— Здравствуй, честной атаман! С приездом к нам в Астрахань, сударь! — залепетал он, согнув спину и кланяясь, как боярину.— Здорово, здорово, чернильна душа! Где у вас воеводы?— Боярин Иван Семеныч тебя поджидает. Пожалуй, честной атаман, в большую горницу, — забормотал подьячий, поспешно распахивая дверь и забегая вперед. — Не оступись — тут порожек, — предупредил он.— Сроду не оступался! — громко ответил Степан, перешагнув порог воеводской просторной горницы.За его спиной подымалось по лестнице все казацкое шествие.Разин заранее сам приготовил хитрый чин и порядок прихода в Приказную палату. Он собирался торжественно поднести свой бунчук воеводам в знак покорности и смирения. И вдруг сам же все спутал.— Здоров, воевода! Иван Семеныч, кажись? — с порога удало и вызывающе выкрикнул он.Он знал хорошо, как зовут воеводу, и дерзкое, развязное слово само сорвалось с языка.Воевода нахмурился.— Здравствуй, казак! — ответил он раздраженно. — Награбился за морем, воротился? Прискучили басурманские земли?— С отцом-матерью сколь ни бранись — все родные! Погуляли — и будет! — сказал Степан и, словно желая смягчить свою дерзость, почтительно поклонился. — От кизилбашцев подарки привез тебе, князь Иван Семеныч. Слыхал от персидских купцов, что любишь ты их заморские дары. Давайте-ка, братцы! — кивнул Разин спутникам, сбившимся с установленного порядка из-за его проделки.Они спохватились, торопливо раскинули по полу для подстилки широкий цветной ковер и на него стали класть, выхваляя свои подношения, золотые кубки и блюда, шелковые халаты, ковры, оружие, перстни…— Не побрезгуешь, боярин? — обратился Степан к воеводе.— Кто же брезгует экой красой! — от души произнес Прозоровский. — Не возьму — так пропьешь! Уж ваше разбойное дело такое: нашарпал да пропил…— И то! — засмеялся Разин. — Спасай-ка добро от пропою!..— Теперь куда ж, атаман, помышляешь? Мыслишь, сызнова пустим грабить по Волге? — строго спросил Прозоровский.— Что ты, что ты, князь-боярин! — как-то нарочно и деланно, с дерзкой усмешкой ответил Разин. — На что ныне нам грабить? Мы сами теперь богаты. И так в старых винах винимся царю… Нам бы на Дон, домой, к хозяйкам, к робятам. К ногам твоим воеводским бунчук атаманский свой приношу…Казаки положили к ногам воеводы бунчук.Но Прозоровский насмешливо перебил Степана.— «Бун-чу-ук»! — передразнил он. — Крашено ратовище с любого копья, на три алтына цветной тесьмы да кобылий хвост — вот и новый бунчук!— Бунчук — войсковая власть! Атаманская честь и знамя — вот что такое бунчук, а не «хвост кобылий»! У меня вон бобровая шуба; бобров-то поболее в ней, чем на шапке боярской. Однако, боярин, не шкурками шапка твоя дорога. Вот так и бунчук! — с достоинством сказал Разин.— Не учи, казак, сами учены! — остановил воевода. — В царской грамоте сказано не про бунчук. Читали тебе ее?В этот миг распахнулась дверь в горницу, и легкой походкой, одетый в ратное платье, вошел второй воевода — князь Семен Иванович Львов. С усмешкой и любопытством скользнул он взглядом по дорогим подаркам.— Здравствуй, боярин Иван Семенович! Здоровы, донские! — приветствовал он, словно не было разницы в чести между воеводой и казаками.— Здоров, голова! — отозвался Разин, по ратной одежде приняв его за стрелецкого голову.— Не голова князь Семен Иванович, а воеводский товарищ! — поправил Разина Прозоровский.— Прости, князь, не ведал тебя в обличье! — сказал Степан, только тут заметив на поясе Львова свою, дареную, саблю и перстень на его пальце. — Стало, я от тебя получил государеву грамоту с милостью. Спасибо за добрую весть.