Второй — глубочайшее отвращение к торгу с Генрихом, который ему предстоит провести. Это он намеревался совершить прежде всего, даже не приступая к рассказу о том, что сделано и что еще предстоит. Херефорд считал свои требования вполне разумными, поскольку речь шла в основном о подтверждении того, что ему уже принадлежало по праву наследования или было завоевано личной доблестью. Он также хотел просить титул для Вальтера, дельце тоже простое, потому что дающие основание для титула земли тот уже приобрел, хотя способ их приобретения может оказаться Генриху и не по вкусу. Все дело было в том, что даже на самые обоснованные просьбы Генрих соглашался без большой охоты. С землями и титулами он был особенно прижимист, понимая, и вполне резонно, что чем меньше он раздаст сейчас, тем больше этих подарков сможет сделать потом. Все свои просьбы Херефорд преподнесет в готовом для подписания виде и не сомневался, что Генрих в конце концов прошение подпишет, но предстоящие уговоры и упрашивания наводили на него тоску.
— Вильям! — позвал он Боучемпа. — Пошли гонца к Арунделу… Нет, лучше поезжай сам. Скажи все, что полагается. Думаю, лорд Сторм… я говорю о герцоге Гонте, никак не привыкну его так величать… уже отписал Арунделу, но если не писал, объясни, почему вместо него еду я.
— Слушаюсь, милорд.
— Вильям…
— Да?
— Объясни тактично. Не заставь Арундела ершиться.
— Вы хотите, чтобы я не повторял, что вы ему не доверяете и что, по вашему мнению, жена у него — смазливая дура? Нет, милорд, от этого я воздержусь. Мне вернуться назад?
— Если только он нас не примет.
Арундел их, конечно, принял, но радости по этому поводу у него не было. Он никогда не соглашался с выдвижением в лидеры Херефорда, считая себя более подходящим для этого. В известном смысле здесь резон был: он уже человек зрелый и давно стоял на стороне Генриха, но Гонт главную надежду возлагал не на него, а на Херефорда, и, что было еще существеннее, против него решительно возражал Глостер, по мнению которого, Арундел и без того был слишком влиятельным. А кроме того, замки Арундела, откуда можно было нападать, находились значительно ближе к владениям Глостера, чем замки Херефорда. Вильям Глостер не был любителем воевать и, чтобы уберечь себя от этого, в отношениях со своими соседями проявлял осторожность.
К счастью, Херефорду и Арунделу не пришлось долго терпеть друг друга. Погода стояла хорошая, из Франции дул попутный ветер, несший аромат весны и соленые брызги, так что Генрих появился точно, как обещал.
Первое мая, приход весны. На мирной земле шумел народный праздник. Дамы и господа в своих лучших нарядах шли на мессу, затем выезжали на природу — не охотиться, а просто погулять; они срывали цветы, завтракали на траве и танцевали. Был выходной даже для крепостных, господа щедро оделяли их выпивкой и закуской; устанавливали «майское дерево» и вокруг него водили хороводы, на что одни священники смотрели милостиво, другие с осуждением отворачивались, а третьи в своих проповедях клеймили их как проявление язычества. Но Первомай оставался Первомаем, и все простые люди радовались приходу весны. Лорды милостиво улыбались, крепостные шли в лес, куда им в другое время разрешалось входить только за особую плату, и тащили оттуда охапками хворост и дрова для больших праздничных костров, которые будут гореть всю ночь. В их красном свете, отбросив всякое приличие, веселились подвыпившие и разошедшиеся господа, вместе со своими женами соизволившие досмотреть на древние крестьянские обычаи.
У Херефорда не было возможности веселиться на Первомае, но атмосфера праздника захватила его, поэтому, взбегая по трапу на корабль, чтобы приветствовать своего повелителя, он лучился радостью. Благодаря большей подвижности и меньшему чувству достоинства он несколько опередил Арундела, и когда помпезный джентльмен появился, Херефорд был уже поднят с колен и заключен в дружеские объятия.
— Милорд Арундел! — приветствовал его Генрих, протягивая руку для поцелуя.
Пожилому джентльмену было неловко преклонять колени, когда Херефорд стоял, дружески обнятый за плечи, и Генрих это заметил. Он жестом освободил Арундела от коленопреклонения: в королевских почестях он не нуждался, ему нужна была королевская власть.
— Для этого у нас будет время, Арундел, когда я получу корону. Ты хорошо выглядишь. Как твоя милая жена?
— В отличном здравии и наилучшем виде, сир, не дождется, чтобы приветствовать вас в нашем доме.
— А твоя, Роджер?
— Ха-ха, свою Элизабет я посадил под арест, милорд! Она слишком хороша, чтобы при вас оставлять ее без присмотра, и слишком хорошо разбирается в людях, чтобы устоять против вас. А вообще-то говоря, давно ее сам не видел. Был слегка занят вашими делами.
