Огонь задохнулся, и в пещере снова стало темно.
Язур услышал стук кремня о железо. Посыпались искры, и через несколько мгновений вспыхнувший факел осветил бледное, запачканное копотью лицо Шианната. Он вставил факел в трещину в стене и подошел к Язуру.
— Дурак! — воскликнул Шианнат, помогая воину встать. — Ты еще не выздоровел! Не сильно ушибся?
Язур отвернулся и вдруг зарыдал, как ребенок, в безутешном горе.
Не скоро удалось хозяину пещеры восстановить в ней порядок.
Укрытый сухими шкурами, Язур пил болеутоляющий настой и ничем не мог помочь своему спасителю. Он сгорал от стыда за свою никчемность. На что он годен, жалкий калека? Он превратился в обузу даже для этого ксандимца. Он не смотрел Шианнату в глаза и не знал, что сказать ему.
Дружеская рука коснулась его плеча. Язур обернулся и увидел, что пол в пещере очищен от грязи и воды, а костер снова горит. В каменной чаше таял снег, наполняя ее водой, а в котле кипел суп, разогретый заботливым хозяином. Сам Шианнат сидел рядом и протягивал Язуру миску с ароматной похлебкой.
— Скажи, — тихо заговорил ксандимец, тщательно подбирая слова, — что за большая нужда идти так рано? С тяжелым вздохом Язур ответил:
— Там, в башне, мои друзья. Они ранены. Может, даже убиты. Мне надо знать. Шианнат кивнул:
— Понимаю, тебе очень плохо. Я должен был догадаться. Но почему ты ничего не рассказал? Не беспокойся, Язур. Завтра вечером я сам пойду и узнаю про твоих друзей.
***
— Ну-ка, дай мне эту штуку, — сказал Джарв, и Нэрени с облегчением отдала ему тяжелую корзину, сплетенную из прутьев, которые принес ей этот же самый офицер, теперь занимавший должность Язура. Он был самым добрым и участливым из всех людей принца, он заботился о том, чтобы им с Ориэллой всегда хватало дров, и растапливал снег, чтобы они могли помыться. Нэрени считала, что его мучает совесть. Сначала она презирала этого Джарва, как и всех людей принца, но со временем изменила свое отношение к коренастому, седоватому офицеру. Джарв был достойный человек, и Нэрени подозревала, что Ориэлле удалось убедить его употребить свое влияние на принца, чтобы ее подруге разрешили ухаживать за Элизаром и Боаном. Несколько дней назад Харин, похоже, согласился, и Нэрени чувствовала, что должна благодарить за это Джарва.
Он поднял корзину с такой легкостью, словно она ничего не весила, и одобрительно оглядел ее.
— Славная работа! Вашему мужу, должно быть, по душе ваше искусство.
— Моему мужу больше по душе хорошее жаркое, если есть возможность его попробовать, — отрезала Нэрени. Доброта добротой, а это уже смахивает на флирт. Она искренне негодовала. У него ведь своя жена есть!
Ничуть не смутившись, Джарв засмеялся.
— Будем считать, что ты меня отбрила, — сказал он весело, после чего взял ее под локоть, чтобы, помочь спуститься вниз по узкой лестнице, ведущей в подвал.
Окованная железом дверь со скрипом отворилась, и навстречу им с кучи шкур поднялся бледный, одетый в лохмотья, непохожий на себя супруг Нэрени.
— Элизар! — Нэрени бросилась к мужу и обняла его. Смотреть на него было больно — от бывшего наставника Арены остались кожа да кости. «Но сейчас, — утешала себя Нэрени, — ему уже лучше. Теперь, когда мне разрешили навещать его, он непременно поправится».
— Нэрени, как ты себя чувствуешь? — Он с беспокойством поглядел на нее, и она заставила себя улыбнуться, хотя ей хотелось прижаться к нему и заплакать.
