«В войнах европейских держав, в делах, их касающихся, мы не принимали никакого участия, да это и не соответствует принципам нашей политики»(27).
Приблизительно два десятилетия спустя президент Джеймс Полк развил эти идеи, получившие название «доктрины Монро». Полк хотел помешать европейским державам встать на пути американской экспансии на запад. В то время Великобритания и Франция пытались не допустить присоединения Техаса к Соединенным Штатам, а Испания могла уступить Калифорнию Великобритании в обход США. «Мы всегда должны поддерживать такую ситуацию, когда народ нашего континента имеет право самосто ятельно определять свою судьбу, – заявил Полк. – Если какая-либо его часть, образуя независимый штат, захочет присоединиться к Конфедерации, обсуждать этот вопрос будут только они и мы, без какого бы то ни было зарубежного посредничества». Президент также убеждал своих заокеанских партнеров держаться в рамках внутриевропейского соперничества, заявляя, что принцип равновесия сил «не должен распространяться на североамериканский континент, особенно на Соединенные Штаты»(28). Очевидно, Полк руководствовался как новыми «американскими идеалами», так и фактами реальности. Он стоял на принципах самоопределения и в то же время оказывал давление на ведущие европейские державы, стремясь положить конец их присутствию в Северной Америке. Таким образом, сформировались два направления во внешней политике США: односторонность и изоляционизм. Америка обращается со своими соседями, как считает нужным, и держится в стороне от европейских политических интриг. В процессе приобретения Америкой западных территорий напряжение возникло не только между США и Европой, но и между самими северными и южными штатами. С начала становления Соединенных Штатов экономические и политические различия между Севером и Югом только углубились. Недоверие Джефферсона к сильному правительству и отстаивание им прав штатов президент Эндрю Джексон (1829–1837) сдобрил изрядной толикой популизма. Популистская политика, возобладавшая на аграрном Юге и распространявшаяся на запад, столкнулась лоб в лоб с ориентированной на элиту политикой Севера. Юг поддержал войну 1812 года, приветствовал перенесение границ все дальше на запад, а также одобрил войну с Мексикой, закончившуюся аннексией Техаса в 1845 году и последовавшим диспутом вокруг проведения южной границы нового штата. В последующие три года США частично или полностью присоединили к себе территории современных штатов Нью-Мексико, Юта, Невада, Аризона, Калифорния, Колорадо и Орегон, увеличив таким образом свои размеры более чем в два раза.
Экспансионистское усердие подогревалось коммерческими интересами. Плантаторы искали новые пригодные для обработки земли, возлагая большие надежды на Техас, где они предполагали выращивать хлопок. Фермеры и торговцы были заинтересованы в установлении контроля над портами западного побережья, расширявшими возможности проникновения на рынки Восточной Азии. Существовали и серьезные соображения безопасности: американцы стремились оградить себя от угрозы как со стороны индейцев, так и со стороны европейских колониальных держав. Кроме того, продвижению на запад способствовали и внутриполитические причины. Южане хотели увеличить количество рабовладельческих штатов и защитить аграрные традиции страны от натиска индустриализации и урбанизации. Растущее население видело в увеличении территории страны альтернативу городской занятости, а развивающееся сельское хозяйство – новые рынки сбыта(29).
Как и до 1840 года, экспансия на запад ограничивалась территорией Северной Америки. Численность американской армии и военно-морского флота оставалась весьма незначительной. До начала Гражданской войны регулярная армия в основном представляла собой милицейские формирования, отражавшие нападения индейцев. В 1861 году они насчитывали лишь шестнадцать тысяч человек, служивших в основном на границе индейских территорий. Сколько-нибудь внушительный военный флот, в отличие от торгового, у Соединенных Штатов практически отсутствовал. В ВМФ служили всего семь тысяч шестьсот человек, что составляло одну десятую от личного состава военно-морских сил Великобритании(30).
Несмотря на относительно невысокую стоимость экспансии на запад, северяне относились к ней без энтузиазма, видя в этой экспансии распространение рабства и демонстрацию милитаристских настроений. Они были скорее заинтересованы в развитии собственной промышленной базы, чем в захвате новых сельскохозяйственных угодий. В 1846 году за отказ платить федеральные налоги, идущие в том числе на финансирование воевавшей с мексиканцами американской армии, был арестован герой Массачусетса Генри Дэйвид Торо. Впоследствии он описал свой арест в известной книге «Гражданское неповиновение».
