То, что к тому времени я чувствовал себя уже вполне прилично, его не успокоило.— Живой я, живой! — говорил я. — Не все сразу. Приезжай через месяц.— Так что, собственно, с тобой случилось?— Со мной случился Анджело.— А мне почему не сказал? — осведомился он.— Ну, если бы меня убили, я бы тебе доложил. Не я, так кто-нибудь другой.Он уселся в одну из качалок и мрачно уставился на меня.— Это все из-за меня! — сказал он.— В самом деле? — насмешливо спросил я.— Потому ты мне ничего и не сказал.— Когда-нибудь я тебе все рассказал бы.— Рассказывай сейчас.Однако я прежде всего рассказал ему о том, куда я еду после обеда и почему, и Джонатан своим спокойным и решительным тоном объявил, что едет со мной. Я так и подумал. И был рад этому. За следующие несколько часов я рассказал ему почти обо всем, что было между Анджело и мной, так же, как он рассказывал мне тогда, в Корнуолле.— Извини, — сказал он наконец.— Не за что.— Ты воспользуешься этой системой?Я кивнул.— И, может быть, скоро.— Наверно, старая миссис О'Рорке была бы рада. Она гордилась изобретением Лайэма и не хотела, чтобы оно пропало.Он поразмыслил, потом спросил:— А какой был пистолет, ты не помнишь?— По-моему... полицейские говорили... «Вальтер» 0,22.Он слабо улыбнулся.— Все повторяется! Оно и к лучшему. Если бы это было что-нибудь калибра 0,38, тебе пришлось бы худо.— Да, пожалуй, — сухо сказал я.За нами прислали машину, как и грозились, и отвезли нас в большое здание в Бэкингемшире. Я так и не понял, что это было: нечто среднее между больницей и казенным зданием — длинные широкие коридоры, запертые двери и мертвая тишина.— Сюда, — сказали нам. — До конца, последняя дверь направо.Мы не спеша шагали по паркетному полу. Стук наших каблуков только подчеркивал тишину. В дальнем конце было высокое, от пола до потолка, окно, которое почему-то давало очень мало света; и на фоне окна вырисовывались две фигуры: человек в инвалидной коляске и другой, который вез эту коляску.Эти двое и мы с Джонатаном встретились посреди коридора, и, когда мы подошли ближе, я с неприятным удивлением обнаружил, что человек в коляске — не кто иной, как Гарри Гилберт. Старый, седой, сгорбленный, больной Гарри Гилберт, который тем не менее по-прежнему сознательно отвергал сострадание.Эдди, который вез коляску, запнулся и остановился. Мы смотрели на Гарри, Гарри смотрел на нас с расстояния в несколько шагов. Он перевел взгляд с меня на Джонатана — поначалу взглянул на него мельком, не поверил своим глазам, потом пригляделся внимательнее и убедился, что это действительно он. Потом перевел взгляд на меня.— Вы же говорили, что он умер!Я слегка кивнул.Его голос был холодным, сухим, полным горечи. У него уже не осталось ни сил, ни ненависти, ни надежды, ни желания мстить.— Вы оба... — сказал он. — Вы погубили моего сына.Мы с Джонатаном ничего не ответили. Я задумался о генезисе зла, о случае, который порождает убийство, и о предрасположенности, которая существует с рождения. «Ведь библейский миф, — подумал я, — соответствует реальной истории эволюции». Каин существовал, и в каждом виде выживают жестокие и безжалостные. Я выжил только потому, что мне повезло: благодаря расторопности Банана и искусству врачей. А в течение веков Авель и прочие жертвы гибли. И в каждом поколении, в разных народах, гены нет-нет да и породят убийцу. И все новые Гилберты вечно взращивают своих Анджело.Гарри Гилберт мотнул головой, давая Эдди знак везти его дальше. И Эдди-двойник, Эдди, который всегда шел на поводу, овца того же стада, молча покатил своего дядюшку дальше.— Надменный старый ублюдок, — вполголоса сказал Джонатан, глядя им вслед.— Разведение лошадей, — сказал я, — очень любопытная наука.Джонатан медленно перевел взгляд на меня.— И что, — спросил он, — норовистые твари дают норовистое потомство?— Довольно часто.Он кивнул, и мы пошли дальше по коридору, к окну и последней двери направо.Комната, в которую мы вошли, когда-то, должно быть, была довольно пропорциональной, но из-за тесноты ее для удобства разделили на две. Получилась длинная узкая комната с окном, из которой дверь вела в другую длинную комнату, без окна.В первой комнате, вся обстановка которой состояла из полоски неопределенного цвета паласа, постеленной поверх паркета и ведущей к письменному столу и двум жестким стульям, сидели двое мужчин, которые, похоже, попросту убивали время. Один сидел за столом, другой на столе, обоим лет по сорок, невысокие, спокойные. Вид у обоих был скучающий, и на лицах у них было написано, что они предпочли бы оказаться где-нибудь в другом месте.Когда мы вошли, они посмотрели на нас вопросительно.— Я — Вильям Дерри, — представился я.— А-а.