Арно продолжает прислушиваться.
Со двора в это время появляется Мари с ведром воды и, увидев Либле, говорит:
– А, звонарь, здорово!
– Будем здоровы, мадам, – отзывется Либле.
– Я все по старой памяти называю тебя звонарем, – продолжает затараторить Мари, – а может, ты уже и не звонарь вовсе. Говорят, в прошлое воскресенье кучер в колокол бил. Поди знай, сможет, тебе уже сказали: «Либле, па-ади прочь!» Теперь можешь веревкой хлеб резать, коли хочешь.
– Ты за меня не бойся, – отвечает Либле, – я-то буду резать как захочу – хоть веревкой, хоть пилой, а ты лучше сама смотри, как бы носом в помои не угодить!.. Сопли-то вытри!
Все вокруг хохочут, потом батрак в свою очередь спрашивает Либле:
– Ну, а как же все-таки, уволили тебя или нет? И верно, говорили, будто кучер уже один раз звонил в колокол.
– Уволили – так уволили. Точно на свете и службы другой нет, как только в колокол бить. Работы хватит – была бы охота работать, – отвечает Либле.
– Значит, все-таки уволили?
– Ну да.
Арно ошеломлен. На щеках его снова проступает румянец, мальчик беспокойно ворочается под одеялом. Значит, случилось именно так, как он предполагал. Либле уволили из-за истории с плотом, хотя он ни в чем не виноват. Виновен Тыниссон. Нет, так этого оставить нельзя. И какой нехороший этот Тыниссон, не признался, что это он…
Сердце Арно бьется учащенно, щеки пылают, одеяло, которым он укрыт, давит его, будто оно бог весть какое тяжелое. Это ведь ужасно: человека увольняют со службы без малейшей вины. А виновник… боже ты мой, ведь не один Тыниссон виноват, виноват и он, Арно.
Больной становится все беспокойнее. Когда мать, войдя в горницу, кладет руку ему на лоб, оказывается, что у него уже снова небольшой жар.
– Послушай, у тебя опять голова горячая, – говорит мать и уходит обратно в первую комнату.
– У Арно опять жар, – доносится до него голос матери. – Либле, не хочешь ли его проведать?
Либле входит в горницу. Он заговаривает с Арно очень ласково и сердечно. Арно прямо поражен, откуда у Либле, этого пьяницы и зубоскала, берутся такие слова. Когда гость направляется к двери, Арно говорит ему вдогонку.
– Либле, Либле, ты ведь ни в чем не виноват. Я знаю, кто потопил плот.
Либле вопросительно смотрит на мальчика, но, видя, что тот ничего больше не хочет говорить, машет рукой.
– Ладно. Пусть будет так, Арно. Не все ли равно, кто потопил, но я им звонить больше не стану.
– Почему же? А если узнают, что ты не виноват?
– Пусть так и будет. Какая тут вообще вина! Ничего тут нет, одно упрямство кистера да пробста. Ну и пусть.
Либле уходит. Арно слышит, как отец говорит ему:
– Ну, если тебе некуда будет податься, приходи к нам. Уж мы тебе работу подыщем.
Батрак поддерживает отца:
– Да, да, приходи к нам. Как раз березы рубить надо. Пойдем с тобой в лес да как возьмемся – пила завизжит. Ты тоже парень крепкий. Тебе только и работать в лесу, чего ты с колоколом возишься.
Арно не может успокоиться. Ему не терпится поскорее выздороветь, чтобы можно было пойти в школу. Он непременно должен поговорить с Тыниссоном.
XVII
– Тоотс, что ты там делаешь?
– Ничего.
– Если человек ничего не делает, то спокойно сидит на своем месте. Что у тебя за пазухой?
– Ничего.
– Если у человека за пазухой ничего нет, то там должно быть пусто. А у тебя куртка оттопыривается. Постой, постой, там даже что-то шевелится.
Под курткой у Тоотса что-то тихо, жалобно попискивает.
