Он перечитывал его снова и снова и, наконец, остался сидеть, тупо глядя в голую металлическую переборку перед собой.
Бесполезно теперь размышлять, почему она так поступила; не стоило строить гипотезы, что Хассан мог соблазнить или шантажировать ее; убеждать себя, что она могла так действовать в силу ошибочных представлений или неправильных мотивов; Борг говорил, что она шпионка, и он оказался прав. Она была шпионкой с самого начала. Вот почему она и занималась с ним любовью.
У неё большое будущее в разведке, у этой девочки.
Дикштейн опустил голову на руки и прижал глазные яблоки кончиками пальцев, но тем не менее, он продолжал видеть её, полностью обнаженной, только в туфлях на высоких каблуках, когда она, прислонившись к шкафчику в той кухоньке маленькой квартиры, ждала, пока закипит кофейник, читая в это время утреннюю газету.
Хуже всего, он продолжал любить её. До встречи с ней он был калекой; у него ампутировали часть эмоций, и на их месте был словно пустой рукав, болтающийся там, где полагалось быть любви; но ей удалось совершить чудо, собрав его воедино. А. теперь она предала его, отняв то, что было даровано ею, и теперь уже ему не будет спасения. Он написал ей любовное письмо. Господи, подумал он, что же она делала, читая его? Смеялась? Или показала Ясифу Хассану и бросила: «Смотри, как я его подцепила»?
Был слепой человек, ему вернули на день зрение, а потом, пока он спал, снова лишили его — вот как он чувствовал себя, когда перед ним открылась истина.
Он сказал Боргу, что убьет Сузи, если она окажется агентом, но теперь он понимал, что обманывал и себя, и его. Он никогда не сможет причинить ей боль, что бы она ни сделала.
Было поздно, большинство команды спало, кроме тех, кто нес вахту. Он оставил каюту и, не замеченный никем, поднялся на палубу. Пробираясь от люка до форштевня, он промок до костей, но не обратил на это внимания. Он стоял у фальшборта, вглядываясь в темноту, не видя, где кончалась черная гладь моря и начинался черный покров неба, и струи дождя, летевшие ему в лицо, текли по нему, как слезы.
Он никогда не убьет Сузи, но Ясифа Хассана — совсем другое дело.
Если и может быть враг у человека, то таковым для него стал Хассан. Он любил Эйлу только для того, чтобы увидеть, как её страстно обнимает Хассан. А теперь он полюбил Сузи только для того, чтобы узнать — её соблазнил все тот же старый соперник. И Хассан использовал Сузи в кампании, направленной на то, чтобы лишить Дикштейна родины.
О, да, он убьет Хассана и сделает это голыми руками, если ему представится такой случай. И других. Эта мысль заставила его воспрять из глубин отчаяния, которое переросло в ярость: он жаждал услышать, как трещат кости, он жаждал видеть, как корчатся тела, он жаждал обонять запах страха и порохового дыма, он жаждал, чтобы вокруг него торжествовала смерть.
Борг предположил, что они могут подвергнуться нападению в море. Дикштейн стоял, вцепившись в поручень, пока судно прокладывало себе путь в штормовом море; мгновенный порыв ветра ожег его лицо холодом, дождь усилился; и он подумал — быть по сему, а затем крикнул навстречу ветру: «Пусть они приходят — пусть эти ублюдки приходят!»

Глава пятнадцатая

Хассан не собирался возвращаться в Каир — ни сейчас, ни потом.
Возбуждение переполняло его, когда самолет поднялся из Палермо. Он чуть не раскололся, но ему удалось снова перехитрить Ростова! Он с трудом поверил собственным ушам, когда Ростов сказал ему: «Пошел вон с глаз моих». Он был уверен, что его заставят силой оказаться на борту «Карлы» и, соответственно, он не сможет принять участие в операции федаинов. Но Ростов, наконец, поверил, что Хассан просто полон чрезмерного энтузиазма, импульсивен и неопытен. Ему не могло прийти в голову, что Хассан способен на предательство. И в самом деле, с чего бы? Если бы Ростов испытывал к нему подозрение, он мог бы предположить, что Хассан работает на израильтян, в то время как существовала и другая сторона — палестинцы, которая никогда ещё не появлялась на сцене.
Все прошло просто потрясающе. Умный, надменный, покровительственный полковник Ростов и вся мощь знаменитого КГБ были обмануты жалким палестинским беженцем, человеком, который в их глазах являл собой полное ничтожество.
Но это далеко не конец. Ему ещё предстояло присоединиться к федаинам.
После Палермо он оказался в Риме, где попытался сесть на самолет до Аннабы или Константины, что располагались рядом с алжирским побережьем. Но рейс был только до Туниса, куда он и направился.
Там он нашел молодого водителя такси с новеньким «Рено» и потряс перед его лицом такой пачкой долларов, которые тот зарабатывал за год. На такси он одолел сто миль по Тунису, пересек границу Алжира и высадился у маленькой рыбацкой деревушки, лежащей на берегу естественной гавани.
