– Хорошо, – сказал Лютров. – А как же вес? Если мы будем рассчитывать, что у нас восемнадцать тонн, а на самом деле вес будет большим? Как мы будем себя чувствовать на этой полосе?
– Ничего, – отозвался Тасманов.
– Что ничего? Ты уверен, что топливо действительно уходит?
– Я грешил на приборы, но они работают.
– Значит, так, – сказал Углин. – Топливо у нас уходит с левой стороны, правая показывает правильно.
– Так.
– Вот и по расходному баку видно…
– Так.
– Поэтому…
– Так.
– …если мы ошибемся…
– Так…
– …и у нас в Перекатах вес будет максимальный…
– Так.
– Сейчас я вам скажу… Сто, около ста двадцати восьми тонн. Ничего страшного не будет. А если мы не ошибемся, упадем без керосина.
– Хорошо, верно.
– Давайте прямо на Перекаты.
– Булатбек, какие машины там садятся?
– АН-24, ИЛ-14. Полоса хорошая.
– Ну, добро, пошли на Перекаты. Давай, Булатбек.
– Сейчас, командир, готовлю. – Саетгиреев разворачивал карту.
– Костя?
– Да?
– Свяжи Славу с Перекатами, быстро. Слава?
– Да?
– Докладывай, что идем к ним аварийно.
– Понял.
– Слава, работай, – сказал Карауш.
– Понял. На какой станции?
– На обеих.
– Понял, на обеих… Я – 0801, я – 0801, у меня на борту непорядок, буду садиться у вас, доложите возможность посадки…
Сквозь шум с земли донеслось:
– Перекаты-один, Перекаты-один… Вас понял, посадку разрешаю.
– Вас понял. Повторяю: посадка аварийно, возможно – с ходу, обеспечьте полосу… Возможна посадка с ходу…
– Перекаты-один, Перекаты-один… Вас понял; посадка с ходу.
– Алексей Сергеевич, – сказал Углин.
– Ау!
– Крен ощущаете в правую сторону?
– Да, есть.
– Значительный?
– Нет, не очень.
– Когда будет значительный, скажите. Сколько до Перекатов?
– Двести. Ровно, – сказал Булатбек.
– Что, пора снижаться? – спросил Лютров.
– Подожди, – сказал Чернорай.
Его перебил Углин:
– Алексей Сергеевич, сейчас магистральный топливный кран перекрыт, будет крен, возможно, значительный…
– Хорошо, понял. А слева продолжает убывать?
– Да.
– Здорово?
– Костя, надо передать на наш аэродром, что мы аварийно садимся в Перекатах.
– Наш не слышит уже. Я через Перекаты с ним свяжусь. Слава, работай с землей.
– Я – 0801… Вас понял, снижаюсь… Курс 135? Повторите! Понял, курс сто тридцать пять… Леша, занимай пять тысяч, курс сто тридцать пять.
– Понял.
– Командир, левы двигатели могут остановиться, – сказал Тасманов.
– Левые могут встать? Без топлива?
– Правые, а не левые, наверно, – сказал Чернорай.
– Левые, левые! – крикнул Тасманов.
– Горючее-то у нас держится на левой стороне? – У Чернорая были свои выводы после всего услышанного.
– Ушло с левой!
– Уходит с левой, – уточнил Углин.
– Командир, – сказал Карауш, – курс сто тридцать.
– Встанут так встанут, – сказал Чернорай, – на двух дойдем.
– Может, их прибрать, Алексей Сергеевич? Чтобы керосин не уходил?
– Прибрать?
– Да, левые двигатели, А то не дойдем.
– Сейчас рано, – сказал Чернорай, – мы провалимся.
– Как же мы пойдем на этой высоте на двух? – сказал Лютров.
– Ну, хотя бы один?
– Один можно. Убирайте… Слава, сними обороты с первого.
– На малый газ, – сказал Тасманов, – поставьте первый на малый газ.
– Сколько до Перекатов, Булатбек?
– Сто тридцать.
– А ближе аэродрома нет? – спросил Углин.
– Ближе нет. Самый ближний.