— Государю спасибо за доброе сердце! — ответил стольник. — Богаты дары, — добавил он.— Дары хороши, и бунчук атаманский хорош — все ладно! — по-прежнему строго перебил Прозоровский стольника. — Да волен ты, атаман, все дары и вместе со бунчуком со своим унести из палаты назад!..— Не по-русски, боярин и воевода, дареное уносить! — вставил Разин.— Ну, как хошь… А ты, без окольных речей, дело сказывай мне: сколько пушек привез? — не смягчившись, по-прежнему резко спросил боярин, который решил, что он возьмет Разина в руки, заставит его покориться.— Пять медных да десять железных, — ответил Разин.— Не балуй! Лазутчики есть и у нас. Мыслишь, пушек твоих не считали?.. В государевой грамоте писано как? Все пушки у нас покинуть. Дале — ясырь. Ты мне три десятка привел персиянцев на смех?! Как в грамоте писано, князь Семен?— Писано, чтобы раздору между державами не чинить, весь ясырь воротил бы, — ответил Львов.— Слыхал, атаман?! — подхватил Прозоровский. — Ясырь давай до конца, сколько есть. Волжские да морские струги вороти, пушки все привези на площадь — тогда и к хозяйкам в станицы идите.— Помилуй, боярин-воевода, обида нам будет! — со всем простодушием, какое умел представить, воскликнул Разин.— Ясырь не отдашь, не отдашь все струги да пушки — и путь тебе на Дон закрыт, — не слушая, подтвердил еще раз Прозоровский. — Дары дарами, а пушки — те по себе.— Перво — струги, — возразил Степан, внезапно приняв вид расчетливого купца, пригнув один палец. — Без стругов нам не пешим по Волге идти. Доплывем до Царицына, тут и струги оставим — по суше на Дон не потянем. Другое — ясырь, — продолжал атаман, заложив другой палец. — Казаки его с бою брали. Богатые кизилбашцы у нас в полону. Купцы есть, есть два воеводы да княжна персиянская молодая. За тот ясырь казацкая кровь пролита, а я, атаман, тому ясырю не хозяин. Мы за них своих казаков возьмем в выкуп. Нельзя казаков беднить ясырем… Третье — пушки. Сколь можем пушек отдать, и столь отдаем, а как нам идти без пушек степями? Нападут татары, пограбят…— Как хошь, атаман, а разбойников с пушками я по Руси гулять не пущу, — решительно оборвал Прозоровский.Разин озлился. Купеческий тон его отлетел, словно не был.— Нас и шах не хотел-то пустить гулять по Персиде! — окрысился Разин, но вдруг усмехнулся. — А мы умолять тебя станем, боярин. Мыслю, не так-то ты жесток сердцем!— Дерзок, казак! — легко остановил Прозоровский. — Выше своей головы ладишь мыслить! А ты знай да помни одно: нерушимо царское слово! Надумаешь все, как государь указал, отдать, то пойдешь на Дон, а нет — погости у нас: Астрахань — город славный!— Ин погостим! — с нарочитой беспечностью ответил Степан. — Нам тоже город по нраву, да чаяли, что воевода не схочет простым казакам дать в городе пристань… А нам-то что! Чем не житье? На Волге шатры раскинем… Прощайте покуда, бояре! — коротко оборвал Степан, выходя из палаты.Есаулы шумно потянулись за ним. На площади народ встретил их криками радости.Степан не успел пересечь площадь, как воеводский посланец — стрелец догнал его.— Воевода Семен Иваныч князь, Львов зовет тебя, Степан Тимофеич, ужо хлеба-соли откушать, — с поклоном сказал стрелец.— Чегой-то идти медведю на псарню?! — громко заметил Сергей Кривой. — Не дорого и возьмут воеводы его извести отравой! Скажи там своим…— Скажи — приду! Пироги бы пекли, — коротко бросил Степан, перебив Кривого.— Тимофеич, неужто польстишься на воеводский харч? Сам шею в петлю? — воскликнул Наумов. — Не пустят тебя казаки!