– Ох, сатана, да не царапайся ты! – шепчет Тоотс, крепко прижимая левую руку к груди.
Учитель, видя, что за пазухой у Тоотса творится что-то неладное, подходит к нему.
– Покажи-ка, что у тебя там.
– Ничего нету. – Тоотс краснеет и продолжает сидеть на месте. Он бы с радостью поднялся, но именно это «ничего нету» и не дает ему двинуться с места. На лице его отражается мука.
– Но это по меньшей мере странно, – говорит учитель. – За пазухой у него «ничего нету», и все-таки это «ничего нету» шевелится и пищит. Ну-ка, покажи!
Тоотс видит, что спасения нет, и начинает расстегивать пуговицы куртки. За пазухой у него вдруг что-то начинает беспокойно копошиться – пыхтит, сопит, ищет выхода. Наконец оттуда высовывается мордочка маленького щенка.
– Ну вот, этого еще не хватало! – говорит учитель. – Завтра ты еще, чего доброго, сунешь себе поросенка за пазуху. Скажи на милость, зачем ты притащил в школу щенка?
– Кийр хотел его у меня купить.
– Неправда! Тоотс врет. Он вчера сказал, что у него есть щенок, который умеет плясать и бить в барабан. А я ему ничего не ответил.
– Как это – ты ничего не ответил? Ты же хотел его купить. Еще велел принести сегодня в школу, – обиженным тоном возражает владелец щенка.
– Прежде всего замолчите, – говорит им обоим учитель, – и послушайте, что я вам скажу. Тоотс… слышишь, Тоотс!
– Да, да, слышу.
– Как ты думаешь, что мне с тобой теперь делать?
Тоотс с грустной улыбкой глядит в угол.
– Неправда. В угол я тебя сегодня ставить не собираюсь. Я сегодня тебя вообще не буду наказывать. Обещай мне, что ты больше не станешь проказничать, и с тобой ничего плохого не случится. Обещаешь?
– Обещаю.
– Отлично. Но все-таки, чтобы вещи, которые у тебя сейчас в кармане, не вводили тебя в искушение, подойди сюда и выложи их на мой стол. Иди же, иди!
– Не хочу, ребята увидят.
– Ах, вот что? Ну ладно, тогда пусть только нам двоим будет известно, что у тебя в карманах спрятано. Пойди в мою комнату и выложи там все это на стол. Собаку тоже захвати туда; когда пойдешь домой, возьмешь и ее с собой.
Тоотс удаляется. Когда он возвращается в класс, его карманы, обычно набитые битком, висят совсем пустые.
– Все выгрузил? – спрашивает учитель.
– Все.
– Отлично. А теперь садись и постарайся быть внимательным. Когда завтра придешь в школу, не приноси с собой ничего лишнего. Слышишь? Если я что-нибудь замечу, тебе опять придется выкладывать все на стол. Возьмись наконец за ум; пересмотри дома все свое добро и не тащи в школу то, что тебе здесь совсем не нужно. Хорошо?
– Хорошо.
И произошло нечто непостижимое. До самого конца уроков Тоотс вел себя, как самый примерный ученик. Правда, между ним и Визаком произошло небольшое недоразумение, но виноват был Визак: он пытался через замочную скважину заглянуть в комнату учителя, чтобы посмотреть, что за вещи Тоотс принес с собой в школу. Неизвестно, удалось ему там что-нибудь увидеть или нет, но своим закадычным друзьям Тоомингасу и Сымеру он, говорят, потом рассказывал, что на учительском столе было много всякого добра – две или три книжки про индейцев, несколько камешков, пара напильников, кусочки железа, два-три ножика, стальное шило, клубок ниток, пачка иголок, деревянный конек с длинной веревкой и еще много всякой всячины.
После второго урока во время перемены в класс вошел мальчик, бледный, с ввалившимися глазами. Многие сперва не узнали его, и только через несколько минут послышались голоса:
– Это Тали! Смотри-ка, Тали!
