— Он улыбнулся ласково, но выражение было достаточно твердым и не допускающим возражений. — Вставай, вассал, есть дело для тебя.
— Не поручай мне дела выше моих сил.
— У тебя нет предела сил, когда приложишь старание. Я даю тебе только задание. Пойдут за тобой люди твоих родовых имений… если случится немного повоевать?
— Думаю, да.
Элизабет задумалась. Конечно, Роджеру хватит ума, чтобы не послать ее командовать боевой дружиной. Она довольно хорошо разбиралась в военном деле, это так, и были женщины, которые брались за оружие и шли воевать, но все ее знания имели отношение главным образом к обороне, когда и другим женщинам приходилось заменять мужей. Заставить женщину атаковать его врагов было бы настолько нелепым и позорным для него, что она ни за что, ни по каким обязанностям вассала, ни за какую любовь не позволит ему сделать это. Но очень скоро стало ясно, что Роджер имеет в виду другое, Элизабет успокоилась и стала слушать.
— Я отзову твоих ратников с юга, хотя бы только кавалеристов. Если не произойдет тяжелых боев с большими потерями, каких я не ожидаю, у тебя может получиться около семисот проверенных бойцов. С такой дружиной ты сможешь спокойно ехать куда угодно. Когда мы с Генрихом уедем на юг, отправляйся на север и найди там отца. Мы с ним расстались прохладно, так что не скажу, где он может оказаться. Ты должна его удержать, чтобы он не перебежал. Если не удержать, то хотя бы не дать соединиться со Стефаном или, что еще важнее, помешать ему повернуть на юг. Мне безразлично, что он делает там, на севере, пока не вредит нашему делу. Понимаешь, что мне надо? Сможешь это сделать?
— Не знаю. Раньше мне удавалось заставить слушаться его, но порой в него будто дьявол вселяется. Тогда никто его не сдвинет с места. Многое зависит от того, что произошло с ним после вашего расставания. Я сделаю все, что будет в моих силах, Роджер, только должна тебе сказать… Ни мой долг перед тобой, ни вся моя любовь к тебе не заставят меня остановить его силой: он мой отец.
— Я и не требую этого, как не требую, чтобы его рыцари, которых он давно водит, пошли против него, но я хочу, чтобы ты сообщила, если не сможешь его удержать. Пиши всегда в Девайзис. Там будут знать, куда переправить мне грамоту.
— Ты не будешь с ним драться, Роджер?
— Не знаю, Элизабет. Я его тоже люблю, но моя клятва остается клятвой. Я не хочу разрываться между вами, так что постарайся сделать, как я тебя прошу. А теперь — за дело, мне надо составить письма, а это для меня всегда непросто.
После неудачной попытки держать Элизабет подальше от Генриха Херефорд махнул на это рукой. Все несколько дней, что они провели в Херефорде, Генрих бессовестно флиртовал с Элизабет, а она шаловливо провоцировала и подыгрывала ему. Но после памятного отпора со стороны Херефорда Генриху больше не удавалось вызвать в нем ревности. Сам же Херефорд, овладев любовным резервом жены, стал более уверенным в ней, а на остальное у него уже не оставалось сил. Не обладая способностями своего повелителя делать сразу несколько дел, он так погрузился в военные приготовления, что даже не замечал Генриха за обеденным столом, когда не происходило общего разговора. Если Генрих был великолепным лидером, то Херефорд брал железной исполнительностью, и это позволяло им дружно работать, причем Генрих с лету оценивал ситуацию и принимал решение, которого Херефорд искал бы часами. Все теперь у них ладилось; Генрих был силен в оценке местности и выстраивании боевых порядков, а Херефорд лучше разбирался в боеспособности и выносливости войска. В вопросах тактики Херефорд подчинялся решениям Генриха, но если Херефорд отвергал план действий и объяснял почему, Генрих тоже не спорил.
Темноволосая головка Элизабет сразу отвернулась от Генриха, как только муж начал говорить.
— Здесь нам делать больше нечего, милорд. Наш следующий шаг — это выполнять, что запланировали.
— Я думал, ты хочешь дождаться вестей от брата.
— Хотел, только Вальтер очень ненадежный корреспондент.
Херефорд не добавил, что Вальтер и союзник ненадежный, поэтому, не дождавшись от него известий, очень хотел лично посмотреть, что там происходит. Его также беспокоило отсутствие вестей от Глостера. Возможно, что, прослышав о фиаско в Йорке, этот привередливый герцог снова раздумал полностью переходить на сторону Генриха, для чего ему нужно будет оставить королевский двор и выехать в войска повстанцев. Херефорду очень не хотелось, чтобы город Глостер оказался бы для них закрытым, и предложил утром же отправиться прямо туда. В зависимости от обстановки они могут потом отправиться на восток, в Шривенхем, или на юг, в Девайзис.
Генрих пожал плечами и согласился.
