Когда же рыцарь с трудом подобрал слова для достойной отповеди, фурия на его глазах внезапно вновь преобразилась в невинное создание.– Давайте прекратим эту перепалку, – умоляюще сказала Элинор, слеза предательски блеснула в ее ресницах.– Я ни на йоту не хочу умалять Вашу власть, мой господин. Ваше право и Ваш долг знать, что приносят поместья и…– она чуть всхлипнула, – сколько можно оставить на пропитание мне и моим людям.– Прошу Вас не возлагать на меня вину за эти траты, возможно, я и была мотовкой до получения вердикта короля, ну… и еще две недели… Я прошу Вас оставить мне самую малость, и Вы вольны распоряжаться всем остальным, как Вам будет угодно.На мгновение Саймон потерял дар речи:– Оставить Вам самую малость? Да кто собирается лишить Вас принадлежащего Вам? – угрожающе спросил он, но уже более спокойно.– Смею надеяться, что никто, по крайней мере, здесь, – ответствовала Элинор.– Я только хочу знать, что принадлежит мне, а что – кесарю. Сейчас в моем сундуке лежат пять фунтов, собранные на мессу. Могу ли я передать их церкви или принести их Вам?– Вы подозреваете меня в намерении Вас ограбить? – задохнулся от возмущения Саймон.– Конечно, нет, мой повелитель, – поспешно воскликнула Элинор. Она вовсе не хотела, чтобы королевского опекуна хватила кондрашка прямо на ее глазах и в ее замке. Судя же по багровому лицу Саймона, подобный исход был близок.– Объясните внятно, кому принадлежит рента, собранная до указа короля, – мне или английской казне?– Объяснить внятно! А Ваши вопросы внятны? Соломенные куклы! Кормилицы! Пять фунтов на мессу! – в бессильной ярости, выскочив из-за стола, Саймон всей своей громадной фигурой надвинулся на хрупкую Элинор, сжимая и разжимая кулачищи. Казалось, еще мгновение – и он переломит ее, как тростинку!Увы! Этот прием не сработал! Элинор привыкла к тому, что в ее присутствии мужчины почтительно вставали, да и рост рыцаря не произвел на нее особого впечатления. Она казалась несколько озадаченной реакцией рыцаря – и не более того!Постепенно к Саймону возвращалась способность рассуждать здраво. Багрянец начал сходить с лица, глаза перестали метать молнии. Выразительные, дымчато-серого цвета, они светились печалью.– Вы сделали это нарочно? – спросил он мягко, и голос чуть дрогнул.Этот цветок, это невинное дитя, эта… ядовитая змея! Эта фурия умышленно вывела его из себя!– Конечно! – быстро согласилась Элинор.– Мне хотелось знать, за что нужно отчитываться.– Нет, я имею в виду не Ваши вопросы. Вы разозлили меня умышленно. Почему?Элинор снизу вверх посмотрела на Саймона. Длинные пушистые черные ресницы смущенно взметнулись:– Согласитесь, если я поступила так с умыслом, будет глупо сказать Вам, почему, разве не так?Она немного помолчала:– Поверьте, я не собиралась приводить Вас в ярость. Я сама была рассержена тем, что Вы так напугали брата Филиппа. Он ведь не от мира сего.– Я понял это, но поздно. Извините, но я уже был по горло сыт тупостью Ваших старост и управляющих. Мне показалось, брат Филипп дудит в ту же дудку. Кстати, Вы не разъясните мне причину этой притворной тупости?– Это было сделано назло Вам, – быстро отвечала Элинор.– Не скрою, по моему приказу. Ваше право и долг – осмотреть земли и опросить людей, но Вы отправились без меня. Это обидно! Мне захотелось продемонстрировать Вам, как мои люди любят меня и подчиняются мне. Умоляю, не наказывайте их! Но никто не солгал Вам. Это я запретила.– Действительно, – Саймон покачал головой. – Как можно солгать, когда тебе отшибло память! Старая уловка, но я стреляный воробей, и меня на такой мякине не провести. Но Вы не ответили на мой вопрос, возможно, вначале у Вас и не было намерения разъярить меня, но Вы это сделали! И сделали сознательно. Почему?Саймон наблюдал за Элинор. Еще ни один мужчина не отважился поступить так, как это хрупкое дитя!Глухой звук снаружи заставил его отвести взгляд от Элинор. Он увидел шеренги молчаливых зрителей. И если кое-кто из челяди ретировался под его грозным взглядом, то сэр Андрэ и сэр Джон не шевельнулись.Саймон провел рукой по лицу, а Элинор быстро обернулась:– Кто вас звал? Что вы здесь делаете? – гневно спросила она.Сэр Андрэ выступил вперед и, жестом показав на челядь, ответил:– Они опасались, моя госпожа, что Вам грозит опасность, и позвали нас…– А вы тоже подумали, что леди Элинор нуждается в защите? – бесцветным голосом спросил Саймон.Сэр Джон неловко откашлялся. Сэр Андрэ пожал плечами и поспешно продолжил:– Мой господин, всем известно, что Вы – истинный рыцарь. Однако мы прекрасно знаем, мой господин: даже у святого при общении с леди Элинор может возникнуть желание убить ее – сам был на грани этого… Я подумал, если она зайдет слишком далеко, мне по праву старого слуги придется успокоить ее. Я знаю, как с ней обращаться, и уже привык к ее вспышкам.