Несовпадение приоритетов Севера и Юга крылось в фундаментальных различиях в общественном укладе, культуре и экономике этих двух регионов. Со временем экспансия на запад сделала эти различия главными в противостоянии Севера Югу, намеревавшемуся сохранить рабство и традиционное общественное устройство. Столкновение региональных интересов и культур в конце концов привело к гражданской войне и гибели более чем шестисот тысяч военнослужащих, павших жертвой неуемных политических страстей.
Став поворотным пунктом во внутренней политике Америки, Гражданская война в то же время не оказала значительного влияния на отношения с Европой. Британия и Франция тяготели к Югу, поскольку от хлопка сильно зависела их текстильная промышленность, а порты южан были блокированы кораблями северян. В Великобритании многие приветствовали независимость Юга, аргументируя это тем, что разделенная Америка и независимая, настроенная антипротекционистски Конфедерация отвечают британским интересам. В конце концов, ни Британия, ни Франция так и не рискнули принять непосредственное участие в войне, вняв постоянным предупреждениям северян и едва ли воодушевившись перспективой втягивания в военный конфликт. Тем не менее их поведение лишь усилило убежденность Севера в том, что Соединенным Штатам необходимо ограничивать стратегическое присутствие Европы в Северной Америке(31).
Девяностые годы оказались для эволюции американской внешней политики более важными, чем шестидесятые. Прошло более ста лет, в течение которых взоры Америки были устремлены почти исключительно на западное полушарие. Но вот в последнее десятилетие девятнадцатого века Америка наконец предстает в качестве державы с амбициями, простирающимися далеко за пределы соседних государств. США значительно увеличили свой военно-морской флот. В 1889 году, когда президентом стал Бенджамин Гаррисон, американский флот находился на семнадцатом месте в мире. В 1893 году, когда Гаррисон ушел в отставку, – уже на седьмом. Кроме того, в ВМФ была принята новая, более амбициозная стратегия, а вместо маленьких крейсеров, годных разве что для защиты торговых судов и береговых линий, начали строить дредноуты, способные противостоять крупным флотам мира. Одновременно США удвоили усилия по вытеснению Великобритании и Испании из сферы своего влияния: первой – с помощью жесткой дипломатии, второй – с помощью военной силы в ходе спровоцированного самими же Соединенными Штатами конфликта на Кубе, когда был; одержан верх над испанским флотом. Победа в испано-американской войне еще больше распалила аппетиты США. В результате были аннексированы Пуэрто-Рико, Гавайи, Гуам и Филиппины.
Теодор Рузвельт, ставший президентом в 1901 году, продолжил экспансионистский курс, значительно расширив географию применения «доктрины Монро». Его внешнеполитическая деятельность получила название «политики большой дубинки». Рузвельт в значительной степени сохранил за Соединенными Штатами право в случае внешней опасности вмешиваться в дела государств западного полушария. Ускорившим начало этого процесса событием стал финансовый кризис в Доминиканской Республике в 1904 году. Стремясь возвратить долги, Европа угрожала интервенцией (она уже претендовала на активы Венесуэлы в 1902–1903 годах). Рузвельт послал агентов возглавить таможенную службу Доминиканской Республики и гарантировать оплату по существующим облигациям. «В западном полушарии, – заявил Рузвельт, – приверженность Соединенных Штатов „доктрине Монро“ может заставить США в случаях вопиющих правонарушений или крайней необходимости прибегнуть к практике международного полицейского давления». В своем ежегодном обращении к Конгрессу в 1905 году президент добавил, что расширенная версия «доктрины Монро» «предлагает единственно возможный способ оградить нас от военных конфликтов за рубежом. Мы придерживаемся такой позиции как в интересах мира, так и в интересах справедливости»(32).
Возможно, наиболее выразительным признаком новой политики Америки было принятое Рузвельтом в 1907 году решение отправить военно-морской флот в кругосветное плавание, продлившееся более года. Корабли заходили в порты многих стран мира, включая Бразилию, Чили, Перу, Мексику, Новую Зеландию, Австралию, Китай, Японию, Цейлон, Египет, Алжир, Турцию, Грецию, Италию и Францию. Таким способом Рузвельт объявил всему остальному миру о появлении Америки на политической сцене. Кроме того, к США перешло право на сооружение Панамского канала, впоследствии способствовавшего развитию Панамы. Ответом Рузвельта оппонентам, недовольным односторонним вмешательством Соединенных Штатов, явились все те же американские военные корабли.
