– доверительно заговорил Вадим. – Дело не в характере мужа или жены, – пусть он или она будут идеальными, – тут в силу вступает другой могучий фактор – время. Самый хороший муж или замечательная жена со временем теряют свою цену… Разве мало случаев, когда жена уходит от хорошего мужа к подонку? Или наоборот? То, что ценят другие в знакомых, не имеет цены у людей, годами живущих вместе. Человек ко всему привыкает – и к хорошему, и к плохому. А когда приходит привычка, значит, прощай любовь!
– Вадик! Ты никак надумал оставить Иришку? – округлила свои карие глаза Вика. – Лучше ты вовек не найдешь жены! Она была самая женственная и покладистая на курсе!
– Плохо ты знаешь свою подругу! – усмехнулся Вадим. – А вообще, выходи замуж. Даже за Васю Попкова… Ты права: Ирина – золотая жена, это я – лопух.
– Давай-давай, теперь займись самоедством! – подзадорила Вика.
– Я тебе говорил, что человек ко всему привыкает, – продолжал он, задумчиво глядя на белый с синим катер, несущийся по Неве. – Помню, в войну я жил в глухом лесу, в сырой землянке, с потолка капало, ну когда партизанил, так веришь, был счастлив там! Сидел у костра, чистил автомат, слушал разные истории, а после удачной вылазки к немцам в тыл радовался, как ребенок…
– Ты и был тогда ребенком, – вставила Вика.
– Не надо, Вика. Мы, мальчишки, были взрослыми, – нахмурившись, возразил Вадим. – И воевали, как взрослые.
– Я забыла, у тебя же медаль… Или орден?
– Так вот сейчас я не могу представить себя снова в душной землянке, испытывать каждодневный риск, ждать нападения на лагерь карателей, давить у костра вшей… Все это мне сейчас кажется диким, нереальным, а тогда это была настоящая жизнь, другой я и не знал. Трагедией было для меня уйти из отряда. Кстати, когда мой родной дядя хотел нас с Пашкой – моим двоюродным братом – отправить на Большую землю, мы удрали на болота и проторчали там до ночи, пока самолет с ранеными не улетел.
– Ты начал про свою семейную жизнь, – напомнила Вика.
– То, что поначалу нам кажется настоящим и единственно правильным решением, со временем становится ошибочным. Ты ведь, заядлая феминистка, теперь тоже заговорила по-другому. В рабство захотелось… Время – вот что руководит нами и диктует свои железные законы, а кто не хочет с ними считаться, тот безжалостно выбрасывается за борт жизни. Скажи, можно в пятнадцать лет по-настоящему влюбиться? – И сам ответил: – Можно, но ненадолго. В двадцать лет ты уже становишься другим, и детская любовь кажется такой глупой, наивной…
– Это ты у Коли Ушкова научился философствовать?
– Сама жизнь делает нас философами, – усмехнулся Вадим. – Да и вся эта моя философия примитивная, вот Коля – тот углубился в такие научные дебри, что я уже с трудом понимаю его.
– Я тоже, – согласилась Вика. Достала из замшевой сумки небольшую книжку в мягком переплете, полистала и негромко прочла:

Мне с тобою пьяным весело –
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах.

Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся,
Но зачем улыбкой странною
И застывшей улыбаемся?

Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного…
Не покину я товарища
И беспутного и нежного.

– Счастливые люди, кто любит поэзию, – усмехнулся Вадим. – У поэтов на все случаи жизни есть готовый ответ.
– А ты не любишь?
– Ахматова мне нравится, – сказал он. – Хотя предпочитаю поэтов-мужчин.
Над Невой пролетел большой серебристый самолет, слюдянисто блеснули иллюминаторы, могучий рокочущий гул на миг обрушился на них. Одна чайка взмыла ввысь и поплыла вслед за лайнером. Серый, с белой трубой буксир тащил за собой две огромные баржи, от них широким веером расходились небольшие, с пенистыми гребешками волны. Сидящие на воде чайки плавно закачались.
– Как ты считаешь, Вадим, человек бывает абсолютно доволен? – отпивая из высокого бокала с розовой окаемкой белое вино, спросила Вика.
– По-моему, всем довольны лишь дураки, – ответил он.
– Выходит, дуракам живется легче на белом свете?
– Не знаю, как ты, а я себя умным не считаю, – вздохнул он. Вино наконец ударило в голову, потянуло покаяться перед Викой, будто он был в чем-то виноват. – Написал пятьдесят страниц для своей новой книжки, ну думаю, мир удивлю, а потом перечел – и все в печку!
– Где же ты в Ленинграде печку нашел? – с улыбкой посмотрела она на него.
– Знаешь, тебе бы быть редактором! – покачал он головой. – Ну не в печку, а в мусорную корзину. На помойку!
– И помоек в Ленинграде нет, лишь мусоропроводы и баки во дворах, – поддразнила Вика.
– Бедный Гоголь! – усмехнулся Вадим. – Родись он в наше время, не нашел бы печки, чтобы вторую книгу «Мертвых душ» сжечь.
– Надо было рукопись Ирише показать, она бы дала тебе добрый совет…
– Ирише? – наморщил он лоб. Действительно, почему не показал первые главы жене? Ему как-то это и в голову не пришло. Да и Ирина никогда не проявляла особенного интереса к его работе, кстати, и свои рисунки редко показывала. А ведь поначалу с каждым пустяком обращались друг к другу… Время-время, что же оно с нами делает?..
– Держись, Вадим, за Иришу, – продолжала Вика, глядя ему в глаза. – По твоей теории беспощадное время все равно сотрет чувства и к другой. Не лучше ли сосуществовать с человеком, которого ты хорошо знаешь, чем начинать все сызнова? Финал один и тот же?
– Может, Вика, мне нужно было на тебе жениться?
– А что бы изменилось? – насмешливо сказала она. – Ты сейчас сидел бы здесь с Иришей и жаловался ей на меня, твою надоевшую жену.
– Ты умная…
– Мужчины как раз умных баб не любят, мой милый! С дурами-то легче.
– И красивая… – глядя на нее, говорил Вадим. – Умная и красивая – это довольно редкое сочетание!
– Встретилась бы тебе нынче другая – ты и ей после бутылки пел бы то же самое.
– При чем тут другая? – Он стал искать глазами официанта, но Вика сказала:
– Довольно, Вадим, не хватало, чтобы я тебя, пьяного, тащила по улице домой.
– Зачем домой? – громко рассмеялся он. – Поедем к тебе на дачу?
– Ты заговариваешься, милый!