Чувствуя прерывистое дыхание своей прекрасной мучительницы, Саймон мрачно ухмыльнулся:– Привыкли? Тогда убедите ее дать разумный ответ на разумный вопрос.О, как несладко придется тому болвану, который из лучших побуждений позвал вассалов, как только Элинор доберется до него! А сейчас она не могла приказать уйти сэру Андрэ и сэру Джону. Если они подчинятся, это будет открытым оскорблением сэру Саймону лично. Его власть королевского опекуна будет поставлена под сомнение. Если же они останутся, будет поколеблен собственный авторитет Элинор. К тому же в присутствии своих вассалов она не сможет ответить на вопрос сэра Саймона и будет выглядеть злой и упрямой дурой.Она вспомнила поучения бабушки: для мужчин самое главное – гордость и честь, а женщине не надлежит дразнить их. Элинор дотронулась до Саймона.– Прошу Вас не позорить меня перед моими вассалами, – мягко попросила она.– Прикажите им уйти, и я отвечу на все Ваши вопросы…Это была ловушка. Опекун почувствовал себя таким же свободным в своих словах и поступках, как туго спеленатый младенец. Его глаза встретились взглядом с сэром Андрэ:– Клянусь честью, даже если меня спровоцируют, ничто не угрожает Вашей госпоже!С благодарным поклоном рыцари удалились.Как только они остались наедине, Саймон спросил:– Ну, как, Вы сдержите свое обещание?Он ждал новых уловок, но ответ Элинор был искренним:– Я хотела разозлить Вас, чтобы Вы не очень размышляли о моем признании.Саймон от удивления вновь потерял дар речи. Оказывается, Элинор не боится показать себя в невыгодном свете, умеет быть верной своему слову!– И Вам это прекрасно удалось, – признал он. Его губы скривились.– А в чем Вы, собственно, признались?Элинор понимала, что опекун вспомнит, как только глянет на расчетные книги. Да ей и не хотелось лгать:– Я же призналась Вам, что внесла исправления в мои расчетные книги.Сердце Саймона обдало холодом.– Но почему? – ужаснулся он. Элинор виновато потупилась:– Мой господин, я не знала, что именно Вас назначат моим опекуном…– Что? А какая связь между моим назначением и Вашими расчетными книгами?– То, что я слышала о Вас, – прошептала Элинор, – дает мне уверенность: Вы не ограбите сироту, а ведь согласитесь, не все такие, как Вы… Поэтому я пыталась создать видимость, что большая часть доходов из моих поместий тратилась на всякую всячину – дорогие ткани, восточные пряности, безделушки, словом, на все то, что можно съесть и изорвать. Клянусь, у меня и в мыслях не было преуменьшать долю короля – я только стремилась сохранить свое, чтобы не опустели закрома замка, не обеднел стол… Конечно, это было нечестно с моей стороны, но я и мечтать не могла, что со мной поступят честно, назначив моим опекуном именно Вас.Суровое сердце Саймона дрогнуло при этом откровенном признании. Он понимал, что каждый спасается, как может. И Элинор поступила разумно, хотя и не совсем достойно…Возвращаясь к цифрам, которые он изучал, Саймон убедился в том, что Элинор говорила правду. Он почувствовал облегчение. Она не лгала ему. Все события дня вновь нахлынули на рыцаря. Саймон невольно улыбнулся, вспомнив туповатых старост, смущение и испуг брата Филиппа, соломенных кукол и кормилиц Элинор, наслаждаясь смущением маленькой колдуньи, украдкой наблюдавшей за изменениями его лица.– Вы – сумасбродка! – Саймон постарался быть суровым.– Пора бы Вам перестать кушать пироги с корицей!– А если я пообещаю никогда их больше не кушать, мой господин, – я заслужу прощение?– Корица – одна из самых дорогих пряностей, – серьезно ответил Саймон.– У нее вкус… Впрочем, неважно, какой у нее вкус, раз уж Вы решились не покупать ее больше. Вы меня слышите?– Да, мой господин, – пролепетала Элинор, просияв. – Слушаю и повинуюсь: больше не возьму в рот ни крошки пирога с корицей! ГЛАВА ШЕСТАЯ Человек грешен, но грехи бывают разными. Есть грехи, которые, как ржа, точат душу. На своем веку Саймон немало повидал людей, чьи души были изъедены грешными помыслами. Но никогда не думал благочестивый рыцарь, что может быть грех, порождающий душевную близость, грех, осознание которого заставляет замирать и трепетать сердце!Разумом он понимал: нельзя прощать Элинор. Но ведь никто ничего не потерял, никому, не стало хуже! Даже душа ее не будет мучиться в аду из-за этой лжи – покаяние приносит искупление. Конечно, Саймона смущало, что теоретически Элинор поступила неправильно. Но теория – вещь безжизненная и далекая, а Элинор – рядом, живая и близкая.