— Мне порядком надоело путешествие по Англии. Когда мы увидим действия?
— Мы едем ради этого, милорд, а не путешествовать. Если Вальтер взял Шривенхем, мы можем заняться Фарингдоном. Взяв его, мы отрежем весь юг от Оксфорда, главного опорного пункта Юстаса. Он не заставит себя долго ждать, как только увидит наши намерения. Если решили, иду отдавать распоряжения.
— Мы не успеем закончить нашу игру, леди Элизабет, — сказал Генрих, когда Херефорд вышел. Генрих играл в шахматы хорошо, но Элизабет играла не хуже, и они увлеклись сложной комбинационной игрой, конца которой не было видно.
— Мне очень жаль. Я запишу нашу партию, и когда вы вернетесь, мы ее продолжим.
— Сегодняшнее расставание, кажется, не огорчает вас, как тогда, в Честере. Вы не боитесь за мужа?
— За Роджера? Нет, он заговорен!
Ни поведение, ни загадочные золотистые глаза Элизабет не давали прочесть, что творится у нее в душе. Выражать свои чувства она опасалась, их могли сделать оружием против нее самой. Возможно, Генриху она и могла бы довериться, но Элизабет твердо знала: чем меньше знают про нее, тем лучше.
— Он тоже так считает?
Генриху хотелось выведать у Элизабет, что беспокоит ее мужа. Он не ожидал, что она станет распространяться; во всех их совместных разговорах она ни словом не обмолвилась ни о муже, ни о себе лично. Но попытка — не пытка…
— Понятия не имею. Но точно могу сказать, что он никогда не скажет, если его что-либо беспокоит.
Генрих рассмеялся.
— Леди Элизабет, если бы я спросил вас, какого цвета чулки будут у вашего мужа завтра, ваш ответ был бы таким же прямым?
— Можете не сомневаться, милорд. — Дружеское расположение, восхищение и удивление добавили красок на ее лицо и очаровательного блеска глазам. — Мне только странно, почему это вас интересует и… почему вы не верите. — Потом добавила серьезно: — Милорд, моя прямота не зависит от доверия. То же самое я бы ответила и отцу, который сердечно любит Роджера.
«Всегда не доверять — защита женщины», — утвердился в своем мнении Генрих, но возражать не стал.
Между тем в этот раз Элизабет расставалась с Роджером спокойнее, хотя теперь она осознала, что любит его больше жизни. Она любила так неистово, что ей трудно было говорить о нем, даже упоминать его имя. В эти дни при всякой мысли о нем у нее сосало под ложечкой, и необычная мягкая боль не давала дышать. Сейчас она стала больше переживать за своего мужа, но страх за него не лишал ее уверенности. Это самообладание она черпала сразу из нескольких источников. Восстановленное доверие Роджера значительно упрочило ее веру в себя. Плотское удовольствие от любви, которое у нее появилось и надежно повторялось при желании, вселило в нее уверенность в свою полноценность, выкорчевало корни раздражения и горечи, о существовании которых она и не подозревала, пока они не были удалены. Больше того, она поняла, что, отдавая себя, ничего не теряет, а обретает многое, и чем больше она дает Роджеру своего, тем больше его веры и доверия получает. А самое главное, теперь ей не нужно было тихо сидеть в страхе и неведении и только ждать, ждать…
Но боялась она за него отчаянно, и в эту последнюю ночь после любовной страсти она снова забралась в объятия Роджера и целый час не давала ему уснуть, требуя новой ласки. «Может быть это в последний раз, в последний раз», — говорила она себе, борясь со сном. Это могло быть в последний раз, и Элизабет решила взять все, и думала при этом, что, боясь за Роджера, она больше не боится за свое будущее. Если Роджер будет убит, сердце ее разорвется, но жизнь для нее не остановится. Она больше не ощущала себя слабой и беззащитной, за себя она теперь не боялась. Если Бог даст и она зачала ребенка… Тут Элизабет остановила бег своих мыслей и улыбнулась; она раньше не думала о ребенке от Роджера, не связывала это с удовольствием. Так вот, если он зачат, она будет хранить земли Роджера для этого ребенка, никому их не отдаст, это она знала твердо. Если ребенка не будет, у нее останутся другие дороги. Одно для нее стало совершенно определенным: если Роджера не будет, чтобы ею владеть, больше владеть ею не будет никто. По ее убеждению, никто в Англии не мог сравняться с Роджером, и сравнивать с ним она никого не хотела.
Утром при расставании граф Херефорд выглядел более расстроенным чем жена. Он никак не хотел выходить из комнаты, где Элизабет помогала ему облачиться в дорогу и надеть доспехи, ходил взад-вперед, говоря, какими путями ей лучше ехать на север и что делать в разных мыслимых и немыслимых ситуациях. Снова и снова он поглядывал на шпиль херефордской церкви, сокрушаясь о смерти Алана Ившема. С одной стороны, он был уверен в силах и способности Элизабет, но с другой — душа его обмирала по женщине, которую он любил и намеренно подвергал опасностям.