– Ничего, ничего, – сказал Лютров, – потихонечку снизимся сейчас и пойдем… Попроси снижения, Костя.
– Понял.
– Что? Лучше не стало? – спросил Тасманов Углина. – Левый я прибрал, магистральный закрыт. Смотри, уровень держится?..
– Костя, как со снижением?
– Дают высоту две пятьсот.
– Курс?
– Курс сто тридцать.
– Понял.
– Все-таки уходит, – услышал Лютров голос Углина. – Что будем делать?
– Надо останавливать и второй двигатель, – сказал Тасманов.
– Второй? – спросил Лютров. – Давайте второй…
– Алексей Сергеевич, топлива осталось двенадцать тонн, нужно немедленно останавливать второй, – сказал Углин.
– Да, убирайте второй.
– Может, их выключить? – спросил Тасманов.
– Надо выключить и закрыть пожарные краны, – согласился с ним Углин.
– Давайте попробуйте, – сказал Лютров.
– Но мы же не дойдем, братцы! – сказал Чернорай.
Лютров понимал беспокойство Чернорая, тяги могло не хватить, но нужно было выбирать меньшее из зол.
– Дойдем, – сказал Углин, – если сто километров, то дойдем.
– Сто тридцать, – сказал Чернорай. – Булатбек, сколько осталось? Леша, погоди снижаться, а то мы сейчас…
– Иосаф Иванович, может быть, все-таки наверху пройти, топливо экономить? – сказал Лютров.
– Алексей Сергеевич, оно выходит быстрее, чем вы его экономите.
– Хорошо, выключайте оба двигателя.
– Рано, рано, – сказал Чернорай.
– Костя, проси аварийное снижение, на них прямо.
– Понял, снижение аварийно.
– Останавливаю двигатель номер один, – сказал Тасманов.
– Давай.
– Топлива одиннадцать с половиной тони, – доложил Углин.
– Понял.
– Останавливаю двигатель номер два.
– Так, – сказал Лютров. – А вы правильно определили, откуда уходит топливо?
Он боялся, что ошибка может привести к остановке всех четырех двигателей: два выключат, два останутся без топлива.
– С левой стороны, это точно, – отозвался Углин. – Может быть, через бак, но скорее всего через двигатель.
– Понял.
– Но почему машина кренится влево? – спросил Чернорай.
– Как влево? Пустые баки слева и крен тоже влево?
Но так оно и было.
– Леша, у тебя куда кренится, влево? – спросил Чернорай.
– Да, потому что два двигателя встали.
Машина кренится из-за несимметричности тяги, – сказал Углин.
– Булатбек, – сказал Лютров, – дай Славе схему посадки.
– Топлива девять тони, – доложил Углин.
– Снижаемся, – сказал Лютров, – топливо больше не уходит? Кран перекрыт?
– Расход в норме.
– Следите.
– Костя, частоту Перекатов настроил?
– Да. Слава, работай.
– Они нас наблюдают? – спросил Лютров. – Пусть возьмут под контроль… Что сказали, Слава? Прямо садиться?
– Да. Шестьдесят километров до ближнего привода. Можно садиться с ходу. Ветер почему-то дают попутный, по полосе, – он протянул Лютрову схему посадки, – вот так… Так зайдем, садиться сюда…
– Вес может оказаться большим, худо с попутным, полосы может не хватить.
– Алексей Сергеевич, – чеканно сказал Углин, – вес, к сожалению, маленький.
– Точно, да?
– Абсолютно. Керосину нет на машине, – сказал Тасманов.
– Сомнений нет, – сказал Углин.
– Слава, магнитофон включил?
– Да. Булатбек, удаление какое?
– Сорок пять километров.
– Курс у них посадочный какой?
– Сто сорок девять. Будем заходить по обратному лучу.
– Да, пусть помогут, – сказал Лютров. – У них что, плохой заход с этой стороны?
– Видимо, да, если посылают по ветру.
– Почему, ты не знаешь?
– Нет. Надо запросить.
– Алексей Сергеевич, на двух двигателях сядем? – спросил Углин
– Пока снижаемся… Там посмотрим. Прямая покажет. В крайнем случае запустим перед посадкой один левый.
