Появившаяся в условиях кризиса модернизма, постмодерни-
стская манера письма характеризуется прежде всего неустойчи-
вым и специфическим для каждого художника сочетанием в его
творчестве реалистических и модернистических тенденций. Каче-
ственно новым явлением в творческой манере современных за-
169
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
падных писателей (ив этом отношении это одна из характерных
черт именно постмодернизма) стало все возрастающее влияние
шаблонов массовой литературы, причем в масштабах, совершенно
не мыслимых для серьезной литературы прежних времен. В со-
держательном плане противоборство этих тенденций и составляет
внутреннюю суть постмодернизма.
Коммуникативный анализ постмодернизма позволяет вы-
явить важный структурообразующий принцип его повествователь-
ной манеры -- маску автора, функциональная роль которой в
обеспечении литературной коммуникативной ситуации ускользнула
от внимания западных теоретиков, за исключением К. Мамгрена.
Именно она, в условиях постоянной угрозы коммуникативного
провала, вызванной фрагментарностью дискурса и нарочитой хао-
тичностью композиции постмодернистского романа, оказалась
практически главным средством поддержания и сохранения про-
цесса коммуникации и стала смысловым центром постмодернист-
ского дискурса. Этот же подход дает возможность и осмыслить
сам факт появления литературного течения постмодернизма как
непосредственный результат воздействия массовой коммуникации
на общую социокультурную ситуацию, как реакцию на все воз-
растающую роль массовой литературы, формирующей стереотипы
массового сознания.
ЭРА НЕОБАРОККО: ПОСТМОДЕРНИЗМ восьмидесятых и девяностых годов.
Своего пика постмодернистское мироощущение достигло на
Западе в 80-е годы, причем это (судя по всему, оно и сейчас
таково) было очень двойственным чувством: с одной стороны,
ощущалась исчерпанность постмодернистских представлений, с
другой -- ничего нового им на смену не пришло, более того, соз-
давалось впечатление, что постмодернизм втягивал в поле своего
воздействия все новые и новые
сферы культурного сознания.

Литературоведение -- экспортер идей
Минувшее десятилетие было
отмечено существенными измене-
ниями культурного климата, пе-
реориентацией интересов научных
исследований и качественной трансформацией самих исследова-
ний. В 80-е годы продолжалась методологическая агрессия лите-
ратуроведения в другие сферы знания. Как отмечает Дж. Каллер,
"В 60-е и 70-е годы литературоведение, казалось, было занято
импортированием теоретических моделей, вопросов и перспектив
из таких областей, как лингвистика, антропология, философия,
история идей и психоанализ. Но в 80-х годах ситуация, кажется.
изменилась: литературоведение стало экспортером теоретического
дискурса, в то время как другие дисциплины -- право, антропо-
логия, история искусства, даже психоанализ -- приняли к сведе-
нию достижения в том, что литературные критики называют
"теорией", и обратились к ней для стимулирования своих собст-
венных изысканий" (88, с. XII).
171
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
Однако главным и скорее негативным итогом ушедшего де-
сятилетия было переосмысление научно-познавательных возмож-
ностей постмодернистской парадигмы как способной лишь на
нигилистическую критику и не дававшей никаких позитивных
ответов. Испанская исследовательница Кармен Видаль пишет в
своей статье 1993 г., что "в 80-е смысл был утрачен, и мы игра-
ли с означающими. Объекты, включая человека, существовали
только как знаки. Стремление к бесконечности. Бессмысленная
свобода. Эстетика исчезновения. Социальное дезертирство. Деи-
деологизация. Общественная сфера стала пустыней, где транспо-
литический характер, бесчеловечность нашего асоциального и по-
верхностного мира превратились в экстатическую критику культу-
ры" (284, с. 176). Чем была вызвана эта негативная оценка?
Долгие годы подготавливаемая развитием искусства модер-
низма и постмодернизма переориентация эстетических вкусов.