Степан засмеялся.— Али худ головой воевода и силы такой не видит? — спросил он, указав на многотысячную толпу астраханцев. — Хоть дорого ценят бояре казачью башку, а своя на плечах-то им все же милей!Народ провожал Степана от Приказной палаты назад на струги. В толпе кричали ему здравье.Разин останавливался на пути, расспрашивая астраханцев об их нуждах, а его есаулы, по щедрости и от сердца, раздавали деньги тем из толпы, кто был больше оборван и изможден.Разинцы жадно вызнавали у горожан, что творится в родной земле, в которой не были они больше года.Наумов, не слушая возражений Степана и видя, что он пойдет к воеводе «отведывать хлеба-соли», подтолкнул Сергея Кривого, И вот тихомолком от Разина, говоря с астраханцами, Кривой и Наумов их зазывали:— Ваш воевода Степана Тимофеича звал на ужин, а батька не хочет без вас. Валите вы все во двор к воеводе…— Не смеем мы к воеводе, честной есаул! — возразил посадский бедняк.— Кто больше-то: воевода аль ваш атаман? — спросил Наумов.— Воеводы по всем городам, а Степан Тимофеич один на всю Русь! — бойко крикнул мальчишеский голос.Наумов засмеялся.— Иди-ка сюда, — поманил он мальчишку.Босоногий веселый курносый парнишка лет тринадцати вылез вперед.— Ты чей? — спросил есаул.— Звонаря от Миколы, Федька, — готовно ответил курносый.— Звонить-то любишь?— А то! В пасху с утра и до ночи!— Красным-то звоном! Я тоже, бывало, любил, когда был босоногим, — сказал есаул. — Так, слышь-ка, Федюнька, беги по торгам, по церквам, к кабакам — повсюду звони, зови народ: мол, Степан Тимофеич велел приходить к воеводе Львову, его хлеба-соли покушать…— И я побегу! — подхватил второй парнишка, вынырнув из толпы.— Что ж, и ты беги тоже.— С дубьем? — неожиданно спросил Федька.— Чегой-то — с дубьем? — переспросил Наумов.— К воеводскому дому с дубьем идти хлеба-соли откушать?— А ты прыток, Федюнька! — заметил, смеясь, Еремеев. — Нет, с дубьем ныне рано…— И то, я гляжу, с дубьем бы — к тому воеводе, с большой бородищей! — сказал второй паренек.— К Прозоровскому, — подсказали в толпе.Мальчишка кивнул.— Ага, вот к нему бы, к тому, и с дубьем. А Львов Семен — только бражник, не злой…— Ну, гайда! — послал Наумов.Мальчишки помчались.Возле разинского каравана, у волжской пристани, толпа не рассеивалась до самого вечера. Иные из астраханцев успели побывать на казачьих стругах и от того почитали себя счастливыми. Догадливые бежали в кабаки и тащили вино на струги. За услуги разинцы кидали им пригоршни серебра. Сюда волокли поросят, барашков, гусей, катили пиво, бузу… Воеводский гость Двое казачьих есаулов постучались в двери воеводского товарища. Отставной стрелец без одной руки, бывший у Львова вместо дворецкого, отпер сени.— Спрошает наш атаман, каким обычаем станет его принимать воевода. Чести бы не уронить атаманской.— Не с указкой ли вы ко князю, как гостей принимать! У нас всякие гости бывают, и всем по чинам дается, — сказал старик.— Степан Тимофеич не «всякий» гость, а большой атаман. Сколь городов воевал у шаха! — сказал кривой есаул. — Мы за честь его встанем, коль князь твой его обидит.— А, полно брехать-то, казак! — возразил стрелец. — Кто кого в гости кличет, пошто же бесчестить?! Не басурман наш-то князь — православный! Я в сечах с ним был и его обычаи знаю… Кто гостя бесчестит — сам чести не имеет…Есаулы ушли.Степан Тимофеевич на коне подъехал к дому Львова. Стольник встретил его на крыльце, повитался с ним за руку и повел в столовую горницу.