.. подумал, что должен прийти. Вам не неприятно?
– Я рад, что вы пришли, – сказал Хэнк.
– Как вы себя чувствуете?
– Теперь хорошо. Завтра уже выписываюсь.
– А! Значит, я застал вас как раз вовремя!
– Да.
Ди Паче помолчал.
– Это действительно было так страшно, как писали в газетах?
– Пожалуй. Да, так.
– Восемь человек! – сказал Ди Паче и покачал головой. – Я просто не в состоянии этого понять. А вы?
– Тоже не совсем.
– Это были... пуэрториканцы? Или приятели Дэнни?
– Не знаю. Было темно.
– Правда, это ничего не меняет, – сказал Ди Паче, криво усмехнулся и умолк. Такой грусти Хэнку еще не приходилось видеть на человеческом лице. – Я просто не понимаю этого, – повторил Ди Паче. – И вот теперь мой сын – убийца. – Он покачал головой. – Если вы что-нибудь понимаете, мистер Белл, то прошу вас объяснить мне это. Потому что я ничего не понимаю. Ничего.
Хэнку показалось, что он вот-вот заплачет.
– Мистер Ди Паче! – сказал он. – Есть множество вещей, которых мы...
– Знаете, что я делал с тех пор, как это произошло? Я вспоминал. Вспоминал все наши поступки, вспоминал каждое слово, которое я говорил сыну, каждый шлепок, который когда-либо ему давал, каждый подарок, который дарил ему, каждую нашу прогулку. Я заново переживал всю его жизнь. Восстановил все события, шаг за шагом, дюйм за дюймом, пытаясь понять, почему он это сделал. Если он это сделал, то не он виноват. И я все время спрашиваю себя: где я совершил ошибку? Где? Когда? Где я потерял своего сына?
– Это не ваша вина, что вы живете в трущобах, мистер Ди Паче. Дэнни не сбился бы с пути, если бы...
– Чья же это вина? Кто виноват, что меня уволили, когда я работал на Лонг-Айленде? Кто виноват, что я решил вернуться в Гарлем? Скажите, мистер Белл, кто виноват, что я неудачник, а мой сын – убийца?
– У вас есть обувной магазин. И вы...
– Я вечный неудачник, мистер Белл. Даже Дэнни знал это. Мери? Мери меня любит. Что бы я ни сделал, для нее все будет правильно. Но от ребенка нельзя ожидать такой же любви. Его уважение надо заслужить. А чем я мог заслужить уважение Дэнни? У вас есть дети, мистер Белл?
– Да. Дочка. Ей тринадцать.
– С девочками легче. Вам повезло.
– С ними тоже нелегко.
– А бывает у вас когда-нибудь такое ощущение, что вы совсем не знаете своего ребенка?
– Иногда бывает.
– У меня такое ощущение появлялось много раз еще перед... перед убийством. Я смотрел на Дэнни, видел, как он становится старше и чувствовал, что не знаю его. А он уже скоро будет совсем взрослым. Я старался понять, когда же это случилось – когда именно он стал для меня чем-то меньшим, чем сын, и в то же время чем-то большим. Когда он стал вот этим Дэнни Ди Паче, самостоятельной личностью, совершенно не похожей на тех, кто дал ему жизнь? Я старался понять, откуда он вдруг взялся, этот незнакомец, который обедал с нами и рассказывал о своих приятелях, совсем мне неизвестных. Откуда он взялся? Кто он такой? Мой сын? Но мой сын – это тот малыш, которому я давал соску, которого баюкал. Так кто же этот... Этот почти взрослый мужчина, которого я не знаю? А вы когда-нибудь ощущаете то же самое, мистер Белл? С вашей дочкой?
– Да, – неловко ответил Хэнк. – Иногда.
– Но девочки – это совсем не то. С девочками не приходится так беспокоиться: я где-то читал, что мальчиков попадает под суд в пять раз больше, чем девочек. Девочки редко бывают замешаны в серьезных преступлениях. В избиениях и... и убийствах.
– Наверное так, – сказал Хэнк.