Причин столь неожиданного вторжения Америки в мировую политику существовало несколько. Во второй половине девятнадцатого века экономика США росла быстрыми темпами. За период с 1860 по 1900 год численность американцев выросла более чем вдвое. Общая протяженность железных дорог увеличилась с 31 тысячи до 250 тысяч миль, в то время как производство пшеницы утроилось, угля – увеличилось восьмикратно, а добыча нефти возросла более чем на две тысячи процентов. Рост производства железа и стали вывел американскую экономику на одно из первых мест в мире(33). К концу 1890-х годов Соединенные Штаты, с одной стороны, нуждавшиеся в новых рынках сбыта, а с другой – обладавшие впечатляющей экономической мощью, испытывали крайнюю необходимость и острое желание проводить более экспансионистскую политику.
Некоторые историки утверждают, что имперские замашки у Америки появились вследствие как неудачных экономических обстоятельств, так и вновь Достигнутого изобилия. Между 1893 и 1895 годами американская экономика испытывала резкий спад. Он совпал с обнародованием заявления Фредерика Джексона Тернера о том, что остановка расширения западных границ душит динамику развития страны(34). Тернер считал, что после освоения континента Соединенные Штаты будут вынуждены обратить взоры за океан, чтобы восстановить свою экономическую жизнеспособность. Как пишет Уолтер Ла Фебер: «Американское коммерческое сообщество считало, что расширение торговли за океан возродит американскую экономику». Захват Гавайских и Филиппинских островов, возможно, и усилил стратегические позиции Соединенных Штатов в Тихом океане, но коммерческие интересы все же были первостепенными. Согласно тому же Ла Феберу, «Соединенные Штаты захватили эти территории не с целью осуществления колониальной политики, а ради приобретения рынков сбыта излишков продукции высокомеханизированных заводов и фермерских хозяйств»(35). Несомненно, поиски новых рынков сбыта способствовали формированию в 1890-е годы более амбициозной внешней политики. Однако коммерческие причины не дают полного объяснения произошедшим стратегическим метаморфозам. И раньше Соединенные Штаты врывались на зарубежные рынки, поддерживая свои экономические интересы военно-морскими силами. Но теперь для защиты торгового флота страна строила отнюдь не легкие крейсеры, а линкоры. За океаном она не просто защищала права своих коммерсантов, а захватывала колонии. Как сказал Джон Бассетт Мур, помощник государственного секретаря в конце девяностых годов, Соединенные Штаты сменили «позицию сравнительной свободы от затруднительных обстоятельств на так называемую позицию мировой державы… Там, где у нас когда-то были только коммерческие интересы, теперь присутствуют также интересы территориальные и политические»(36). Мур справедливо отметил, что Америка испытывала на прочность новую большую стратегию, с помощью которой она намеревалась не только защищать свои глобальные коммерческие интересы, но также влиять на равновесие сил далеко за пределами своего региона.
Для объяснения изменения курса необходимо привлечь два дополнительных фактора: изменение региональной расстановки сил и влияние кулуарной политики на американские правительственные институты. Расходящиеся экономические интересы различных регионов страны в девяностые годы снова выдвинулись на передний план(37). Однако в это время Юг и Север парадоксальным образом поменялись ролями. Юг, первоначально выступавший за политику интервенции и экспансии, занял негативную позицию по отношению к глобальной роли Америки. Север, долгое время выступавший за политику изоляции и ненападения, стал главным проводником новых внешнеполитических амбиций страны.
Север, продолжавший развивать свою промышленность, уже определился относительно большой стратегии. Экономические интересы оказались более весомыми, чем региональная идеология, поскольку политическая инициатива перешла от плантаторов к промышленникам и финансистам. Северные производители и банкиры приветствовали как новые заказы, пришедшие с решением строить крупный военный флот, так и новые рынки, появившиеся в результате американской экспансии в Тихом океане и открытия Панамского канала. Кроме того, ведущая партия северян, республиканская, вступила в политический альянс с западными республиканцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72