* * *

Они лежали на широкой тахте, заходящее солнце высветило багровыми красками большой натюрморт на стене, золотистая от загара рука Вики нежно гладила его по груди, глаза ее были устремлены на облицованный деревянными панелями потолок с матовым плафоном. У Вадима пересохло в горле, он, стараясь не мешать ей, протянул руку и взял с низкого столика бутылку боржоми, отпил прямо из горлышка, протянул Вике. Она пить не стала, поставила бутылку на пол.
– Я думала, мне будет стыдно, – призналась она. – Ничего подобного, мне просто хорошо.
– Не мы же с тобой все это придумали? – сказал он. – Так в этом мире было, есть и будет… Стоит ли ковыряться в себе? Или, как ты говоришь, заниматься самоедством?
– Я не знаю, как посмотрю теперь Ирише в глаза…
– Посмотришь, – усмехнулся он. – И ничего не произойдет – все будет по-прежнему. Ирине никакого дела нет до того, что между нами произошло. Это наше с тобой личное дело. Я теперь не ее собственность. И не твоя. Я сам по себе…
– Я все чаще слышу в твоем голосе нотки Николая Ушкова, которые меня раздражали, – заметила она. – Разве обязательно все ставить на свои места?
– Вика, мне хорошо с тобой, – повернулся он к ней. Черные волосы спутались на лбу, светло-серые глаза были трезвыми. – Такое ощущение, будто мы все время были вместе иногда даже разговаривали друг с другом на расстоянии… Честное слово, это открытие для меня!
– Сейчас ты предложишь мне стать твоей женой.
– Нет, я не хочу все испортить.
– Я всегда ценила в тебе, Вадим, искренность, – сказала она. – Не надо было бы тебе этого говорить, но ты мне сразу понравился, помнишь, когда вы приехали в Комарове с Колей?
– Я тогда был дураком и боялся лишний раз на тебя посмотреть, чтобы не расстраивать влюбленного в тебя Колю.
– За это ты мне и понравился, – улыбнулась она, – Помнишь рыжего Мишу Бобрикова? Главного инженера станции технического обслуживания? Он приехал с Тасей Кругловой. Так Бобриков клялся мне в вечной любви! И знаешь где? За спиной своей девушки. А кинорежиссер Беззубов? Этот думал заманить меня в постель тем, что предложил эпизодическую роль в своем фильме! Его совсем не интересовало, что я не актриса.
– А Коля Ушков? – поддразнил Вадим. – Он что предлагал?
– Коля пространно толковал о Фрейде, уверял меня, что в отличие от многих людей, которые не умеют обуздывать свое первобытное «я», он запросто может… Твой любимый Коля никого не любит, кроме себя самого.
– Ну это ты слишком! – возразил он.
– Рано или поздно ты в этом убедишься, – улыбнулась она.
– Сейчас он – единственный мой друг, – задумчиво произнес Вадим. – Правда, мы давно не виделись… Сколько же? Месяцев пять…
– А почему? – сказала она. – Подумай над этим, и ты признаешь мою правоту.
– Остался еще писатель Витя Воробьев…
– Он оказался самым честным – ничего не просил и не приставал.
– Хороша же компания у тебя тогда собралась! – хмыкнул Вадим.
– Думаешь, ты лучше? – сбоку взглянула на него Вика.
– С умной женщиной опасно иметь дело… – смутился Вадим.
– Ты так красиво расписывал свою личную свободу, а теперь тебе хочется как-то оправдать себя в своих собственных глазах, – продолжала Вика. – Ты уж, пожалуйста, дорогой, займись этим без меня, ладно?
– Поехали со мной в Андреевку? – неожиданно предложил Вадим.
– Это на Лазурном берегу? – улыбнулась она. – Где-то возле Ниццы?
– Это самое прекрасное место на земле, – засмеялся он. – Там дед мой срубил первый дом, ему помогали строить избу медведи, зайцы путались под ногами, а жареные перепела сами садились на противень…
– Спасибо, милый, ничего не выйдет: я через неделю еду на машине в Ялту.
– С кем? – ревниво спросил он.
– Ты же знаешь, у меня много поклонников.
– С Беззубовым?
– Какое это имеет значение? – посмотрела она ему в глаза.
– Действительно, это не имеет никакого значения, – покорно согласился Вадим. – Не успев еще завоевать тебя, я уже предъявляю какие-то права.