Ди Паче кивнул. В комнате было очень тихо. Потом он продолжил:
– Недавно ночью я кое-что припомнил. Вдруг вспомнил, когда сидел и думал обо всем, что мы делали или говорили. Это случилось сразу после того как я потерял работу. Помню, я возился в саду, укрывая кусты от холода. Хотя мы и собирались продать тот дом – мы уже решили вернуться в Гарлем, – но я не могу видеть, как гибнет что-нибудь живое, а в уголке, где они росли, зимой всегда бушевал ветер, так что я каждую осень укрывал эти кусты...
* * *
Дом Ди Пачи, типичный недорогой коттедж на Лонг-Айленде. Дом стоил одиннадцать тысяч девятьсот девяносто долларов. Ди Паче должны были внести сразу тысячу долларов, а потом ежемесячно платить по закладной восемьдесят три доллара. Однако теперь они платят сто один доллар в месяц, так как дом был переоценен и банк, в котором заложен дом, ссылается на трудности с платежами. Ди Паче хорошо знает, что ему теперь приходится платить за дом на восемнадцать долларов больше, чем он рассчитывал.
Дом представляет собой шестикомнатный коттедж, занимающий угол улицы. Под него отведен участок общей площадью в две с лишним тысячи квадратных метров,– это метров на двести больше площади соседних участков, но так как дом угловой, то задний дворик в то же время является и боковым двориком, и это огорчает Ди Паче. Ему очень неприятно, что он не может посидеть в своем дворике без того, чтобы его не видели соседи. Теперь Ди Паче работает в своем боковом дворике, прикрывая кусты брезентом. Однообразный строй коттеджей бесконечной линией уходит к горизонту. Над головой безоблачное голубое небо. Листья стройных кленов, которыми усажены передние лужайки всех этих домов, уже по-осеннему становятся красными Пронизывающий ветер шевелит волосы работающего Ди Паче. Солнце очень яркое. Стоит прекрасный осенний день– свидетель умершего лета и первый предвестник приближающейся зимы.
Ди Паче работает сосредоточенно и неутомимо. Когда к чему подходит Дэнни, он даже не поднимает головы и продолжает обвязывать бечевкой брезент у самых корней. Дэнни почти тринадцать лет, это высокий мальчик, начинающий из неуклюжего длинного подростка превращаться в стройного юношу. Несколько секунд он молча наблюдает за тем, как работает отец.
Дэнни: Пап?
Он никогда не называл Джона Ди Паче отцом. Он полагал, что от этого слова веет чем-то устарелым. Однако в слове «папа» он также ощущает некоторую недостаточность, ибо оно не выражает для него тех отношений, которые, по его мнению, должны существовать между отцом и сыном. Ему хотелось бы найти такое слово, которое одновременно выражало бы и теплоту его чувств и чисто товарищеские, мужские отношения между ними. Слово «отец» для него не подходит, а в «папа» тоже чего-то недостает. Часто он думает о том, что хорошо было бы назвать отца просто Джонни. Это, по его мнению, установило бы между ними нужные отношения. Но хотя он никогда и не заводил об этом речи, он знает, что отцу это не понравилось бы. Отвергнув слово «отец», он остановился на слове «пап», которое, хотя и не полностью, но все же удовлетворяет его.
Ди Паче. Что тебе, Дэнни?
Дэнни. Это правда?
Ди Паче. Что?
Дэнни. Что мы переезжаем?
Ди Паче. Да, правда. Передай-ка мне, пожалуйста, вот этот моток бечевки!
Дэнни подает отцу моток и молча следит за тем, как он трудится над кустом. Ему хотелось бы помочь отцу. Насколько он помнит, ему всегда хотелось помогать отцу. Когда отец что-нибудь красил, он всегда бежал в сад и просил, чтобы и ему дали что-нибудь покрасить, но отец неизменно отвечал «нет». Он даже понимал почему: отец работает очень аккуратно и умело и боится, что маленький мальчик будет долго копаться или сделает что-нибудь не так. И все-таки ему хотелось, чтобы отец иногда разрешал ему помогать себе.