То, что было содеяно и молчаливо прощено, сблизило грозного опекуна с юной подопечной. Смех нередко срывался с их уст, а Элинор все чаще обращалась к нему «Саймон», а не «мой господин».Нельзя сказать, что их отношения складывались гладко. И Элинор, и Саймон, привыкли поступать по-своему, поэтому мир и согласие прерывались ссорами по любому пустяку: например, как лучше выпотрошить зайца. Это заканчивалось, к великой потехе челяди, двумя чистыми и гладкими заячьими тушками, преподносимыми поварам их госпожой и сеньором рыцарем, причем оба бывали изрядно перепачканы кровью и содержимым заячьих желудков. Однажды заспорили о том, как лучше всего ловить гарпуном рыбу, что едва не закончилось плачевно: оба чуть не утонули. Саймон поскользнулся, его потащило подводным течением. Элинор бросилась спасать рыцаря, сама очутилась в водовороте и чуть не погибла…Этот случай привел к самой крупной стычке. Саймон едва не потерял рассудок от пережитого ужаса – нет, не из-за опасности для собственной жизни, а из-за опасности, грозившей жизни Элинор.Негодовала и Элинор: если она женщина, то, значит, может спокойно наблюдать, как королевского опекуна течение без всякого почтения волочит по камням?Были только две вещи, по которым не разгорались страсти. Когда Саймон, стоя на крепостной стене и глядя на море, отдавал приказания передвинуть пушки или по-другому расставить стражу, Элинор только одобрительно кивала головой, даже не взглянув на сэра Андрэ, чтобы найти поддержку. Во всем, что касалось военных дел, она безоговорочно доверяла способностям Саймона.Однажды летним вечером Элинор сидела за вышиванием, а Саймон, откинувшись на сиденье рядом, наблюдал за порхающей в руке Элинор иглой. Вздохнув, он тихо произнес:– Я так не умею.Элинор оторвалась от работы и засмеялась:– Что? Вышивать?– И это тоже, но я хотел сказать, что не умею создавать красоту.Некоторое время Элинор молча смотрела на Саймона, затем прошептала:– Это не совсем так. Есть красота в достижении справедливости. А Вы, как я слышала, везде несли с собой честность и справедливость. Вы… разгребали грязь, порицали развращенность, карающей десницей обрушивались на беззаконие и насилие…Саймон повернулся и увидел их собственные тени в золотых лучах заката.– Возможно, – устало согласился он, – но все, что мне удалось свершить во имя торжества справедливости, замешано на крови, насилии, страхе… Не могу поверить, что страдания и ужас грешников прекрасны, и что Господь возрадуется их мукам… Разве красота может быть совместима с насилием и страхом?..Прошла неделя, за ней другая. Элинор постепенно перестала мечтать о вызове ко двору. Саймон пытался совсем не думать об этом, хотя долг царедворца обязывал его поскорее предстать перед королевой с докладом…Когда рыцарь уже не мог найти причину, по которой все откладывался и откладывался его отъезд из Роузлинда, он предложил Элинор отправиться вместе в поездку по ее обширным владениям.К удивлению и удовольствию Саймона, нигде не было необходимости применять силу, чтобы подтвердить власть Элинор. Напротив, и смотрители замков, и сквайры, и управляющие фермами радостно встречали их, ловили каждый взгляд своей госпожи, с готовностью бросались выполнять любое ее распоряжение.Вскоре Саймон понял причину столь теплых приемов, и вновь ощутил беспокойство. У многих подданных Элинор были веские причины для обожания своей госпожи. Казалось, она не видит разницы между благородным вассалом и простым смотрителем. А разница существовала, и ее следовало блюсти. Вассал обладал пожизненным правом владения землей и крепостными. Он платил дань сюзерену, но она составляла незначительную часть от того, что в действительности приносило поместье. После смерти вассала его земли вместе с вассальными обязанностями по праву переходили к наследнику. Смотрители же и управляющие были простыми арендаторами, то есть временными владельцами. Они жили в замках и поместьях, управляли ими и защищали их. За это арендаторам разрешалось оставлять себе небольшую часть денежных доходов, пользоваться продукцией полей, брать, сколько надо, молока, мяса, шерсти и шкур, а также охотиться в лесах и ловить рыбу в реках. Однако смотрителю ничего не принадлежало, в любой момент его могли перевести в другой замок или просто приказать покинуть обжитое место, оставив детей нищими.После пребывания в замке Айфорд, уже по дороге в Кингслер, Саймон без особого желания затронул эту тему. Затронул осторожно, опасаясь вызвать гнев, даже ярость Элинор, которые, возможно, и не закончатся смехом, как это обычно случалось. Рыцарь видел, что Элинор глубоко привязана к своим людям и те отвечают ей взаимностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61