Один из федаинов уже ждал его. Хассан нашел его на берегу, где он сидел под опрокинутой лодкой, спасаясь от дождя. Втроем они разместились в лодке и отвалили от берега.
К концу дня на море поднялось волнение. Хассан, не обладавший морским опытом, волновался, что лодка может зачерпнуть бортом воду, но рыбак лишь весело скалился.
Путешествие заняло у них больше получаса. Когда шлюпка стукнулась о высокий борт судна, Хассан ощутил прилив восторга. Корабль… у них есть корабль.
Он вскарабкался на борт, пока сопровождающий расплачивался с рыбаком. Махмуд ждал его на палубе. Они обнялись, и Хассан сказал:
— Мы должны немедленно поднимать якорь — события развиваются очень быстро.
— Пошли на мостик.
Хассан последовал за Махмудом. Судно было небольшим каботажником, примерно в тысячу тонн водоизмещением, относительно новое и в хорошем состоянии. Оно выглядело ухоженным, и на палубе не громоздилось ничего лишнего. Один люк вел в трюм. Судно предназначалось для быстрой доставки небольших грузов в местные порты Северной Африки.
Несколько секунд, озираясь, они постояли на корме.
— Как раз то, что нам нужно, — весело сказал Хассан.
— Мы переименовали его в «Наблус», — сообщил ему Махмуд. — Первый корабль палестинского военно-морского флота.
Хассан почувствовал, как глаза наполняются слезами.
Они поднялись по трапу.
— Я приобрел его, — пояснил Махмуд, — у ливанского бизнесмена, который хотел спасти душу и отмаливал грехи.
Рулевая рубка была небольшой и тесной. В ней был только один серьезный недостаток: не хватало радара. Многие из таких небольших судов обходятся без него, и не было времени приобретать и монтировать его.
Махмуд представил капитана, тоже ливийца — вместе с судном бизнесмен предоставил и команду, потому что никто из федаинов не обладал морским опытом. Капитан отдал приказ поднимать якорь и включить главный двигатель.
Пока Хассан рассказывал, что ему удалось узнать в Сицилии, трое мужчин разглядывали карту.
— «Штромберг» оставил южный берег Сицилии сегодня в полдень. Прошлой ночью «Копарелли» прошел Гибралтар, направляясь в сторону Генуи. Оба судна одной серии, у них одна и та же предельная скорость, так что они могут встретиться, самое раннее, через двенадцать часов на полпути между Сицилией и Гибралтаром.
Капитан произвел кое-какие подсчеты и обратился к другой карте.
— То есть, к юго-востоку от Менорки.
— Мы должны перехватить «Копарелли» на восемь часов раньше.
Капитан провел пальцем вдоль линии курса.
— Завтра к вечеру он будет точно к югу от острова Ивиса.
— Можем ли мы оказаться там?
— Да, если не будем терять времени. Разве что будет шторм.
— Он что, ожидается?
— В один из ближайших дней, но, думаю, завтра он ещё не придет.
— Отлично. Где радист?
— Здесь. Это Яаков.
Хассан повернулся к небольшому улыбающемуся человечку с желтыми от никотина зубами и сказал ему:
— На борту «Копарелли» есть русский по фамилии Тюрин, который держит связь с польским судном «Карлой». Ты должен слушать его на этой волне. — Он написал частоту. — Кроме того, на «Штромберге» есть радиомаяк, который каждые полчаса подает тридцатисекундный сигнал. Если мы будем ловить его, то, значит, «Штромберг» не обогнал нас.
Капитан стал прокладывать курс. На нижней палубе помощник поднимал команду. Махмуд дал указание одному из федаинов проверить готовность оружия. Радист стал задавать Хассану вопросы относительно радиомаяка на «Штромберге». Хассан не слушал его. Он думал: «Что бы ни случилось, мы будем осияны славой».
Взревел двигатель судна, палуба дрогнула, нос врезался в волну, и они двинулись в путь.

Дитер Кох, новый главный механик судна «Копарелли», лежа ночью в своей каюте, думал: но что я скажу, если кто-то меня увидит?
Задача ему предстояла несложная. Он должен был проникнуть в кормовую кладовку запасных частей, найти масляный насос и избавиться от него. Он был почти уверен, что справится, потому что его каюта располагалась недалеко от кладовой, большая, часть команды спала, а те, кто бодрствовал, находились на мостике и в машинном отделении, не собираясь покидать их. Но «почти уверен» — этого мало для столь важной операции. Если кто-нибудь его рано или поздно заподозрит, что на самом деле он…
Он натянул свитер, брюки, ботинки и дождевик. Дело необходимо завершить, и время для того пришло. Сунув в карман ключи от кладовой, он открыл дверь каюты и вышел. Двигаясь по проходу, он решил: в крайнем случае, скажу, что мне не спится и я пошел проверить наличие запчастей.