— У меня все хорошо, дорогой. И у Ориэллы тоже — она с каждым днем становится все больше.
Нэрени знала, о чем он спросит дальше, и боялась этого вопроса.
— А о Язуре ничего не слышно? — спросил воин тихо. Нэрени покачала головой. Она видела, как ему больно. Элизар любил Язура как сына.
— Сядь, — она взяла его за руку и отвела назад, к постели из шкур. — Поешь немного, Элизар.
Нэрени осмотрела рану в боку Элизара (рана, к счастью, была поверхностной), помазала ее бальзамом и перевязала. Достав из корзины миски, ложки и горшочек с тушеным мясом, она поблагодарила судьбу за эти шкуры. Несомненно, они спасли жизнь двух человек в холодной и сырой темнице. Крылатые воины притащили их после того, как она пожаловалась принцу, что им с Ориэллой слишком холодно. Но когда Нэрени увидела этот прекрасный черный мех, она тут же пожалела о своей жалобе. Это были шкуры пантер, таких же, как Шиа! Она хотела скрыть это от Ориэллы, но не успела.
Ориэлла пришла в такую ярость, что Нэрени испугалась, как бы у нее не начались преждевременные роды. Волшебница бросилась на Харина, и, хотя она была безоружной, чтобы удержать ее, потребовалось несколько воинов.
Эти проклятые шкуры произвели в душе Ориэллы некий надлом. До этого момента она была твердой словно кремень, и ее мужество вдохновляло Нэрени. Но после того, как она увидела их, Нэрени не могла заснуть, потому что Ориэлла горько и безутешно рыдала всю ночь.
Проклиная себя, Нэрени собрала шкуры в охапку и отнесла вниз, к Элизару и Боану, и больше они с Ориэллой никогда об этом не говорили. Теперь волшебница была бледна, но сурова и тверда, как обычно, однако Нэрени видела во взгляде девушки скрытую боль и понимала, что она сама невольно послужила причиной этой боли.
Довольная тем, что Элизар успокоился и начал есть, Нэрени взяла еще одну миску, наполнила ее тушеным мясом и пошла к евнуху. Сам Боан не мог подойти к ней. Опасаясь его огромной силы, люди принца посадили его на цепь, длинную, но тяжелую. Во время схватки он не был ранен, только сильно избит, но его запястья (толстые, как предплечья Нэрени) обхватывали кандалы, и кожа в этих местах была повреждена, так как гигант яростно пытался освободиться, и из-за грязи и нездорового воздуха эти ссадины стали нарывать.
Некогда толстое лицо евнуха побледнело, а щеки ввалились. Он тоже сильно исхудал, и кожа его стала дряблой. Несмотря на отсутствие серьезных ран, он был в гораздо худшем состоянии, чем Элизар, и Нэрени понимала почему. Она не раз видела, как подобное происходило с пленниками на Арене. Беспомощный Боан, мучаясь от того, что подвел свою любимую Ориэллу, просто-напросто потерял волю к жизни.
«Хорошо, — подумала Нэрени, — что Ориэлла не видит своего друга в таком состоянии». Пока он ел, она успокаивала его, рассказывая всякие истории, и передала ему привет от Ориэллы. Кажется, это немного подняло настроение гиганта. Потом, собравшись с духом, она принялась промывать его гнойные болячки. Ему было страшно больно, Нэрени это видела, но он терпеливо переносил страдания. Когда она наконец закончила, руки у обоих дрожали.
Нэрени с ненавистью посмотрела на Джарва, который все это время безмолвно стоял у двери.
— Это жестоко — приковать его вот так! — выпалила она. — Он же получит заражение от этих ваших железок! Не глядя на нее, офицер ответил:
— Прошу адресовать свой гнев принцу, уважаемая, потому что это сделал не я. — Он с беспокойством поглядел на Элизара и тихо сказал:
— Хотя, что касается меня, то я с тобой согласен. Но пока мне еще дорога жизнь, не думай, что я могу что-то изменить.