Да, это был он, Арно Тали. Он стоял, окруженный ребятами, и все с изумлением смотрели на него. Но это уже не был прежний румяный, живой мальчуган: он исхудал, глаза его глядели устало. Он, казалось, и не обращал на ребят особенного внимания; взгляд его искал лишь двоих – Тээле и Тыниссона.
Его не пустили бы так скоро в школу, но он до того приставал к отцу, что старик наконец сказал: пусть идет, если хочет, – может, скорее поправится.
И вот он снова в школе. Батрак привез его сюда на лошади и обещал после за ним приехать. Был понедельник; все домашние утром думали, что Арно сегодня еще в школу не пойдет, и Арно сначала примирился с этой мыслью. Но потом его охватило какое-то беспокойство: он непременно должен пойти в школу.
Учитель вошел в класс, поздоровался с Арно, спросил, как его здоровье, и, погладив мальчика по худенькой щеке, добавил, что лучше бы ему еще несколько дней посидеть дома и немного окрепнуть. Но в душе учитель радовался, что его любимый ученик опять в школе.
Перемена кончилась, но Арно так и не удалось поговорить ни с Тээле, ни с Тыниссоном. На следующей перемене он сразу же разыскал Тыниссона и больше не отходил от него.
Тээле заметила это и обиделась на Арно за то, что он подошел не к ней, а к Тыниссону.
В это время какая-то девочка опрокинула чернильницу и измазала ее учебник географии. Тээле расплакалась. Все удивились, что она плачет из-за такого пустяка, и никто, конечно, не догадался, что плачет она вовсе не из-за книжки, а из-за Арно.
– Уже здоров? – спросил Тыниссон, оглядывая друга.
– Здоров. Иногда, правда, голова бывает горячая, а больше ничего, – ответил Арно.
– В учении ты от нас отстал немного.
– Отстал, конечно… но я догоню.
– Ну да, для тебя это ничего не значит. У тебя память хорошая. Скоро догонишь.
На этом разговор их прервался. Вообще беседа у них как-то не клеилась. Им обоим стало даже чуть неловко. Тыниссон глядел в сторону. У Арно на лице появилось боязливое и смущенное выражение.
– А Либле все-таки уволили… – начал он.
– Ну да…
– Что же теперь будет? Так ведь…
– Тыниссон повернулся к Арно, все еще не глядя на него.
– Я думал – ты уже забыл…
– Нет, как же это… ведь это как-то… и куда же ему идти? Виноваты мы с тобой, а его увольняют.
Только теперь Тыниссон посмотрел на Арно. Слова «виноваты мы с тобой» удивили его. Откуда взялось это «мы», в то время как виноват только он один, Тыниссон? Почему Арно так говорит?
– Да, Либле, конечно, не виноват, но…
– Я не знаю… надо бы кистеру сказать…
– Нет! – Тыниссон покачал головой и снова опустил глаза. Арно растерянно посмотрел на него. Ему казалось, что самый правильный путь – это во всем признаться, а там – будь что будет. Но так этого оставить нельзя. Помолчав, он спросил:
– А что же нам тогда делать?
– Тебе-то ничего не будет, а меня из школы выгонят, – ответил Тыниссон.
– И меня тоже.
– А тебя за что?
– Я ведь соврал, что мы вместе ушли из школы в ту субботу… Помнишь?
– Ну, за это тебя не выгонят. А меня – наверняка.
Они снова замолчали. Ни один ни другой не знали, что сказать. Арно стало жаль Тыниссона. Он готов был сделать что угодно, лишь бы отвести беду; у него даже мелькнула мысль – а нельзя ли все оставить так, как есть… Но вдруг по всему телу у него пробежала жаркая струя, он почувствовал, как во рту все пересохло… Быстро, словно в лихорадке, он шепнул Тыниссону:
– Нет, нет, я расскажу.
Тыниссон, густо покраснев, снова покачал головой; губы его шевельнулись, но он не произнес ни слова.