Открыв дверь в кладовую, он включил свет и, войдя, плотно задраил за собой двери. Вокруг него лежали на полках и валялись в кучах запчасти к двигателю — прокладки, сальники, клапаны, кабели, крепеж, фильтры… будь в наличии блок цилиндров, тут можно было бы найти все, чтобы собрать полный двигатель.
Запасной масляный насос он нашел на верхней полке. Он опустил его вниз — деталь не очень объемная, но тяжелая — и ещё минут пять провел в поисках, дабы убедиться, что ещё одного насоса не существует.
Теперь предстояла самая ответственная часть операции.
— …мне не спалось, сэр, и я прошел проверить набор запчастей.
— Все ли в порядке?
— Да, сэр:
— А что это у вас под мышкой?
— Бутылка виски, сэр. И печенье, что мне прислала матушка. Запасной масляный насос, сэр, который я собираюсь выкинуть за борт…
Открыв дверь кладовки, он выглянул из нее.
Никого.
Потушив свет, он вышел, прикрыл за собой дверь и запер её. По трапу поднялся на палубу.
Никого.
По-прежнему дождило. Он различал перед собой пространство только на несколько ярдов, что его как нельзя больше устраивало — значит, остальные тоже ничего не увидят.
По палубе прошел до кормового свеса, перегнулся через леер фальшборта, кинул масляный насос в море, повернулся и едва не наткнулся на кого-то.
«Печенье, которое мне прислала матушка…»
— Кто тут? — с акцентом спросил чей-то голос.
— Механик. А вы? — При этих словах Коха человек повернулся, и его профиль стал виден в свете, падающем с палубы; Кох узнал коренастую фигуру и носатую физиономию радиста.
— Не спится, — сказал тот. — И я, м-м-м… вышел подышать воздухом.
Он смущен так же, как и я, подумал Кох. Интересно, почему?
— Паршивая ночка, — сказал Кох. — Я к себе.
— Спокойной ночи.
Перешагнув комингс, Кох спустился к себе в каюту. Странный тип, этот радист. Он не из постоянного состава команды. Его взяли в Кардиффе, когда настоящий радист сломал себе ногу. Как и Кох, он был чужаком здесь. Слава Богу, что наткнулся на него, а не на кого-то другого.
Оказавшись в каюте, Дитер стянул мокрую одежду и забрался в койку. Он понимал, что заснуть ему не удастся. План на завтрашний день был полностью проработан, не имело смысла обдумывать его ещё раз, и поэтому он попытался вызвать в памяти другие воспоминания: о матери, которая делала лучший картофельный кугель в мире, о своей невесте, у которой самая умная головка в мире, об отце, который сейчас лежал в больнице в Тель-Авиве, о самой лучшей стереоустановке, которую он обязательно купит, когда ему заплатят за это задание, о своей прекрасной квартире в Хайфе, о детях, которые у него появятся и которые будут расти в Израиле, свободном от войн.
Встав через пару часов, он пошел в камбуз за чашкой кофе. Кок уже был здесь, стоя по щиколотку в воде, жарил бекон для команды.
— Паршивая погода, — сказал Кох.
— Будет ещё хуже.
Выпив чашку, Кох наполнил ещё одну и поднялся с ней на мостик. Первый помощник стоял на вахте.
— Доброе утро.
— Не совсем доброе, — ответил первый помощник, вглядываясь сквозь завесу дождя.
— Хотите кофе?
— Весьма любезно с вашей стороны. Спасибо. Кох протянул ему кружку.
— Где мы?
— Вот здесь. — Вахтенный показал ему их положение по карте. — Идем точно по расписанию, несмотря на погоду.
Кох кивнул. Это означало, что через пятнадцать минут он должен остановить судно.
— До встречи, — сказал он и, оставив мостик, спустился вниз в машинное отделение.
Напарник его был на месте и выглядел свежим и отдохнувшим, словно отменно выспался во время ночной вахты.
— Как давление масла? — спросил его Кох.
— Стабильное.
— Вчера оно немного плясало.
— Ну, ночью не было оснований для беспокойства, — сказал второй механик. Он говорил с излишней уверенностью, так как боялся обвинений, что заснул в то время, когда стрелка плясала.
— Отлично. Может, в подаче масла все наладилось само собой. Будешь идти к себе, подними Ларсена.
— Хорошо.
— Спокойной ночи.
Второй ушел, а Кох приступил к делу.
Показатель давления масла находился среди прочих датчиков в задней части двигателя. Он был врезан в панель тонкого металла, окрашенную в матово-черный цвет и закрепленную четырьмя винтами. Пустив в ход большую отвертку, Кох открутил их и снял защитный кожух. За ним находилось целое сплетение многоцветных проводов, каждый из которых нес информацию о работе той или иной части двигателя. Сменив большую отвертку на маленькую с изолированной ручкой, Кох аккуратно отсоединил один из проводов, сообщавших об уровне давления масла. Сделав несколько витков изоляционной ленты вокруг обнаженного конца провода, он пристроил его так, что лишь при очень внимательном осмотре можно было догадаться, что датчик практически бездействует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49