Дэнни. А куда... куда мы переезжаем?
Ди Паче. В Гарлем.
Дэнни. Туда, где живет бабушка?
Ди Паче. Да, поблизости. Передай-ка мне ножницы!
Дэнни протягивает ему ножницы. Только так он и помогал отцу– подавал что-нибудь или держал. А в его мечтах они с отцом вместе красили стену дома, сидя в одной люльке. Он называл отца «Джонни», они шутили и смеялись, ели бутерброды, приготовленные для них Мери, а потом Джонни говорил: «Ну что ж, пора снова в шахту!» и они снова брались за кисти. А вечером опускали люльку на землю, отходили в сторону и любовались своей работой. И Джонни говорил: «Мы здорово сегодня поработали, сынок! Ну-ка, пойдем выпьем бутылочку лимонада!» Это была его любимая мечта. Но она так и не сбылась. И уже никогда не сбудется.
Дэнни. Мне не очень нравится Гарлем.
Ди Паче. Ничего, привыкнешь, Дэнни. Мы с матерью думаем, что для нас будет лучше...
Дэнни. Когда умер дедушка и мы поехали на похороны, я пошел с Кристиной за мороженым. И я видел, как там били цветного мальчика. Они гнались за ним целой шайкой. Он попробовал влезть в автомобиль, который остановился на красный свет, – чтобы спастись от них. Но там не было подножки и, когда автомобиль тронулся, он повис на ручке дверцы, а потом сорвался и они окружили его. Они стали лупить его мусорной урной. Он лежал на земле, а ребята все поднимали урну и швыряли ему на спину. Он прикрывал руками затылок, а урна все падала и падала на него – они ее по очереди кидали. А потом пришли полицейские.
Ди Паче. Ты мне об этом никогда не рассказывал.
Дэнни. Мы с Кристиной пошли дальше. Впереди шел один из них, и он сказал другому: «Видел, как я саданул эту образину? Уж череп-то я ему раскроил, это верно!» Вот что он тогда сказал и еще засмеялся. И другой мальчик тоже засмеялся. Мне не нравится Гарлем, пап.
Ди Паче. Но ведь я остался без работы, Дэнни. А потом этот обувной магазин...
Дэнни. Пап, а нам обязательно надо переезжать в Гарлем? Мне там очень не нравится! У меня здесь товарищи и...
Ди Паче. Ты подружишься там с другими ребятами.
Дэнни. Я не хочу дружить с такими ребятами, которые бьют цветного мусорной урной.
Ди Паче. Ну, в Гарлеме не все ребята такие.
Дэнни. Послушай меня, пап! Ну неужели ты не можешь оторваться на минуту от своего куста? Можешь ты меня послушать?
Ди Паче. Что такое, Дэнни?
Дэнни. Я не хочу жить в Гарлеме, пап! Ну, пожалуйста! Я не хочу там жить!
Ди Паче. Все не так просто, Дэнни. Я ведь остался без работы.
Дэнни. Но почему ты потерял работу? Почему? Разве ты не мог сделать так, чтобы тебя не увольняли? Почему ты такой?
Ди Паче. Они сократили производство, Дэнни. Это не моя вина.
Дэнни. Я не хочу жить в Гарлеме!
Ди Паче (начиная сердиться).Ты будешь жить там, где придется жить нам!
Дэнни. А я не хочу там жить! Я не хочу жить там, где ребята...
Ди Паче. Дэнни, мы переезжаем, и разговор окончен.
Дэнни. Ну пожалуйста, пап! Разве ты не понимаешь? Я не могу там жить. Мне будет там... Мне будет...
Ди Паче. Что?
Дэнни. Мне... Мне...
* * *
Он поворачивается и убегает из сада. Отец удивленно смотрит ему вслед, а потом снова принимается за прерванную работу.
– Он так и не договорил? – спросил Хэнк.
– Нет, – ответил Ди Паче. – Но недавно ночью я все это вспомнил и понял, что именно он тогда хотел мне сказать.