– И он моментально проглотит все топливо. Все топливо уйдет за две минуты.
– Сколько сейчас?
– Восемь тонн.
– И пока держится?
– Да, норма сейчас, – сказал Тасманов.
– Булатбек, сколько осталось до них?
– До Перекатов удаление… около сорока.
– Понял.
– Заведут с ходу, у них пеленгатор, – сказал Саетгиреев.
– Слава, земля, работай, – сказал Карауш.
– Я – 0801, я – 0801!.. Снижаюсь аварийно… Да. Прошу обеспечить посадку с ходу… На курс сто сорок девять. Вас понял. Как ветер?.. Да, продолжаю снижаться, скорость снижения… восемь метров в секунду. Снижаюсь на двух двигателях.
– Топлива семь с половиной тонн, – сказал Углин.
– Хорошо.
В кабине раздались редкие звонки.
– Это что, Булатбек, дальний привод?
Неожиданно заговорила земля:
– Перекаты-один, Перекаты-один… Рабочая длина полосы тысяча восемьсот восемьдесят метров… Земляные работы в конце… Обеспечьте торможение.
– Вас понял. Давайте удаление… Понял. Курс сто сорок девять? Понял.
– Второй двигатель у нас не работает, тормоза будут аварийные, командир, – сказал Тасманов.
– Хорошо. Сколько топлива, Иосаф Иванович?
– Топлива семь тонн.
– Слава, выпускай шасси.
– Шасси? Рано, на двух двигателях не дойдем, Леша, зачем? На прямой выпустим. Зачем тебе это нужно?
– Выпуск аварийный, могут долго не выходить.
– Выпустятся, на прямой снижаться будем и…
– Тасманов, шасси будут нормально выходить?
– Шасси?.. Слабо будут выходить.
– Слабо, да?
– Да, медленно.
– Сейчас развернемся и будем выпускать, Слава.
– Будут заводить по локатору, – напомнил Саетгиреев.
– Слава, скажи, чтобы длинный заход не делали.
– Понял. Разворачивайся.
– Видишь полосу, да?
– Да.
– Скорость триста… Слава, посмотри, шасси-то у нас…
– Не вышла правая?
– Правая нога не вышла.
– Аварийно выпускается, – сказал Тасманов, – медленно идет.
– Слава, держи скорость!.. Слава, скорость триста.
– Двигатели больше не дают!
– Тасманов!
– Да, командир?
– Запусти второй двигатель!
– Понял, запускаю.
– Магистральный кран открой! Второй, второй, – сказал Углин.
– Двигатель не идет, командир.
– Первый запускаю, – сказал Углин.
– Слава, машина падает! Держи обороты полностью, Слава!
– Двигатели не держат… Давай форсаж, Тасманов!
– Бортинженер, форсаж обоим правым!
– Есть обоим форсаж!
– И запусти какой-нибудь двигатель, – сказал Чернорай.
– Нет, ничего! – По полосе, как по ориентиру, Лютров видел, что форсаж восстановил нужную скорость снижения. – Шасси?
– На месте, командир, – сказал Тасманов.
– Хорошо, Алексей Сергеевич, – сказал Саетгиреев. – Доворачивайте.
– Да, да… Форсаж есть?
– Да, – отозвался Тасманов.
Едва кромка полосы скрылась под самолетом, как колеса С-44 гулко зарокотали по бетону.
– Хорошо… Вот так, – говорил Лютров, – убирай форсаж, Слава. Убирай двигателя, Тасманов.
– – Понял, двигатели убрал.
– Хорошо. Парашют, Слава, парашют.
– Тормоза аварийные, – напомнил Тасманов.
– Понял. Славик, парашют.
– Есть, есть.
Все почувствовали сильный рывок выпущенных тормозных парашютов, а вслед затем услышала голос Карауша:
– Ну вот, а вы боялись…
– Проснулся, одессит… Вентиляторы, Слава, не забудь.
– Да, Да.
– Братцы, а топлива осталось семь тонн! – сказал Углин.