— Он прав, Нэрени, — неожиданно вмешался Элизар. — Нельзя осуждать воина за то, что он выполняет приказы. А если можно, то и я виноват во всех жестокостях, которые творились на Арене.
Нэрени вздрогнула и отвернулась.
Пока Нэрени навещала Элизара и Боана, Ориэлла решила воспользоваться ее отсутствием и немного подышать свежим воздухом на крыше. Обычно заботливая толстушка запрещала волшебнице подниматься по этой ненадежной лестнице. Но сегодня Ориэлла чувствовала, что, если еще один день придется изучать эти постылые стены, она непременно свихнется.
Завернувшись в плащ и в одеяло, волшебница уселась у парапета так, чтобы ветхая стена хоть немного защищала ее от ветра. Когда Ориэлла уставала от своих невеселых размышлений, она смотрела вниз сквозь бойницу. Где-то за тучами догорал закат, довольно быстро темнело, и вскоре все вокруг окутала темно-серая пелена. Ориэлла не могла точно сказать, сколько дней уже прошло с тех пор, как они попали в плен — пятнадцать, шестнадцать или больше, но она никогда в жизни не чувствовала такого отчаяния и беспомощности — даже когда была прикована к постели после ран, полученных на Арене. Но тогда она знала, что принц поможет ей…
Вспомнив о принце, Ориэлла снова ощутила гнев. Гнусный предатель! И несусветный дурак при этом! Лучше бы она ударила его ножом, когда была такая возможность. Но почему, почему он предал их? Ведь она спасла ему жизнь, когда собственный отец хотел убить его. Отчего же он так переменился?
В глубине души, несмотря на весь свой гнев, Ориэлла немного жалела Харина. Он сам выбрал союз с Миафаном — и угодил в ловушку. Она верно сказала принцу, что теперь он сам стал таким же пленником, как и она. Она, быть может, и простила бы Харина, но из-за него все они попали в такое отчаянное положение, что сейчас волшебница готова была собственными руками вырвать из груди его сердце.
Ориэллу мучила неизвестность. Удалось ли Шиа добраться до цели?.. Она вспомнила те проклятые шкуры, и ей стало жутко. Что если одна из них… Нет, нет, это вздор! Если бы Шиа была убита, Харин бы непременно похвастался этим. А как там Язур? Жив ли он? А Анвар, которого держат в заточении в Аэриллии… Ориэлла с трудом удержалась, чтобы не разрыдаться от тоски. И хуже всего, что, как она ни ломала голову во время бессонных ночей, ей все же не удавалось придумать достойный план, чтобы спасти себя, своего ребенка и Анвара.
Ориэлла вздрогнула: ребенок снова дал о себе знать, словно почувствовал, о чем она думает. Ее тревожило и огорчало, что отчаяние матери так беспокоит его. Она вздохнула.
— Не бойся, мой хороший, со мной ничего не случилось…
Волшебница успокаивала ребенка, как могла, но тревожные мысли не давали ей покоя. Чем ближе был срок рождения сына, тем восприимчивее становилась его душа, и — увы! — восприимчивее к материнским мучениям. Ориэлла нахмурилась. Что она может сказать ему? Как сделать так, чтобы он понял, почему в эти дни столько страданий навалилось на него? Ей следует быть осторожнее в своих мыслях и чувствах.
Интересно, когда он родится, сохранится ли между ними эта глубокая внутренняя связь? Оставалось уже меньше луны до того момента, когда его наконец можно будет взять на руки. Она станет матерью! О Боги, эта мысль, кажется, никогда не перестанет поражать ее. Но Ориэлла тут же напомнила сама себе, что она вовсе не сможет взять сына на руки, если не придумает наконец, как спасти его.