— Бога ради, Элизабет, будь осторожна! Остерегайся всюду, даже если это будет тебе мешать. Не бойся и не стыдись убежать. Тебя никто в этом не упрекнет. Самое главное, не забывай каждый день посылать курьера с известием, каждый день непременно, где бы ты ни находилась, даже если тебе совсем нечего сообщить.
Он поднял ее толстые тяжелые косы и поцеловал их.
— Я не забуду, сделаю все как велишь, но рассчитывать на курьеров трудно. С каждым может произойти что угодно на долгом пути между нами. Потом, когда я отыщу отца, я буду с ним в полной безопасности, а ежедневные курьеры — сколько же это мне потребуется людей?
— Один человек, меняя лошадей, доберется до меня за три — пять дней, а как он отдохнет, я отправлю его назад. Значит, тебе потребуется всего двадцать — тридцать конников. Я больше не хочу мучиться, не зная, где тебя искать. Тебе все понятно, что надо будет делать?
— Да, все. Я должна удержать отца на севере и по возможности — от перехода на сторону короля. Ты сам… — Она замолчала, разглядывая лицо мужа. За эти лесколько месяцев он постарел на десять, какое — на двадцать лет. И несколько дней отдыха не убрали сизого налета на скулах и кругов под глазами. — Ты сам тоже будь осторожней, ладно?
— Сколько позволят мои честь и долг. Наше дело не одно и то же, Элизабет. Ну, кажется, все. Будь смелей, моя дорогая, но не слишком!
Глава шестнадцатая
Элизабет посмотрелась в зеркало и улыбнулась своему отражению. Тяжелые косы убраны и плотно пришпилены на голове; коричневые домотканые туника и блюо были очень далеки от привычного для нее роскошного наряда и никак не льстили потемневшей и побледневшей коже лица. Она вынула из ушей серьги, положила их к другим драгоценностям в стоящем перед ней ларце и стала снимать обручальное кольцо. Оно не поддавалось, и Элизабет остановилась, потом надвинула его обратно, при этом сердце у нее куда-то ухнуло. И вовсе не потому, что оно не стаскивалось, совсем нет. Она повернула кольцо камнем внутрь ладони и натянула перчатки для выезда верхом. С накинутым на голову капюшоном она могла спокойно сойти за мальчика из невысокого сословия.
Самым последним делом в Хсрефордском замке для нее было запечатать записку Роджеру и отправить ее с курьером. Накануне вечером она уже попрощалась с леди Херефорд, Кэтрин и двумя дочками Роджера; делать это еще раз не требовалось. Ничего другого не оставалось, и ничто больше ее не задерживало. Без Роджера ничто не связывало ее с этим местом, поэтому, не оглянувшись и ничего не припоминая, она вышла во двор, села на своего мерина и двинулась с дружиной на север.
Зная нерешительность своего отца, Элизабет направилась в Йоркшир. Скорее всего, Честер был еще там, пребывая в нерешительности, начать ли заигрывание с королем или вступить с его войском в сражение. Она уже направила в Честерский замок форейторов с приказанием встретить ее возле Уинсдорфа, если отца в замке нет, — опасный Шрюсбери решила объехать с востока: дороги в Англии лучше, чем в Уэльсе. Роджер бы одобрил ее решение, подумала она, довольная собой, не заметив, как сильно изменились с декабря ее взгляды.
* * *
В это время у Херефорда и мысли о жене не было. Он находился в десяти милях от Бристоля, бурно радуясь неожиданно быстрому и легкому разрешению недоразумения. По приезде в Глостер они с Генрихом выяснили, что сильно недооценили герцога Вильяма. Этот джентльмен ничуть не встревожился неудачей на севере, и единственная причина отсутствия от него вестей состояла в том, что они обогнали его гонцов, все еще разыскивающих их в Йорке и Честере. Он встретил наших героев, кипя негодованием: у него был готов небольшой план, который весь строился на их присутствии. Он ожидал их приезда на два-три дня раньше, для чего направил к ним гонцов с просьбой поторопиться, чтобы они успели попасть в Дурели, о чем он намеревался конфиденциально и как бы невзначай намекнуть Юстасу. Когда он объяснил простую суть этого плана, Генрих и Херефорд одобрительно ему кивнули.
Юстас прибыл в Глостершир по приказу отца, где Вильям приветливо его встретил и позволил беспрепятственно объехать свои владения в поисках нужных ему лиц. Затем он в присутствии ушей, от которых эти сведения могли пойти дальше, обронил фразу, что искомое Юстасом находится в Дурели. Сказать Юстасу об этом прямо он якобы не решался, оправдывался он потом перед королевичем, так как друзья его отца, преданные делу Генриха, наверняка его убили бы, и он побоялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53