Человек, сидевший на столе, встал, подошел, пожал мне руку и вопросительно посмотрел на Джонатана.— Мой брат, Джонатан Дерри, — сказал я.— Я думаю, — сказал он безразличным тоном, — нам нет необходимости тревожить вашего брата...— Анджело скорее набросится на него, чем на меня, — сказал я.— Но ведь это вас он пытался убить.— Джонатан засадил его в тюрьму четырнадцать лет назад.— А-а.Он оглядел нас обоих, немного задрав голову, поскольку был значительно ниже нас. Похоже, он представлял нас себе иначе — не знаю почему. Джонатан, во всяком случае, выглядел вполне респектабельно, тем более что возраст добавил ему внушительности, и черты у него всегда были правильнее, чем у меня. А я, наверно, был не слишком похож на жертву. Я подумал, что чиновник ожидал увидеть шаркающую ногами фигурку в халате, а не высокого мужчину в нормальном костюме.— Я, пожалуй, пойду объясню насчет вашего брата, — сказал наконец чиновник. — Подождете?Мы кивнули, и он приоткрыл дверь во вторую комнату и просочился внутрь, прикрыв ее за собой. Человек за столом сидел все с тем же скучающим видом, ничего не объясняя. Вскоре дверь вновь приоткрылась, и в комнату проскользнул его коллега, который сказал, что нас ждут, и предложил нам войти.Вторая комната была ярко освещена лампами. В ней находилось четверо людей и большое количество всяческого электрооборудования со множеством каких-то датчиков и проводов. Я увидел, как Джонатан окинул взглядом все это хозяйство, и подумал, что он, наверно, знает, что это такое. Потом Джонатан сказал, что все это были диагностические приборы — кардиограф, энцефалограф, приборы для измерения температуры, давления и влажности кожи — и всех как минимум по два.Один из четверых людей был в белом халате. Он тихо представился Томом Корсом, врачом. Женщина в таком же белом халате ходила между приборами, проверяя их. Третий, мужчина, явно был наблюдателем, судя по тому, что он молча делал в течение следующих десяти минут. А четвертый, который сидел спиной к нам в чем-то вроде зубоврачебного кресла, был Анджело. Мы видели только его забинтованную голову да руки, которые были привязаны за запястья к подлокотникам кресла.На руке, которую я сломал, не было ничего похожего на гипс — зажила, наверно. Руки Анджело были голые, покрытые редкими черными волосами. Они спокойно лежали на подлокотниках. Казалось, все его тело было опутано проводами, идущими к приборам, которые все стояли у него за спиной. Впереди него не было ничего, кроме ярко освещенной стены.Доктор Корс, молодой, жилистый, уверенный в себе, посмотрел на меня вопросительно и осведомился все тем же тихим, спокойным голосом:— Вы готовы?«Готов. Если к этому вообще можно быть готовым...» — подумал я.— Просто подойдите и встаньте перед ним. Скажите что-нибудь — все равно что. И стойте там, пока вам не скажут, что достаточно.Я сглотнул. Этого мне хотелось меньше всего на свете. Я видел, что все они ждут, вежливо, на настойчиво, деловито... и что они, сволочи, все понимают! Я заметил, что даже Джонатан смотрит на меня с какой-то жалостью.Это было невыносимо!Я медленно обошел приборы и кресло, остановился перед Анджело и посмотрел на него.Он был обнажен до пояса. На голове, под повязкой, был серебристый металлический обруч, вроде короны. Кожа Анджело блестела от жира, и к лицу, к шее, к груди, рукам и животу было прикреплено множество электродов. Я подумал, что, наверное, ни одно его движение или изменение в организме не остается незамеченным.Он выглядел таким же крепким и здоровым, как всегда, несмотря на то, что две недели провалялся в коме. Мышцы его по-прежнему были могучими, грудь колесом, губы решительно сжаты. Сильный, жестокий человек. Привыкший запугивать. Презирающий лохов. Если бы не повязка и электроды, он выглядел бы точно таким же, как прежде. Я глубоко вздохнул и взглянул в его черные глаза — и только теперь увидел разницу. В глазах у него ничего не было.Совершенно ничего. Это было странно: словно увидеть человека с давно знакомым лицом и обнаружить, что он чужой. Логово было то же самое — но чудище уснуло.Прошло около пяти недель с того момента, как мы последний раз смотрели друг другу в глаза. С тех пор, как мы чуть не убили друг друга. Меня предупредили, и все же снова увидеть его было для меня шоком. Сердце мое колотилось так отчаянно, что его удары эхом отдавались в наступившей тишине.— Анджело! — сказал я. — Анджело, вы в меня стреляли.Анджело никак не отреагировал. Он смотрел на меня абсолютно спокойно.Я шагнул в сторону — его глаза последовали за мной. Я вернулся на прежнее место — он смотрел на меня.— Я... я Вильям Дерри, — сказал я. — Я отдал вам систему... Лайэма О'Рорке.