Как вдруг перед окнами загудела толпа.— Кто там? Что за народ? — обратясь к дворецкому, спросил воевода и, не дожидаясь ответа, распахнул окно на улицу.Ватага в сто человек казаков да еще сот в пять астраханской голытьбы запрудила неширокую улочку.— Здрав будь, атаман Степан Тимофеич!— Здрав будь, князь воевода Семен Иваныч! — раздались крики в толпе, когда их увидели вместе.— Тереша! — позвал воевода дворецкого, быстро закрыв окно. — Вели во двор выкатить бочку вина. Будет мало — прибавишь. Да бычка пожирнее на вертел, да штук пять барашков… А то и десять… Коль гости пришли — угощай!.. Зря ты не веришь мне, атаман, — сказал князь, когда скрылся безрукий дворецкий. — Позвал я тебя для душевной беседы, ан ты привел с собой целое войско…Разин мигом понял, что это забота его есаулов.— Не гневись, князь Семен Иваныч! И все-то бояре с мужиками душевно беседуют, да от вашей душевности нам, простым мужикам, всегда лихо! — сказал Степан.— Ты не мужик, Степан Тимофеич, а воин великий! — возразил воевода. — Да и с тобой мы стары знакомцы. Не помнишь меня? С панами мы с тобой вместе бились, и ты меня, молодого сотника, в бою выручал. А я признал тебя сразу.— Во-она вспомнил, князь! — отмахнулся Разин. — По боярской пословице: «старая хлеб-соль — до нового снега!» Мало ли кого на войне выручать приходилось!— Ты есаулом дозора был и от смерти меня спас.Это случилось во время первой польской войны, когда князь Семен был еще совсем юным сотником. Как-то раз он попал в тяжелую перепалку. Сотни две польской пехоты окружили на привале его дворян, и началась тяжелая перестрелка. Дворянам пришлось плохо. Противник не позволял им сесть на коней и сжимал их все тесней и тесней.Как вдруг из лощинки сзади поляков раздался пронзительный свист, грозный клич, послышались выстрелы. Явно было, что русским на выручку мчится стремянный полк. Враг растерялся. Князь Семен крикнул своим: «По коням!» Дворяне вскочили в седла, и ляхи бежали под натиском с двух сторон…Когда закончилась стычка, юный казак подъехал к Семену.— Знай донских, дворянин, как с полсотней шуметь — будто тысяча скачет! — с веселой похвальбой сказал он, лукаво мигнув карим глазом.— Удалец! — так же весело отозвался Семен, сняв с головы шлем и вытирая потный лоб. — Что же мне дать тебе? Чем подарить на память? Хочешь кольчугу мою булатна уклада?— Оставь, боярич, себе. Наши казацкие кости кремнистей, не ломятся так-то, как ваши, — сказал казак с насмешливым превосходством, как мальчику, хотя сам был не старше князя Семена.— Да что ты, казак, гордишься?! — вступился за честь своего сотника толстяк дворянин, который только что в стычке с врагом показал себя трусоватым и теперь заискивал перед Семеном. — Ну, подняли крику да свисту, ну, обманули ляхов. Тут не отвага — обман. А как же ты смеешь со дворянином, со князем продерзко так говорить?! Он тебя, мужика, хочет жаловать, а ты надсмехаешься! И ты, князь Семен Иваныч, к нему не с тем: ты ему в честь с княжого плеча кольчугу, а он о полтине на водку мыслит!Казак звякнул деньгами, на ощупь нашел в кишене червонец и, ловко подкинув, пустил золотой волчком в лоб ворчливого дворянина.— Лови! Я тебе на похмелье не пожалею! — выкрикнул он, махнул остальным казакам, и все они мигом скрылись, прежде чем князь Семен что-нибудь успел вымолвить.В гулевом атамане, грозе персидского побережья, князь Семен с удивлением узнал того удалого и дерзкого есаула, и его любопытство к Степану разгорелось еще больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73