Спокойно, спокойно, полоса кончается, а мы еще не встали… Вон строительные машины, там люди… Тихо, тихо…
– Сейчас встанем. Все нормально, – сказал Тасманов.
Несколько раз качнувшись при включении тормозов, С-44 остановился.
– Ну вот, братцы, по-моему, ничего…
– Отлично, Алексей Сергеевич! – сказал Углин. – Айда разбираться.

Еще до того, как к огромной машине, казавшейся среди ИЛ-14, ЛИ-2 и АН-24 осой, упавшей в муравейник, подкатил оранжево-черный «газик» руководителя полетов, высокого, подвижного человека в форме, из люка в нише передней ноги самолета по спущенной Тасмановым лестнице вышли один за другим все члены экипажа. Из шести человек в коричневых кожаных костюмах только двое резко выделялись – Лютров своим ростом, как будто стеснявшим его, принуждавшим двигаться медленно и опасливо, и Углин – пугающе худой, узкогрудый человек в очках, которые непременно соскочили бы с его длинного тонкого носа, если бы на пути к стыдливо розовеющему в любую погоду кончику не оказалось удобной впадинки. Бортрадист Костя Карауш и штурман Саетгиреев выглядели одинаково стройно, в равной мере обладая той юношеской стройностью, которая ухитрялась уравнивать их в летах, хотя Карауш был почти на десять лет старше Саетгиреева. Тасманов и Чернорай казались братьями – одинаково коротконогие, с широкими литыми спинами и длинными руками, разве что Чернорай был заметно крупнее бортинженера.
Углин первым подскочил к двум спаренным двигателям на левой стороне и, ступив прямо в натекшую на бетон лужу керосина, принялся вскрывать капот двигателя.
– Что-то, по-видимому, с топливными трубами. Что-то с ними, – бормотал Углин, ловко орудуя отверткой в паре с подоспевшим Тасмановым, не замечая, что керосиновая капель сыпалась ему за шиворот.
– Ну, конечно! Смотрите!
Все шестеро, несколько потеснив любопытствующего руководителя полетов, сгрудились под провисшими створками капота, рассматривая плавно огибающую стальное тело двигателя белую трубу топливопровода. Там, куда указывала отвертка ведущего инженера, был виден сползший с места массивный, выточенный из нержавеющей стали стыковочный хомут с оборванным креплением, а в месте, где ему надлежало быть, зияла обнаженная щель, через которую за часовой полет они потеряли несколько десятков тонн керосина.
– Н-нда, – Костя Карауш причмокнул и посмотрел на Углина взглядом ведущего расследование детектива. – Насколько я понимаю в кавалерии, мы должны были сгореть, многоуважаемый Иосаф Иванович?
– Маловероятно, Костенька. При таком истечении пожар маловероятен, мощный поток, насосы работали на максимале… Я их уничтожу! – неожиданно прибавил Углин, имея в виду не насосы, а фирму, чьи двигатели стояли на С-44. – Такого пустяка не продумать.

Через час заместитель начальника аэропорта устроил экипаж в пустующей гостинице для летного состава, установил охрану самолета, вручил Лютрову подтверждение приема посланной на летную базу радиограммы о вынужденной посадке, и когда Лютров протянул ему в знак благодарности руку, он задержал ее, неожиданно объявив:
– А я вас знаю.
Лютров внимательно посмотрел на крепко подбитого жирком человека в синей форме с золотыми шевронами, силясь вырвать из картотеки памяти ничем не примечательное, улыбающееся лицо. Но тщетно. Он не мог вспомнить этого человека.
– Вот задача, – сказал Лютров, и в самом деле озадаченный тем, что плохая память может обидеть, черт возьми, хорошего человека.
А тот, как нарочно, терпеливо ждал, не стараясь опередить событие, уверенный, что вспомнить его – дело времени.
Внутренне отказавшийся от попыток вспомнить, Лютров смущенно потянул вниз бегунок застежки-«молнии» на кожаной куртке (погода стояла жаркая для начала мая), взял из одной руки в другую небольшой мягкий чемодан с брюками, бельем, плащом и несессером:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38