Я произносил это медленно и отчетливо, борясь со своим срывающимся дыханием.Анджело остался спокоен. Совершенно никакой реакции.— Если бы вы не пришли, чтобы убить меня... вы теперь были бы свободным... богатым человеком...Ничего. Абсолютно ничего.Я обнаружил, что рядом со мной очутился Джонатан. Через некоторое время взгляд Анджело медленно переместился на него.— Привет, Анджело, — сказал Джонатан. — Я Джонатан. Вы меня помните? Вильям вам сказал, что я умер. Но это не правда.Анджело ничего не ответил.— Вы помните? — спросил Джонатан. — Я вас когда-то обманул.Молчание. И полное отсутствие всего, от чего мы столько натерпелись.Ни ярости, ни насмешек, ни угроз, ни грозного урагана ненависти.Мне казалось, что сейчас уместнее всего молчать. Мы с Джонатаном стояли плечом к плечу перед пустой оболочкой нашего врага, и говорить было не о чем.— Благодарю вас, — сказал Том Коре, выйдя из-за кресла. — Достаточно.Анджело посмотрел на него.— Вы кто? — спросил он.— Я доктор Корс. Мы с вами уже разговаривали, когда прикрепляли электроды.Анджело ничего не ответил и вместо этого уставился на меня.— Вы разговаривали, — сказал он. — Вы кто?— Вильям Дерри.— Я вас не знаю.— Не знаете.Голос у него был такой же низкий и хриплый, как всегда, — все, что осталось от бывшего врага. Доктор Коре добродушно сказал:— Сейчас мы с вас снимем все эти электроды. Вам, наверно, будет приятно от них избавиться?— Как вы сказали, кто вы такой? — спросил Анджело, слегка нахмурившись.— Доктор Корс.— Кто?— Это неважно. Я сейчас сниму с вас электроды.— Я хочу чаю! — сказал Анджело. Доктор Корс предоставил снимать электроды своей коллеге и повел нас к приборам, чтобы взглянуть на показания. Я увидел, что наблюдатель тоже внимательно рассматривает результаты, но доктор Корс не обратил на него внимания.— Вот, — сказал он, показывая полосу бумаги в ярд длиной. — Ни малейшего сбоя. Мы его тут целый час держали, прежде чем начали приходить посетители. Дыхание, пульс — все абсолютно ровное. Тут тихо, как видите. Никаких внешних раздражителей. Вот эта отметка — тот момент, когда он увидел вас, — сказал он мне. — И, как видите, ничто не изменилось. Вот график температуры кожи. Когда кто-то лжет, температура всегда повышается. А вот, — он перешел к другому прибору, — график пульса. Тоже без изменений. А вот, — он повернулся к третьему, — мозговая активность. Изменения самые незначительные. Он не мог внезапно увидеть перед собой вас, свою ненавистную жертву, и никак не среагировать, если бы он вас узнал. Это абсолютно невозможно.Я вспомнил свою собственную незарегистрированную, но весьма мощную реакцию и понял, что такое действительно невозможно.— Это навсегда? — спросил Джонатан. Том Корс взглянул на него.— Думаю, что да. По моему мнению. Видите ли, им пришлось выбирать осколки кости из ткани мозга. Ювелирная работа, надо отдать им должное. Но, как видите, память не сохранилась. Многие функции так и не восстановились.Есть, ходить, говорить — это все он может. Он здоров. Он спокойно доживет до старости. Но он не может вспомнить ничего, что было пятнадцать минут назад. Он живет только в настоящем. Потеря памяти в результате серьезных травм головы — не такая уж редкость, знаете ли. Но в данном случае были сомнения. Не у меня, а у официальных лиц. Они говорили, что раз он разговаривает, раз он понимает, что он в больнице, а не в тюрьме, значит, он может нарочно симулировать потерю памяти. Но эти результаты, — Том Коре указал на приборы, — симулировать невозможно. Так что это решение окончательное.Раз и навсегда. Собственно, за этим мы тут и собрались. Потому они и предоставили нам такую возможность.Его помощница сняла серебристый обруч с головы Анджело, сняла ремни, которыми были привязаны его запястья, и теперь стирала жир с его груди комками ваты.— Кто вы? — спросил у нее Анджело, и она ответила:— Просто ваш друг.— И куда его теперь денут? — спросил я. Том Корс пожал плечами.— Это не мне решать. Но я бы предпочел проявить осторожность. Впрочем, я не чиновник. Мои советы, я полагаю, ничего не значат.Последняя реплика явно предназначалась наблюдателю, который упрямо делал вид, что ничего не слышит.— Он может быть опасен? — медленно спросил я. Том Корс искоса взглянул на меня.— Не могу сказать. Возможно. Да, вполне возможно. Он выглядит безобидным. Он никогда не сможет никого ненавидеть. Он просто забудет через пять минут. Но внезапный импульс... — Он снова пожал плечами. — Скажем так: я не решился бы повернуться к нему спиной, когда мы наедине.— Никогда?— Сколько ему? Лет сорок? — Он пожевал губами. — Ну, еще лет десять. А может, и двадцать. Неизвестно.— Вроде молнии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36