался бы непрочным и кратковременным, полагайся он на строгие правила и уповай на постоянную готовность своих членов осуществлять совместные военные операции при малейших признаках кризиса в каком-либо регионе. Вместо этого в Союзе широко распространилась практика переговоров, взаимных уступок, договоренностей и прочих дипломатических форм достижения консенсуса. Подобно Франклину Рузвельту, архитекторы Союза стремились к рабочему минимуму, а не к недостижимому максимуму. Английский меморандум 1818 г. прекрасно выражает это стремление: «Не приходится сомневаться, что нарушение договора [о территориальной системе Европы] каким-либо одним государством является преступлением, которое остальные государства, буде они сочтут это приемлемым, могут покарать, совместно или по отдельности; но договоренности не предусматривают в явной форме обязательного осуществления подобных карательных мер… Осуществление этой обязанности, как представляется, осознанно оставляется на усмотрение членов Союза, в зависимости от времени и обстоятельств совершения преступления, и государство-преступник призывается к суду теми государствами, каковые сочтут себя в настоящий момент оскорбленными и готовыми к отражению преступных посягательств»(19).
Последней составляющей успеха Союза стал процесс социализации, начавшийся благодаря многочисленным переговорам стран-участниц. Лидеры Великобритании, России, Австрии и Пруссии, объединившись в альянс против Франции, еще до создания Священного союза оказались связаны тесными личным! взаимоотношениями. Как отмечал Меттерних: «Императоры Австрии и России, король Пруссии и все три кабинета никогда не занимали обособленной позиции. Премьер-министр Великобритании также проявлял солидарность со своими коллегами из России, Австрии и Пруссии»(20). Эти личные взаимоотношения становились все более прочными после встреч и переговоров о поддержании мира, обсуждений принципов функционирования Союза и урегулирования возникающих конфликтов. Так постепенно складывалось и укреплялось чувство товарищества и формировались общие цели.
Союз питал не только личные связи, но и общую идентичность. Национальные лояльности уступали дорогу растущему чувству панъевропейской общности. Страны-участницы называли Союз не только пактом или альянсом, но и «сплоченным союзом». Европа, по словам лорда Кестльри, выработала «единство взглядов и постоянство целей, какого никогда ранее не существовало». Основной целью Союза являлось укрепление единства целей и чувства солидарности во имя «устранения ничтожных разногласий, свойственных спокойным временам, и сохранение принципов общественного устройства». Меттерних соглашался: «Единая Европа обрела в моих глазах притягательность родной страны»(21). Прозрачность границ и постоянные перемещения людей и товаров через национальные границы способствовали углублению панъевропейской идентичности. Социальная интеграция и коллективный европейский дух стимулировали сотрудничество и доверие среди членов Союза.
Социальная интеграция содействовала укреплению мира в Европе в XIX веке, однако ее недостатки постепенно привели к краху Союза и возвращению национального соперничества. Как и в Америке, где на пути создания единого государства встала несовместимость общественного устройства Севера и Юга, помехой продолжительного существования Союза стали различия между либеральными Великобританией и Францией и авторитарными монархиями России, Пруссии и Австрии. Разница в подходах к внутреннему устройству не мешала Союзу эффективно функционировать на протяжении десятилетий; его члены старательно избегали вмешиваться во внутренние дела друг друга. Но именно благодаря различию в концепциях государственной власти либеральные революции и крах консерватизма, постигший Европу в 1848 году, нанесли Союзу удар, от которого он не сумел оправиться.
Революционная «зараза» и политический хаос 1848 года привели к сосредоточению интересов стран-участниц Союза на внутренних делах. Франция и Россия обратились к национализму как средству достижения политического единства, тем самым сделав немалый вклад в возрождение стратегического соперничества. Кроме того, многие архитекторы Союза уже успели отойти от дел, лишив Европу тесных личных связей, доверия и чувства общей цели. Поскольку Союз действовал преимущественно в верхних эшелонах власти, социальная интеграция проникла неглубоко. Появление нового поколения лидеров означало, в связи со всем этим, гибель Союза. И в 1854 году сильнейшие державы Европы вновь оказались втянутыми в войну – на сей раз в Крымскую.
Нынешний Европейский Союз – третий вариант «приручения» мультиполярности. Наполеоновские войны, Крымская война, войны за объединение Германии, Первая мировая и Вторая мировая войны – все эти столкновения убедительно доказали деструктивный потенциал соперничества между географическими соседями и полюсами силы. Памятуя о кровавом опыте прошлых лет, по завершении Второй мировой войны европейские лидеры начали разрабатывать стратегию радикального изменения геополитического климата на континенте. Представленный ими план уступал в амбициозности американскому, однако был куда более решительным, нежели проект Священного союза с его упованием на сиюминутные формы сотрудничества. Путь «золотой середины» предусматривал постепенную экономическую и политическую интеграцию, которая со временем объединит национальные государства Европы и заменит стратегическую конкуренцию длительным сотрудничеством. Важнейшие элементы стратегии остались теми же – стратегическое сдерживание, объединяющие и ограничивающие институты и социальная интеграция.
