Тебе же предстоят иные дела. Нам потребуется твоя помощь, когда придет время освобождать родной народ. Сама Великая Богиня надеется на младшего из семи братьев.
Слова Льюки вовсе не показались странными, хотя это и не означало, что юноша предпочитал войну всем другим возможным решениям проблем. Однако сейчас, когда Льешо попытался объяснить строптивому брату, почему он не может пересидеть надвигающуюся бурю в сторонке, голос его дрожал.
– Но ведь время пришло, и другие дела требуют немедленного внимания. Если Шан падет от рук мастера Марко, что случится со всеми нами?
Принц сделал жест в направлении собравшихся, показывая, что имеет в виду не только Фибию, но и Акенбад, и прорицателей пустыни Гансау.
– Если мы хотим иметь хотя бы небольшую надежду на победу над гарнами, нам просто необходим сильный Шан.
Льешо ни слова не произнес об осаждающих Небесные Врата демонах. Он считал, что Льюка еще просто не готов услышать подобную новость.
Хабиба согласился:
– Марко придется бороться не на жизнь, а на смерть со всякой способной противостоять ему силой. Льешо занимает в списке целей верхнюю строчку. Я тоже там числюсь, а Акенбад скоро будет внесен, если до сих пор туда не попал. Вмешавшись в ход событий в Дарнэге, прорицатели поставили себя под удар.
– Раз я их в это впутал, то должен сделать все возможное, чтобы помочь освободиться. – Льешо пожал плечами. Все было понятно без слов, однако следовало высказать мысли вслух – ради Льюки. – Не объединив усилия, мы не можем чувствовать себя в безопасности – никто из нас.
Конечно, Льешо ни словом не обмолвился о муках пленников, которые так ясно представали в его сновидениях.
Впрочем, вполне можно было подозревать, что Динха и так обо всем знает. Она осторожно дотронулась указательным пальцем до тыльной стороны ладони Льюки, будто стремясь напомнить ему о чем-то известном так давно, что знание даже потеряло остроту.
– Ты не можешь вернуться в прошлое и избавить от страданий того маленького мальчика, который там существовал, – невозможно вернуть ему ни разоренную родину, ни разрушенный дом, ни убитых родителей. Равно как свернуть Долгий Путь и стереть годы рабства. Ну а теперь юный принц Фибии превратился в орудие богов, а тебе остается лишь любить его и искать собственное место в его орбите.
Льешо прекрасно понял, что Динха говорит о нем самом, однако смысла высказанного брату упрека он не уловил. Ясно было только, что она приказывает ему признать полную свободу младшего брата. Льюке тирада не понравилась, однако он склонил голову в знак покорности той воле, которая не приносила радости и Балару. Зато Собачьи Уши сиял удовлетворением, не подходящим простому музыканту. С самого начала не оставалось сомнений, что карлик выполняет и иные функции, однако сейчас вдруг вспомнилась причина тревоги. Впрочем, думать об этом было некогда – подступали более неотложные проблемы. Например, необходимость плана действий.
– Когда мы тронемся в путь?
– Лошади измучены, – ответила Каду, – да и пришедшие с нами воины устали.
– И сам Льешо нуждается в отдыхе, – поддержала Динха.
– Значит, до заката будем отдыхать, а с восходом Великой Луны Лан выйдем, – принял решение Хабиба.
Коротким жестом призвав служанку, Динха вежливо простилась с гостями:
– Ваша комната – в пещере учеников. Балар знает, где это. Он проводит.
Льешо поднялся было, чтобы пойти с остальными, однако на плечо его легла рука: одним лишь движением глаз Динха показала в сторону маленькой лесенки, ведущей в ту самую спальню, где он провел прошлую ночь.
– Насколько мне известно, мастер Ден заявил, что ты лучше поймешь избранный путь, если прорицатели Акенбада смогут посещать твои сны и давать мудрые советы.
Разумеется, Льешо не высказал вслух никаких претензий, но про себя не мог не отметить, что Динха вовсе не просила разрешения входить в его сны. Очевидно, выражение лица передало неприятные мысли, поскольку упрек оказался принят – об этом свидетельствовал наклон головы.
– Провести ночь между рогов дракона – большая честь. Тем более порою сам дракон что-то нашептывает на ушко спящему гостю.
Прорицательница произнесла последние слова с улыбкой, давая возможность принцу при желании отнестись к ним как к шутке или легенде. Однако сверкнувшая в глазах искра обещала большее. Юноша пока не знал, как именно следует относиться к Дракону Каменной Реки; тем не менее за свою короткую жизнь он повидал немало причудливых существ, а потому предполагал, что возможно действительно все. Внимательно вглядевшись в скрывавший лестницу мрак, Льешо поклоном выразил благодарность за оказанную честь и направился в крошечную комнатку. Ничуть не удивившись, он обнаружил на полу тот самый соломенный тюфяк, который уже видел – во сне или наяву? Принц не надеялся уснуть, однако тяжелый занавес, которого он раньше не замечал, опустился, скрыв за собой палящее солнце и жару, а вместе с прохладой и темнотой пришел сон, погасив сияние украшавших стены комнаты кристаллов.