переоценка самих эстетических ценностей привели к изменению
общего представления о культуре, о ее составляющих, о ее роли и
функции, о ее предназначении. Культура перестала быть тем, чем
она была раньше: сферой должного и идеального, областью не-
зыблемого господства нетленных канонов красоты, изящества и
совершенства. Изучение культуры приобрело, если можно так
сказать, археологический привкус: появился пристальный интерес
к материальной, предметной культуре. Разумеется, ничего прин-
ципиально нового здесь нет: всегда существовали прикладные
дисциплины с конкретным предметом исследования (костюмы,
мода, обычаи и манеры, интерьер и т. д.). Теперь же особое
внимание стали привлекать стилистика частной и деловой пере-
писки, терминология научных, общественно -политических и фило-
софских представлений конкретного исторического периода, по
которым ученые, как археологи по останкам материальной куль-
туры исследуемой эпохи, воссоздают ее духовный облик. В центр
внимания культурологов стали попадать явления, казалось бы,
совсем не совместимые с исконным предназначением данной сфе-
ры знания: не только гуманитарные науки в целом (философия,
история и т. д.), но и столь -- в прошлом -- далекие от литера-
турной критики феномены, как семиотическая проблема мусора
(как знаковая система девальвированных культурных ценностей)
или туризма, -- все то, что наряду с чисто критическими пробле-
мами литературы изучает в своей книге "Фреймовая организация
знака" (1988) (88) известный теоретик постструктурализма и
постмодернизма Джонатан Каллер.
172
ГЛАВА III
Почему именно туризм? Потому что туризм, утверждает
Каллер, "выявляет то, что может оказаться главнейшей чертой
современной капиталистической культуры: культурный консенсус,
создающий скорее враждебность, нежели общность среди инди-
видуумов"; потому что "производство туристических знаков осно-
вано на семиотических механизмах, действие которых может по-
казаться локальным и случайным, но общая структура, как и ко-
нечный результат этих обозначающих механизмов, представляет
собой современный консенсус широкого масштаба, систематизиро-
ванное, ценностное познание
мира" (там же, с. 158, 166).

Изучение "культурных практик"
Таким образом, преимуще-
ственным предметом изучения
этой относительно новой (почему
относительно -- об этом ниже)
тенденции гуманитарных наук, получившей терминологическое
определение "культурных исследований", стал анализ воздействия
на мышление и поведение людей "культурных практик", их сис-
тем обозначения и общественно-духовных институтов, обеспечи-
вающих функционирование этих практик в обществе.
Хотя радикальный перелом в исследовательском сознании
произошел, как отмечают многие теоретики критики и культуро-
логи, в 80-х годах, однако теоретическое обоснование подобному
подходу к изучаемому материалу было дано гораздо раньше --
еще в 60-х годах, когда французский философ Жак Деррида
впервые сформулировал свою концепцию деконструкции, тем са-
мым заложив основы постструктурализма. Но многое из методи-
ки того, что сегодня называют деконструкцией, было, если не
впервые, то в историческом плане гораздо раньше, концептуально
отрефлексировано в трудах основателей "Школы анналов" --
Люсьена Февра и Марка Блока и продолжено в трудах Фернана
Броделя, Жака Ле Гоффа и других. А. Гуревич, с точки зрения
историка, следующим образом характеризует задачу исследования
"анналистов", -- ту же самую задачу, которую на другом уров-
не, с другими акцентами, другими методиками и аналитическими
приемами и в другое время, решал и постструктуралист Мишель
Фуко: "Историк должен стремиться к тому, чтобы обнаружить
те мыслительные процедуры, способы мировосприятия, привычки
сознания, которые были присущи людям данной эпохи и о кото-
рых сами эти люди могли и не отдавать себе ясного отчета, при-
меняя их как бы автоматически, не рассуждая о них, а потому и
не подвергая их критике. При таком подходе удалось бы про-
173
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
биться к более глубокому пласту сознания, теснейшим образом
связанному с социальным поведением людей, подслушать то, о
чем эти люди самое большее могли только проговориться незави-
симо от своей воли" (16, с. 48).
Гуревич называет подобный подход непривычным для исто-
рической науки, хотя непривычность его скорее относится к рус-
скому научному сознанию, нежели к западному, где традиции
духовно-исторического подхода или работы культурологов типа
Хейзинги имеют достаточно давние и прочные корни. Не говоря
уже о том, что более чем тридцатилетняя практика поструктура-
листских исследований развивалась именно в этом направлении.
Гуревича как историка интересуют прежде всего новые возмож-
ности изучения прошлого: "Этот подход... коренным образом
изменяет исследование сознания и поведения людей: от поверхно-
сти явлений он ведет историка в неизведанные глубины. История
высказываний великих людей потеснена историей потаенных мыс-
лительных структур, которые присущи всем членам данного об-
щества... Исследуя эти социально-психологические механизмы,
историк из области идеологии переходит в иную область, где
мысли тесно связаны с эмоциями, а учения, верования, идеи ко-
ренятся в более расплывчатых и неформулированных комплексах
коллективных представлений. Историк вступает здесь в сферу
"коллективного неосознанного" (я предпочитаю этот термин по-
нятию "коллективного бессознательного", поскольку оно отягоще-
но идеологическими и мистиче-
скими обертонами)" (там же).