Три связанных фактора стратегического сдерживания изначально присутствовали в европейской интеграции. Во-первых, необходимость «укротить» Германию, инициатора Первой и Второй мировых войн. Первыми выступили страны-победители. Союзники оккупировали Германию и, с началом «холодной войны», разделили ее на две части. Советская оккупация Восточной Германии растянулась на десятилетия. В Западной Германии население приняло на себя бремя сдерживания собственной агрессивности – в частности, был отменен институт Генерального штаба, что позволило держать под контролем армию, перенос столицы из пышного Берлина в скромный Бонн означал перемену политического курса, а конституцию дополнили положением о допустимости использования военной силы исключительно для защиты территории страны. Западные немцы также не прятались от прошлого – они признали ответственность за учиненные их соотечественниками жестокости и искали примирения с соседями. Все эти шаги были принципиально важны для избавления Германии от агрессивного национализма.
Во-вторых, Франция и Западная Германия вступили в процесс экономической и политической интеграции, благодаря чему граница между этими странами перестала быть геополитической разделительной линией. Цель формирующейся франко-германской коалиции заключалась в том, что отныне эти два государства соглашались идти плечом к плечу; решения, затрагивающие общие интересы, должны были приниматься исключительно посредством общего согласия и компромисса. Франко-германский союз, объединивший силу и влияние двух крупнейших государств Европы, безусловно являлся шагом к доминированию на континенте. Однако образование союза умалило значимость амбиций обеих стран по отдельности и привело к созданию системы взаимного сдерживания.
В-третьих, сам Европейский Союз явился «средством ограничения» амбиций. Он возник в результате соглашений, заключенных франко-германской коалицией с ее менее крупными соседями. Франция и Германия отказывались от стремления к господству, сознательно лишали себя ряда преимуществ, связанных с их размерами и могуществом, и соглашались подчиняться правилам единой Европы. Остальные государства, вступая в Европейский Союз, основанный на франко-германской коалиции, принимали «правила игры», принятые внутри этого союза. Таким образом малые страны добивались желаемого – противовеса неконтролируемому могуществу Франции и Германии. А последние реализовывали свою цель – создание Европы по их «чертежам»(22).
Конструируя необходимые социально-политические институты, Европа выбрала путь последовательных преобразований. Кровавое прошлое и многообразие культурных и политических барьеров препятствовали воспроизведению американского опыта по изначальному формулированию и законодательному закреплению условий союза. Поэтому Европе пришлось продвигаться маленькими шажками, неспешно и основательно прокладывая дорогу к единой политической структуре. Стимулом этого процесса была выбрана экономическая интеграция. Если Европа и вправду стремится к политическому единству, она должна начать с обретения единства экономического. При условии разрухи, царившей на континенте после Второй мировой войны, европейским лидерам не оставалось ничего другого, как использовать экономическую интеграцию на благо геополитической трансформации.
Роберт Шуман предельно ясно прокомментировал первый шаг в процессе экономической интеграции, создание ЕОУС – Европейского объединения угля и стали: «Поскольку Европа не была единым целым, шла война… Эта мера (учреждение ЕОУС) положит начало Европейской федерации, которая столь необходима для поддержания мира»(23). Несмотря на десятилетия эволюции в сторону формирования сначала ЕЭС, а теперь и ЕС, по сей день как сам процесс, охарактеризованный Шуманом, так и его цель остаются прежними. Во время обсуждения проекта монетарного союза в 1996 году канцлер Германии Гельмут Коль заявил: «В действительности политика европейской интеграции сводится к вопросу: чего мы хотим от XXI века – войны или мира»(24).
Политическая интеграция всегда отставала от экономической. Секторы экономики, извлекавшие выгоду из единого экономического пространства, служили движителем европейского проекта, вовлекая в процесс национальные государства, не желавшие отказываться от привилегий суверенности. Впрочем, эволюционные «приращения» мало-помалу накапливались, повышая значимость институтов Европейского Союза за счет национальных правительств. Сегодня ЕС выбирает направления дальнейшей централизации политической власти – измене ние правил голосования в Совете Европы, упрощение процедуры принятия решений, усиление роли Ев-ропарламента. Проект Европейской конституции, весьма важный как в историческом, так и в практическом отношении, находится в стадии обсуждения.
Социальная интеграция и значимость коллективной европейской идентичности существенно увеличили возможности ЕС по руководству национальными государствами в его составе. Европейцы до сих пор более привязаны к своим странам, чем американцы – к своим штатам. Однако усилия Европейского Союза по формированию общеевропейской идентичности не оказались тщетными: многие европейцы сегодня идентифицируют себя как граждан Европы, а не просто того или иного национального государства. Эта перемена идентичности обусловлена отчасти экономической интеграцией и открытостью границ. Но не стоит умалять и усилий в области социального конструирования. Европейский флаг, Европарламент, европейский паспорт, единая валюта, совместные культурно-образовательные программы, основание нескольких европейских университетов – все эти инициативы способствуют созданию легитимной политической системы единой Европы.
Магнетическая притягательность ЕС для вновь формирующихся демократий – вызов его идеологической структуре, его базовым принципам. Как и в случае с Америкой, расширяющийся союз не вынуждает другие страны искать укрытия или создавать коалиции соперников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72