— Ну и репутацию ты мне создаешь! Как не стыдно! Хочешь, чтобы мои вассалы разбежались, боясь, что я стану соблазнять их жен? Уж не твою, Роджер, это точно. Рядом с твоей физиономией все остальные мужчины выглядят, как кроты.
— Если хоть раз увижу рыжего крота с веснушками, постригусь в монахи… или брошу пить вино.
Генрих шутливо стукнул Херефорда, отчего тот пошатнулся. Гость был ростом меньше своих приближенных, чуть ниже среднего, но шире в плечах. В восемнадцать лет его плотное квадратное тело с короткой, как у быка, шеей обрело полную мощь. Волосы имели рыжеватый оттенок, а лицо щедро усыпано веснушками. Подвижный рот, в улыбке открывающий крепкие зубы, несколько смягчал квадратный волевой подбородок, который выдавал жесткий характер. Но самыми заметными были глаза поверх ничем не примечательного носа. Небольшие, с короткими светлыми ресницами, они были такого яркого серого цвета, а взгляд их был столь пронзительным, что лишь самый тупой мог обмануться мягким и добродушным выражением лица. Конечно, совсем в добродушии Генриху отказать было нельзя, но в целом его характер был жесток. Увидев, что Херефорд охнул и побледнел от удара, он испугался:
— Боже мой, Роджер! Сделал тебе больно?
— Вы же сильны, как буйвол. А я ключицу сломал пару недель назад, она еще не совсем срослась. Ничего, не обращайте внимания.
— Сломал ключицу? Что за мальчишество! Небось лазал по деревьям или пьяный свалился с лошади?
— Милорд, — вмешался Арундел, шокированный и смущенный этим легким подтруниванием между королем и его вассалом, — нам следует сойти на берег.
Арунделу не нравилось и скромное одеяние Генриха, при том, что он сам и Херефорд были одеты значительно торжественнее. На королевиче были великолепные доспехи, но панталоны, верхнее платье и плащ — из грубой шерстяной ткани. Башмаки и пояс из отличной мягкой кожи не имели ни позолоты, ни украшений из камней и были изрядно поношены. Генрих сбежал на берег, рассмеялся, угодив в воду, сам выбрался, отказавшись от протянутых рук, и проворно вскочил на коня, также не обратив внимания на услужливо предложенную помощь взобраться в седло. Дорогой он беспрестанно смеялся и разговаривал с вельможами и сопровождающими военными, останавливался поговорить с празднующими крестьянами, объясняясь с ними при помощи жестов и через переводчика. «За два года ничуть не изменился, но что простительно мальчику в шестнадцать лет, негоже для мужчины, собравшегося на войну за престол», — хмурился Арундел.
Совсем другого Генриха увидел бы Арундел через несколько часов, если бы наблюдал его, когда Херефорд выставил ему свой счет: Генрих, когда требовалось, держался с большим достоинством. Он мог обаять и умел побеждать в спорах, так что Херефорду пришлось употребить всю свою настойчивость.
Херефорд и Генрих засиделись за бумагами до поздней ночи, когда погасли даже праздничные костры. Арундел, сидя в кресле, клевал носом и называл их сумасшедшими, а они, склонив светлые головы над столом, совершенно зарылись в карты и пергаменты с планами операций, путями снабжения и отхода, количеством живой силы и оружия, детальными сведениями о местности. Ни с чем подобным Арундел за долгие годы, проведенные в войнах, не встречался и никак не мог взять эти премудрости в толк, сколько те ему ни объясняли, говоря то хором, то каждый по отдельности.
— Пустая трата времени, — ворчал Арундел. — Давайте нападать и захватывать замки, где противник слабее и где нам удобнее. Мы его опустошим, и он сдастся.
— Согласен, — резко возражал Генрих. — Но вы заодно опустошите и страну. А я сюда пришел не развлекаться. Во-первых, я здесь, потому что имею право стать королем, а во-вторых, в стране должны быть власть и достаток. Какой смысл быть королем разоренного царства? Я желаю победить, но при этом пощадить страну, насколько это возможно, чтобы иметь что-то, чем можно было править.
Глава тринадцатая
Из замка Арундела Генрих со своими сопровождающими и Херефорд с маленьким отрядом направились на запад к Солсбери. Выехав вечером, они ехали всю ночь, как только могли быстро и бесшумно. Их было слишком мало, чтобы отбить преднамеренное нападение, и потому они старались не привлекать к себе внимание: в этой части страны было немало таких, кто ревностно поддерживал Стефана, и лучший подарок для них трудно было придумать. У Солсбери они получили подкрепление и двинулись на север. Херефорд предпочел бы передохнуть в Солсбери день, но Генрих, казалось, в трудах черпал свежие силы. Этот коротышка был неутомимым и неунывающим. Но в Девайзисе они все-таки остановились: Херефорд настоял на том, чтобы пообедать и сменить лошадей.