– Во-первых, завоевала тебя я, – поправила Вика. – Во-вторых, вы, мужчины, собственники. Дело в том, что женщины тоже считают вас своей собственностью.
– А я думал, с рабством у нас давно покончено… – подпустил шпильку Вадим.
– В рабов потихоньку превращаетесь вы, мужчины, – с пафосом произнесла Вика. – Мы, женщины, берем реванш за все прошлые домостроевские притеснения.
– Бедные мужчины!.. – вздохнул Вадим.
Солнце зашло, на потолке, увядая, бледнела узкая багровая полоска, ветер с залива шевелил тяжелую портьеру, за окном шумели высоченные сосны, протяжно поскрипывал треснутый сук. Неподалеку монотонно лаяла собака: полает, полает и замолчит. Когда далеко проходила электричка, в хрустальной вазе тоненько дребезжала металлическая, с заостренной ручкой расческа. Вадим сбоку смотрел на лежащую рядом женщину. О чем она думает, глядя в потолок? Только что была такой близкой, родной, а сейчас уже далеко-далеко от него. Может быть, на берегу Черного моря… Когда Вадим в шутку грозился Ирине, что изменит ей, та смеялась, повторяя, что он не способен на такой «подвиг»! Почему жена была так уверена в нем? Он впервые ей изменил и не чувствует никакого раскаяния. Значит, это так просто? А если изменит Ириша?.. От этих мыслей ему стало не по себе, перехватило дыхание. Захотелось домой, к Ирине…
Удивительная женщина Вика! Кажется, Вадим не пошевелился, ни одним движением, ни взглядом не выдал обуревавших его мыслей, однако она неожиданно села на тахте, положила ему руки на плечи, пристально уставилась в глаза.
– Поезжай к ней, – шепотом произнесла она. – Не заставляй ее переживать. Я ведь знаю, ты никогда ей не изменял. Не считай и того, что было между нами, изменой. Не знаю, как ты, а я знала, что это случится, хотела этого… Пусть это будет случайным эпизодом в нашей жизни.
– Не говори так, – попросил он.
– Я не хочу, чтобы Ириша страдала, – настаивала Вика. – Поезжай, дорогой, я не обижусь.
Он вяло возражал, что Ирине безразлично, будет он дома ночевать или нет, но уже сам знал, что сейчас встанет, оденется и поедет в город. Больше того, если бы Вика стала удерживать, он рассердился бы на нее, но Вика Савицкая – тонкая, умная женщина, и она понимает его, Вадима, как никто до нее не понимал…
Вика проводила его до электрички. Было свежо, с залива дул ветер, по Выборгскому шоссе проносились машины, где-то на ближних дачах играла радиола, по дороге бродили отдыхающие. Донесся далекий гудок парохода. Светофор зеленел в прикрытой легкой дымкой дали. Вика была в синем плаще, ветер надувал за спиной капюшон, забрасывал волосы на глаза.
– Когда мы встретимся? – увидев огни приближающейся электрички, спросил Вадим. И сам почувствовал, как банально это прозвучало.
Она поцеловала его в щеку, – улыбнулась и сказала:
– Не думай об этом.
Тогда он взял ее за узкие плечи, близко придвинул к себе и, глядя в глаза, твердо проговорил:
– Это не случайный эпизод в нашей жизни, поняла, Вика?
– Не надо, ничего не говори.
Зашипел воздух, двери раскрылись, и он вошел в освещенный вагон. Мимо окон бледным размазавшимся пятном проплыло ее лицо, мелькнула надпись: «Комарово», нарастал шум быстро набирающей скорость электрички.

* * *

Обнимая и целуя жену, он видел перед собой насмешливые глаза Вики, слышал ее мягкий грудной голос. Это было какое-то наваждение, он боялся назвать жену Викой.
Когда он выключил свет ночника, довольная Ирина заметила:
– Белые ночи на тебя так подействовали?
– Как? – растерялся он.
– Ты сегодня такой же, как в наш медовый месяц!
– Разве тогда были белые ночи?..
– Я поеду с тобой в Андреевку, Вадим, – прижимаясь к нему, прошептала Ирина.

2

Игорь Найденов в третью встречу подробно рассказал Родиону Яковлевичу Изотову про ЗИЛ, про своих знакомых, выделяя среди них Алексея Листунова, с которым уже много лет поддерживал дружеские отношения. С Семеном Линдиным они почти не разговаривали – тот так и не простил Игорю, что он увел Катю Волкову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92