Но что это: внезапно послышался какой-то новый звук, где-то совсем близко
— словно сапоги скрипят; потом посыпались мелкие камушки и кто-то тихо выругался. Волшебница замерла. Похоже, кто-то карабкается наверх, на крышу башни.
Уже почти совсем стемнело, но она разглядела белое облачко от чьего-то дыхания Над парапетом. Ориэлла поспешно отступила к люку — и тут же выругала себя за глупость. Едва ли друзья Харина или Миафана станут прокрадываться в башню. На мгновение в ней вспыхнула дикая, отчаянная надежда: а вдруг это Анвар! «Не будь смешной, — одернул ее здравый смысл. — Анвар слишком ценный заложник, чтобы иметь возможность бежать без посторонней помощи. А Шиа не могла добраться до него так быстро. Может быть, Язур?» Сердце Ориэллы вновь радостно забилось. И все же следует быть осторожной, тем более что оружия у нее нет, а рукопашная схватка, учитывая ее теперешнее положение, исключается. Ориэлла тихонько спряталась за трубу на крыше и осторожно выглянула из своего укрытия.
Хвала Богам, ночное видение, как и знание языков, свойственное волшебникам, все же осталось при ней. В ночной темноте она различила чей-то силуэт, казавшийся темнее общего фона. Одного взгляда на этого человека, который крадучись двигался по крыше, было достаточно, чтобы понять: он не имеет отношения к людям Харина. Незнакомец был выше среднего роста, хотя и не так высок, как сама Ориэлла, строен и гибок, а его темные, вьющиеся волосы доходили до плеч. Затаив дыхание, она с возрастающим любопытством смотрела, как он пополз к люку, стал на колени и заглянул вниз, пытаясь что-то разглядеть в комнате, служившей ей тюрьмой. Ориэлла знала, что там темно и никого нет, потому что она забыла зажечь факел, а Нэрени скорее всего еще не вернулась. Незнакомец подождал, прислушиваясь к голосам внизу.
— Госпожа Ориэлла? Здесь ли ты? — тихонько позвал он. — Не бойся меня, я пришел от твоего друга, от Язура.
Волшебница бесшумно вышла из своего укрытия и подкралась к незнакомцу сзади. Прежде чем он успел дотянуться до меча, она схватила его за руку и оттащила в более темное место, около трубы. Воспользовавшись своей способностью видеть в темноте, она заглянула ему в лицо. Оно было не из внушающих доверие тем, кто видит их впервые, — худое, угрюмое, небритое; серые глаза широко распахнуты. Он явно пытался разглядеть ее в темноте (которая для самой волшебницы темнотой не была), и Ориэлла с удивлением поймала себя на том, что ни с того ни с сего улыбнулась — впервые за последние дни. Ничего удивительного, подумала она; что у него такая физиономия, будто он увидел привидение. Если бы к ней самой сзади подкрался кто-то…
— Прости, — сказала она. — Я не хотела тебя напугать. — Волшебница с удивлением услышала странные звуки еще неизвестного ей языка, которые сорвались с ее губ. — Я — Ориэлла.
— Слава Богине… — с радостью и облегчением ответил незнакомец. — Меня зовут Шиаинат. Язур послал меня помочь тебе.., если я могу помочь.
— Как у него дела? — На душе у волшебницы сразу полегчало.
— Он ранен, но сейчас поправляется, — ответил Шианнат и торжественно добавил:
— Сама Богиня велела мне помочь ему. Я нашел его в ущелье. Рядом с ним я увидел огромную черную кошку, и…
Орнэллу вдруг пронзила радостная догадка.
— Не была ли Богиня, ну.., более разгневанной, чем ты ожидал? — перебила она, Шианнат нахмурился:
— Пожалуй, была! Но откуда тебе это известно? Или она говорила и с тобой?
— Можно сказать и так, — ответила Ориэлла, подавив улыбку. Интересно, подумала она, как Шиа удалось это сделать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51