– Что же?
– Он тогда пытался сказать, что ему там будет страшно. Страшно! – Ди Паче помолчал. – А я не стал его слушать!
Глава 11
В пятницу, за три дня до начала процесса, Хэнк с лицом, по-прежнему заклеенным пластырем, хотя его уже выписали из больницы, сидел у себя в кабинете. Раздался телефонный звонок.
– Мистер Белл, говорит лейтенант Канотти из криминалистической лаборатории. Заключение готово.
– Заключение? Какое заключение?
– Относительно ножей. Мы подвергли их самому тщательному анализу. Хороших отпечатков пальцев на них не оказалось – стерлись, пока с ними возилась эта Руджелло. Но кое-что другое оказалось очень интересным. По крайней мере, мне так кажется.
– Что же именно?
– Сами увидите. Я сейчас высылаю вам копию заключения вместе с ножами. Надеюсь, это не испортит вам вашей речи, мистер Белл!
– Что вы хотите сказать?
– Почитайте заключение. Как я уже сказал, оно небезынтересно.
– Хорошо, прочту.
– Ну так договорились. Всего хорошего, мистер Белл. Едва Хэнк положил трубку, как телефон вновь зазвонил.
– Алло?
– Белл? Говорит лейтенант Ганнисон из двадцать седьмого отделения. У меня есть для вас кое-что интересное. Вы можете сейчас заглянуть ко мне? Я хотел бы, чтобы вы поговорили с одним человеком.
– О чем?
– Это имеет отношение к делу Морреза.
– Я сейчас очень занят. Может быть во второй половине дня?
– Я буду у себя до вечера. Приходите, когда сможете. Вам нужно поговорить с этим человеком.
– Хорошо. До вечера, – сказал Хэнк и повесил трубку.
Заключение лаборатории принесли только в половине третьего. Хэнк, который как раз укладывал документы в портфель перед уходом, сунул его туда вместе с остальными бумагами, а запечатанные в пакет ножи запер в ящике письменного стола и отдал посыльному расписку. Он собирался зайти к Ганнисону, а оттуда отправиться прямо домой и окончательно отшлифовать все моменты обвинения, перед тем как начать в понедельник отбор присяжных.
До полицейского участка он добрался только в четвертом часу. В коридоре второго этажа его остановил полицейский без мундира – под мышкой у него виднелась кобура пистолета тридцать третьего калибра.
– Чем могу помочь, сэр? – спросил он.
– Мне нужен лейтенант Ганнисон, – ответил Хэнк.
– Он сейчас занят. Может быть поговорите с кем другим?
– Ганнисон позвонил мне сегодня утром и попросил меня зайти. Я из прокуратуры.
– Ваша фамилия Белл?
– Да.
– Здравствуйте! Моя фамилия Левин. Проходите сюда и садитесь. Я сейчас доложу лейтенанту, что вы пришли.
Хэнк прошел за перегородку и сел у одного из столов. Из кабинета сразу же вышел Ганнисон.
– Мистер Белл? – спросил он.
– Да. Здравствуйте.
– Я лейтенант Ганнисон. У вас есть несколько свободных минут?
– Да, конечно. А в чем дело?
– У меня сегодня утром был один посетитель. Восемнадцатилетний парнишка по имени Доминик Саварез. Улавливаете?
– Боюсь, что не совсем.
– Такая же сявка, как и все они. Но, кроме того, он вожак «альбатросов», по прозвищу Великий Дом.
– Ах да, я слышал о нем.
– Ну так вот. Он сообщил мне кое-что интересное и я хотел бы, чтобы вы послушали его самого. Если у вас есть несколько свободных минут, я знаю, где его можно найти.
– Времени у меня много.
– Прекрасно. Дайте я возьму шляпу.
Когда они шли по Гарлему, Хэнк заметил, что лицо Ричарда Ганнисона выражает привычную мрачную брезгливость. Словно его карман был набит отбросами, но вместо того, чтобы швырнуть их в ближайшую помойку, он предпочитал стоически и злобно терпеть вонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23