Глава пятнадцатая

Во сне Льешо встал с соломенной подстилки и пошел – но не к лестнице, по которой поднялся в спальню, а по протоптанной над головой каменного дракона тропе. Отодвинув тяжелый занавес, он обнаружил, что Великое Солнце уже опустилось, оставив после себя смутное сияние младших лун – Ган и Чен. Они и освещали путь к расположенным выше города молитвенным пещерам. Веками ташеки-пилигримы ходили по этой горной тропе, создавая целую цепь святилищ – они выдалбливали их на склонах в камне мягких пород. Вблизи Льешо хорошо различал, какими разными получились эти приношения духам пустыни Гансау. Некоторые представляли собой неглубокие выемки в скалах, слегка заглаженные глиной. Входы в них прикрывали грубые домотканые холсты. Другие же уходили далеко в глубь горы и были украшены элегантными резными колоннами; тщательно отделанные стены несли выложенные драгоценными камнями образы пустынных богов. Прикрывающие входы дорогие занавесы отличались высоким качеством ткацкой работы и блистали вкраплениями золотых и серебряных нитей.
Самые крупные из горных святилищ скрывали за своими стенами тайные комнаты – хранилища, полные искусно написанных молитвенников. Молитвенники создавались и на бумаге, и на шелке, а хранились они в тяжелых кованых сундуках. Со всех концов огромной пустыни стекались в это священное место монахини и монахи; они несли написанные по заказу соотечественников молитвы. Порою, если тот, кто посылал богам письмо, не мог позволить себе купить бумагу, обращения записывались на обратной стороне уже использованных листов. Но объединяло всех – богатых и бедных, ученых и неграмотных – одно: восхождение к святыням предстояло совершить только пешком.
Порою подъем оказывался достаточно крутым, а местами его можно было преодолеть лишь с помощью приставленных к скалам лестниц. В темноте путь особенно затруднялся. Льешо споткнулся и упал – острая боль в колене оказалась куда более настоящей, чем можно было бы ожидать во сне. Едва юноша задал себе вопрос, действительно ли он пробирается в предрассветной мгле по пути пилигримов, как узоры горных пещер ожили и пришли в движение. На фоне бледных горных пород боги и духи кружились в таинственном танце.
Стараясь не привлекать внимания танцующих фигур, Льешо осторожно пробирался сквозь собственный сон. Он почти ничего не знал о тех верованиях, которые побудили людей превратить горы в места поклонения, и тем более не хотел вмешиваться в ту жизнь, которой не принадлежал. Но во сне разум его сам создавал пещеры, отличавшиеся своим убранством от та-шекских. Дальнюю стену прикрывал голубой занавес, расшитый пейзажами, очень напоминавшими сады ее сиятельства – те самые, которые украшали поместье правителя провинции Фаршо. Эти сады представляли собой искусную копию райских кущ, оставшихся в родной для богини провинции Тысячи Озер.
Неужели даже для живущих по многу веков смертных богов понятие «дом» остается настолько дорогим и близким сердцу? Госпожа Сьен Ма даже перенесла частичку родного края в Фаршо, словно это напоминание украшало жизнь. Однако здесь воспоминания начали подводить Льешо, нередко оказываясь противоречивыми и неясными. Иногда госпожа Сьен Ма представала в виде любящей мужа и почитающей отца женщины – именно она научила юношу искусно владеть луком. И вдруг она же оказызалась не склонной к сочувствию ледяной богиней, чьи дары нашептывали о его собственных прошлых смертях и напоминали о смерти грядущей.
От долгих грустных размышлений начинало болеть сердце. Льешо осторожно провел кончиками пальцев по яркому гобелену: на берегах покрытой рябью реки густо рос камыш. Небольшие деревянные мостики, на которых можно разглядеть даже отдельные доски, вели к небольшому острову, очень похожему на тот, где Льешо вместе с товарищами тренировались в ведении боя. Льешо вспомнил занятия, которые проводила Каду: он входил в один отряд с Хмиши и Льинг, а Бикси возглавлял другой. Воспоминание согрело почти домашним теплом.
Юноша отодвинул удивительный занавес и вошел в святилище. Горел призрачный огонь. Сквозь едва заметную щель в полу в пещеру поступал легкий горючий газ – он-то и поддерживал огонь в честь неведомых духов. В бледном свете можно было рассмотреть возвышающуюся посреди пещеры каменную колонну – от пола до потолка ее покрывали изображения сражающихся воинов. Фигуры двигались в бледном свете, и словно издалека доносились звуки и запахи боя. Именно в такой битве Льешо и потерял мастера Якса – учитель погиб, сражаясь с войсками волшебника Марко. Его похоронили в безымянной могиле, чтобы враги не смогли надругаться над погребением. Сейчас юноша надеялся, что нашел последнее пристанище воинов и утешение собственных братьев.