"Культурное бессознательное"
За исключением акцента на
исторической перспективе и
весьма знаменательного для тра-
диционного академического соз-
нания нежелания затрагивать подозрительную сферу бессозна-
тельного, описываемый Гуревичем "новый подход" является ос-
новой той методологической процедуры, которая получила назва-
ние деконструкции. Собственно выявлением бессознательных ме-
ханизмов, обуславливающих мысли и поведение людей, неважно,
в прошлом ли (хотя и в прошлом тоже -- вспомним труды
М. Фуко и П. де Мана, посвященные историческому культурно-
му бессознательному), или в нынешнем сегодня, теми поисками
"детерминации невысказанного" (19, с. 159), по определению
Ж. Дерриды, и занята многочисленная рать зарубежных и отече-
ственных деконструктивистов, подчеркивающих, в отличие от
174
ГЛАВА III
Гуревича, бессознательный и алогический характер искомого кол-
лективного "культурного бессознательного".
В самом общем плане Гуревич называет этот подход
"изучением ментальности", что, по его мнению, "дает возмож-
ность ближе подойти к пониманию социального поведения людей
-- поведения индивида в группе, группового поведения, ибо это
поведение формируется под мощным воздействием ментальных
структура (16, с. 48), и делает из этого вывод, имеющий самое
непосредственное отношение к тем задачам, которые ставят перед
собой современные западные культурологи: "По моему глубокому
убеждению, исследование ментальностей может дать возможность
перебросить мостик над пропастью, создавшейся в результате
размежевания социальной истории и истории духовной жизни"
(там же, с. 48-49).
Это возвращает нас к исходному пункту аргументации: есть
одна сфера, где проблематика исторической ментальности или,
как раньше говорили, духа времени, всегда проявляется наиболее
наглядно, -- это область художественной литературы и других
видов искусства. И в этом отношении "анналисты" явились пря-
мыми предшественниками постструктуралистов и деконструктиви-
стов, стремящихся выявить структуры, закономерности или сте-
реотипы исторической ментальности, или, вернее, природно ей
присущую противоречивость. Очевидно, стоит привести определе-
ние деконструкции М. Рыклина, одного из наиболее ярких пред-
ставителей московских деконструктивистов: "Деконструкцию
можно понимать как попытку объяснить гетерогенное множество
нелогических противоречий и иного рода дискурсивных возмож-
ностей, которые продолжают довлеть над философской аргумен-
тацией даже при устранении логических противоречий" (19,
с. 163). Недаром своей славой историка один из основателей
"Школы анналов" Люсьен Февр обязан работам по исследова-
нию "литературного сознания" корифеев французской литературы
XVI в. Деперье, Маргариты Наваррской и Рабле (133, 134,
135).

Литературность как придание миру смысла
В атмосфере подобного
смешения истории и литературы,
которая особенно приобрела по-
пулярность в 80-х годах, стала
общим местом ссылка на книгу
американского историка Хейдена
Уайта "Тропики дискурса" (289), где он пытается убедить чита-
теля, и весьма успешно, преодолеть "наше нежелание рассматри-
175
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
вать исторические повествования (Уайт так их и называет --
"нарративы". -- И. И.) как то, чем они самым очевидным обра-
зом и являются, -- словесным вымыслом, содержание которого
столь же придумано, сколь и найдено, и формы которого имеют
гораздо больше общего с литературой, чем с наукой" (там же,
с. 82). История, т. е. историческое исследование, по Уайту, до-
бивается своего объяснительного эффекта лишь благодаря опера-
ции "осюжетивания", "воплощения в сюжет" (emplotment):
"Под воплощением в сюжет я просто имею в виду закодирование
фактов, содержащихся в хронике, как компонентов специфических
видов сюжетной структуры, закодирование, осуществленное таким
же способом, как это происходит, по мнению Фрая, с литератур-
ными произведениями в целом" (там же, с. 83). С точки зрения
Уайта, само понимание исторических повествований-нарративов
зависит от их существования в виде той литературной модели, в
которую они были воплощены;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39