Потом отвернулся к окну и стал глядеть во двор.
Прозвенел звонок, перемена кончилась. Хорошо еще, что Арно на уроке не спрашивали, он, наверное, отвечал бы невпопад. Голова его была сейчас занята одной лишь мыслью, и эта мысль так его мучила, что он ни на чем другом не мог сосредоточиться.
Уроки уже подходили к концу, а он все еще не мог прийти к твердому решению. Что-то необходимо было предпринять, но что именно, он и сам ясно не представлял себе. Как нужен был ему сейчас хороший советчик! Но кому рассказать, кому доверить свою тайну? Матери? Арно уже заранее предвидел, как поступит в таком случае его мать: если она узнает, что сынок ее тоже замешан в этом деле, она, конечно, постарается все сохранить в тайне. Рассказать отцу? Нет, отцу нельзя было говорить. Отец никогда не позволил бы сыну врать. Отец его в этих вещах очень строг. Что же остается? Да опять-таки одно-единственное: пойти домой и чистосердечно признаться матери. Может быть, она все же придумает способ все так объяснить и устроить, чтобы ни его, ни Тыниссона не исключили из школы. Но тогда дело это затянулось бы еще дня на два, на три. А ведь Арно так ждал момента, когда сможет опять пойти в школу и сейчас же, немедля, признаться, что виноват и он сам, и Тыниссон.
После уроков Арно опять подошел к Тыниссону. Тот в это время заворачивал в платок свои книжки. Арно несколько минут наблюдал за ним, не говоря ни слова. Потом вдруг выпалил решительно:
– Пойду сейчас и расскажу все кистеру.
– Иди! – помолчав, тихо ответил Тыниссон.
Такого ответа Арно не ожидал. Ему опять стало жаль Тыниссона. Он чуть было не начал объяснять ему, что даже если их и выгонят, это не такая уж беда – можно ведь поступить в какую-нибудь другую приходскую школу; но Тыниссон посмотрел на него такими злыми глазами, что он промолчал. Ему подумалось: начни он сейчас еще что-нибудь говорить – Тыниссон скажет: «Что ты болтаешь, ведь этим делу не поможешь. Иди!» И Арно пошел. С сильно бьющимся сердцем, на цыпочках прошел он через переднюю, отделяющую класс от кабинета кистера, и, остановившись у дверей, прислушался.
Кистер сидел за письменным столом. Арно ясно слышал, как поскрипывает по бумаге перо, как шелестят станицы книги. Он обдумывал, с чего ему начать. Это казалось неимоверно трудным, гораздо труднее, чем признать свою вину. Только бы начать, потом уж пойдет, но вот начало…
Он попробовал составить в уме первые фразы: «Я пришел сказать, что Либле ни в чем не виноват. Плот потопил Тыниссон. Я тогда соврал, будто мы вместе пошли домой».
В это время кто-то вошел в кабинет из других дверей, и Арно показалось, что шаги приближаются к той двери, за которой он стоял. Теперь нужно было на что-то решиться – либо войти, либо убежать. Войти у него не хватало смелости. Он ведь думал, что успеет еще немного подготовиться, а теперь получилось так, что надо было сразу предстать перед кистером.
Арно как ужаленный отбежал от дверей, к классной комнате. В то же мгновение дверь классной отворилась, и Арно стремглав полетел прямо в чьи-то объятия.
– Ну, это что такое? – спросил человек, на которого он натолкнулся.
Арно поднял глаза и покраснел от стыда. Перед ним стоял учитель. Арно так ничего и не смог ответить и продолжал растерянно стоять у дверей. Когда же учитель с удивлением вопросительно посмотрел на него, он не смог выдержать его взгляда и громко расплакался.
Лаур не знал, что ему и думать об этом мальчугане. Вот уже второй раз Арно, как только учитель с ним заговаривал, сразу начинал плакать. Но сейчас учитель решил, что не отпустит его так легко, как тогда у реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42