– Все долги уже отданы, – обратился он к волшебным фигурам на колонне.
Льешо знал вполне достаточно, чтобы с ужасом ожидать продолжения всего того, что готова открыть пещера. И все же, увидев следующее изображение, он в страхе отшатнулся. Сад ее сиятельства.
Принц, возможно, не помнил во всех деталях растущие в этом саду деревья – сейчас они оказались украшены янтарными персиками и аметистовыми сливами, – но в изображенных на колонне фигурах сомневаться не приходилось. В тени сгибающегося под тяжестью плодов дерева лежал маленький смуглый мальчик с исполненными благоговения глазами. Голова его покоилась на коленях дамы с бледным, словно призрачным лицом, по которому текли кровавые рубиновые слезы. На мягкой зеленой траве, возле чаши с фруктами, лежал забытый лук. Мальчик умирал. Сердце его было пронзено коротким копьем, и из раны изливался желтый свет.
Льешо понимал, что изображенный на колонне мальчик – он сам; он даже узнал копье. Оружие ожидало своего хозяина где-то внизу, в городе. Такую вещь страшно носить с собой, но еще страшнее хоть на минуту оставить в чужих руках. Оставалось надеяться, что сон не окажется пророческим.
Словно хватаясь за жизнь, Льешо засунул руку за пазуху и сжал ладанку, в которой возле самого сердца хранились жемчужины Богини. Не хватало одной – той, что в серебряном обрамлении. Юноша медленно, осторожно попятился из святилища; он точно так же, спиной вперед, спустился бы с холма, но на пути неожиданно выросла высокая темная фигура.
– Что, не нравится?
Свин не был одет, однако все его тело увивали серебряные цепи – точно такие, как те, что обрамляли жемчужину.
– Твоих рук дело?
Льешо показал в сторону пещеры, из которой только что вышел. Обернувшись, он заметил, что сейчас вход в нее прикрыт простым, старым и пыльным покрывалом, изображающим традиционный ташекский узор – листья и цветы.
– Это не мой сон, – напомнил Свин. – Я здесь лишь потому, что меня пригласил ты.
Он сделал пару шагов по тропинке вслед за Льешо и кивнул в сторону богато расшитого фибским узором занавеса. Раздвинув складки гобелена, скрылся в темноте. Льешо последовал за ним и оказался в небольшой пещере.
Крашеная штукатурка имитировала характерную для Кунгола сияющую на солнце желтую глину, которая и придавала городу его неповторимый облик. Однако больше никаких следов сотзоривший эту пещеру паломник не оставил. Льешо подумал, существует ли фибская пещера в реальном мире, или Свин создал ее только здесь, во сне. Однако джинн молчал. Тот, кто выбил в скале этот уединенный приют, не предназначал его для чужих глаз. Место выглядело нестерпимо уютным.
Льешо провел пальцами по стене – медленно, вкладывая в одно-единственное движение всю свою тоску по матери, сестре, родному дому, а потом резко отвернулся.
– Неужели ты не хочешь увидеть, что там? – удивленно поинтересовался Свин.
– Там нечего смотреть, – коротко отрезал принц.
И правда, в пещере не было ничего, кроме гладких прохладных стен цвета фибского золота. Дальнюю стену, правда, украшала какая-то роспись, однако в тусклом свете Льешо не мог рассмотреть, что именно там изображено. В эту минуту свет стал немного ярче, и на стене проступили те самые горы, которые окружали Кунгол: бледные, с укутанными туманом вершинами и плавно перетекающим в желтые улицы города нижним ярусом.
Льешо понял, что свет исходит из самой картины – притягательный, не позволяющий отвернуться. С гор прилетел холодный, резкий ветер, коснулся лица, и юноша вздрогнул. Окутывавший вершину одной из гор туман рассеялся, показав золотые ворота. Льешо смело подошел к ним, и ворота беспрепятственно пропустили внутрь, туда, где он еще ни разу не бывал. И тем не менее место он узнал сразу.
– Это же райские сады, – прошептал принц, и Свин кивнул.
– За ними нужен уход.
За этой фразой стояло многое: крохотные поросячьи глазки джинна отразили такое сплетение чувств, что Льешо отчаялся в них разобраться. Тоска, восторг от возвращения домой, но и печаль, и великое сожаление – словно в момент приветствия Свин одновременно прощался с возлюбленным садом. Тут же вытащив откуда-то грабли, садовник, едва кивнув спутнику, удалился, посвятив себя самым срочным делам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67