— Милорд, — уговаривал патрона Херефорд, — предлагая поторопиться, я не думал, что буду понят так буквально.
— А я и не тороплюсь особенно, Роджер, но где нечего делать, не вижу причин мешкать.
Херефорд сокрушенно рассмеялся:
— Два месяца без вас, и я все позабыл! Милорд, вы, кажется, можете обходиться без сна, но люди нуждаются в том, чтобы выспаться… и я тоже. А кроме того, если мы будем так гнать, мы прискачем в Шотландию вперед собственных курьеров. Давайте остановимся, я вам раздобуду бабца, чтоб вам не было скучно, а мы, слабосильные, тем временем пару часиков соснем.
— Вам не придется спать слишком долго, если на отдых отводишь то время, что я буду возиться с твоим бабцом. Кстати, Роджер, кажется, я не писал тебе, что у меня родился сын, Жеффри, славный мальчуган, хотя долго побыть с ним мне не пришлось.
— Вы назвали его в честь своего отца? — Херефорд не мог сдержать смеха. Все это ему казалось довольно диким.
— Да, ему бы это, наверное, понравилось, но я назвал ребенка, как это принято в нашей семье, именем для старшего сына. Я тоже должен был быть Жеффри, но нужно было показать Англии, что по линии матери я наследник Генриха Благочестивого.
Херефорд спать все-таки не пошел. Он воспользовался кратким отдыхом, чтобы продиктовать записку матери, полагая, что Элизабет еще в Честере. Мать он просил быть готовой хорошо занять «того, кто приедет со мной», и его сопровождение, указав своему посыльному доставить письмо как можно скорее, для чего щедро наделил его золотыми, чтобы тот в пути почаще менял лошадей и не задерживался на отдых. Письмо было всего в две строки, сухих и холодных, хотя и неумышленно. Сердиться на мать он уже перестал и в заботах и тревогах забыл о своем гневе. Столь же краткое послание пошло и к Вальтеру, в котором сообщалось, что к осаде замка Херефорд не вернется и что Вальтер должен продолжать действовать по плану, пока не получит особого уведомления. Под конец, размышляя, писать ли Элизабет в Честер или самому лорду Честеру, или же сделать это позднее из Херефорда, он уснул, уронив голову на руки.
Следующую ночь они опять скакали, но, к счастью, недолго. В Бристоле их ждал Глостер, пожелавший лично выразить Генриху свою поддержку. Генрих тоже не любил Вильяма Глостера из-за его характера, который так возмущал Херефорда, но по другой причине.
— Стоит ли, Роджер? — спросил Генрих, получив приглашение Глостера. — Готов ринуться к черту в пасть, только бы поговорить с его отцом… И даже с Филиппом… Но Вильям… Какая нам от него польза? Может, это ловушка?
— Нет, он твердо стоит за нас. Никакого риска для нас тут нет. А польза от него может быть большая, потому что пока у меня одни его бывшие наемники. Когда мы вернемся из Шотландии, он обещал собрать своих вассалов и выступить с нами против Стефана. А без него, милорд, этими силами я командовать не смогу. Обидеть Вильяма Глостера было бы очень неразумно.
— Быть по сему. Вражды с ним я не желаю. Он все-таки мне кузен, как это ни прискорбно. Тьфу, до чего он мне омерзителен! И что это за мужчина, который заставляет других сражаться за себя! А потом, я слышал он заглядывается не только на женщин?..
Херефорд поморщился.
— Что правда, то правда, на себе испытал. Мне хотелось порой выглядеть, как старик Гонт. Меня другое в нем сильно беспокоит: он любит заглядывать в чужие тайны, вот что плохо.
— Да, я знаю и думаю, что этот недуг из тех, который уже не изгонишь из больного тела. Спрашивается, не будет ли он из любви к этому искусству также вынюхивать у меня, когда я займу место Стефана? — Глаза Генриха жестко прищурились. — Людям такого сорта ни в чем доверять нельзя.
Но такое мнение Генриха Анжуйского о герцоге Глостере отнюдь не помешало ему встретиться с ним во всем блеске своего очарования. И так Генрих в этом преуспел, что Вильям Глостер, кажется, ни разу и не взглянул на Херефорда, который посидел немного молчком и, извинившись, довольный вышел. Этот шарм Генриха, так пленявший его самого, очень насторожил Роджера, будучи обращен на лицо, кому Генрих явно не симпатизировал и не доверял. Херефорд знал, что Генрих обычно держит свое слово, но главным образом потому, что почти никогда ничего не обещает. При всей своей молодости он был непревзойденным мастером делать многозначительные намеки, понимающе улыбаться, бросать взгляды, красноречивее всяких слов. Твердо он пообещает на словах или своей подписью, только когда его принудят или когда он сам в этом заинтересован. Херефорд был вынужден признать, что если король не умеет привлечь на свою сторону обещанием выгод, он должен быть кровавым тираном и подчинять себе страхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53