— Стальной Коготь? — воскликнул Чайм, вспомнив о Горе Страданий, лежащей недалеко от Пика, Обдуваемого Ветрами. Ни один ксандимец не осмеливался появляться там. Легенды гласили, что тот, кто провел ночь на Стальном Когте, вернется сумасшедшим, если вообще вернется. Да и одним своим видом гора могла устрашить кого угодно. Чайм не раз слышал, что какой-то катастрофой она была разворочена почти до самого основания и лишь три огромных обломка, словно когти, вздымались к небесам.
«Ты прав, — ответил Басилевс. — Стальной Коготь — останки Габала, некогда самого сильного и прекрасного из нас… Но чародеям этого показалось мало!
Они изгнали за море гномов — наши глаза и уши, единственных, кто (кроме, конечно, самих чародеев) мог понимать нас, — так, чтобы те не смогли вернуться. Чародеи услали их под землю и наложили на них заклятие, благодаря которому они гибнут, если выходят на свет. А без них мы обречены на вечное одиночество, на сон наяву. Но сейчас у нас вновь появилась надежда, потому что мир меняется. Недавно мой дух пробудился, и я смог связаться с тобой, хотя и не ты тому причиной. Жезл Земли снова явился в мир. Я чувствую, что он где-то рядом. Эти чародеи опять замышляют что-то, не будь я Басилевс. Не знаешь ли ты чего-нибудь об этом, маленький Эфировидец?»
Чайм нахмурился.
— Кажется, знаю. Прошлой ночью мне было видение, а сегодня в наших землях объявились чужестранцы… — И он кратко рассказал Басилевсу обо всем, что произошло.
«Конечно, — согласился тот, выслушав Чайма. — Это не могло быть случайным совпадением. И ты думаешь, ваши вожди казнят этих чужаков?»
— Конечно. Таков закон.
«Тогда нам следует побыстрее спасти их».
— И ты можешь помочь? Например, открыть какой-нибудь выход из темницы?
Базилевс вздохнул:
«Увы, чтобы сделать такой ход, нужно слишком много времени, да к тому же и пленников там уже, кажется, нет».
— Как! — воскликнул Чайм. — Ведь их должны казнить не раньше завтрашнего дня!
«Ты потерял счет времени. Ты долго искал темницу и еще дольше возвращался. А потом ты заснул, еще до нашей первой беседы. По вашим понятиям, завтра уже наступило, и чтобы их спасти, надо очень поспешить, хотя, боюсь, уже слишком поздно».
Глава 6. СТАЛЬНОЙ КОГОТЬ
В отличие от узкой и мрачной Долины Мертвых, плоскогорье было царством простора и света. С южной стороны оно постепенно переходила в скалы и ущелья, окружающие Пик, Обдуваемый Ветрами, и в другие горы, а на севере постепенно понижалось, сменяясь зелеными долинами, за которыми открывалось бескрайнее море. Это пространство между горами и равнинами, где гуляли ветры, не принадлежало ни небу, ни земле и считалось храмом, где Богиня предается миросозерцанию. Для ксандимцев же оно стало Местом Испытаний и Правосудия. Только здесь, в воздушном замке Богини, перед лицом ее величественного творения, племя могло решать вопросы жизни и смерти.
Сейчас, холодной зимней ночью, в предрассветный час, плоскогорье выглядело жутко и таинственно. Немного в стороне от зловещих камней, охранявших вход в Долину Мертвых, посреди луга стоял человек, словно бросая вызов буре. Это был мужчина среднего роста, лысый, если не считать тронутых сединой волос на затылке. Его зоркие глаза смотрели сурово и гордо, а тело оставалось таким же сильным и мускулистым, каким было в юности, когда он впервые добился права на главенство, победив в ритуальном поединке. Звали его Фалихас, и был он Вождем и Хозяином Табунов народа Ксандима.
Он неподвижно стоял у священных камней, ожидая прибытия пленников, а на почтительном расстоянии от него собралась толпа любопытных, желающих увидеть суд над чужестранцами. Священное место внушало им почтение, и они тихо перешептывались, греясь у костров, пламя которых из-за сильного ветра стелилось по земле. Тени плащей, развевавшихся на ветру, были похожи на тени крыльев хищных птиц, и лишь иногда среди них мелькали маленькие светлые полоски браслетов или костяные или каменные бусы, вплетенные в косы.
Отдельно стояли, степенно переговариваясь, старейшины, мужчины и женщины, мудрые, даже если и не старые. Каждый из них имел голос в Совете, но окончательное решение выносил сам Фалихас. Они присутствовали здесь согласно закону и обычаю, хотя в этом случае их совета не требовалось. Дело было ясным: чужаки в Ксандим не допускались, а наказанием за вторжение служила смерть. Только и всего.
Фалихас вздохнул и поплотнее закутался в плащ. Он сам виноват, что мерзнет здесь, вместо того чтобы спокойно спать в своей постели. Старейшины возражали против этого суда, ибо считали его потерей времени, и только он, Фалихас, настоял на неукоснительном соблюдении закона, что и привело всех их сюда. Хозяин Табунов был убежден, что для блага народа следует твердо придерживаться обычаев, но и не подозревал, что это вновь вызовет у него болезненные воспоминания о последнем суде.
В памяти его возникло лицо Искальды. Бледная, с дикими глазами и спутанными волосами, стояла она тогда перед ним на этом самом месте, и лицо ее было похоже на окаменевшую маску вызова. Она отреклась тогда от человека, осудившего ее любимого брата на изгнание, и Фалихас вновь почувствовал бешенство, вспомнив того, кто привел его любимую Искальду к такому концу. О Шианнат! Почему я не убил тебя, когда имел такую возможность!
Увы, законы Ксандима предполагали смертную казнь только для чужестранцев. Один ксандимец мог убить другого лишь в ритуальном поединке за звание Хозяина Табунов, а Шианнат уже прошел это испытание, и по закону его нельзя было повторить. Но этот предатель не смог проиграть достойно, и в злобе своей он всеми средствами старался подорвать власть Вождя, а в результате страдал весь народ. Ничего не оставалось, как лишь изгнать его, но сердце Фалихаса возмущала мысль, что этот смутьян доселе жив и бродит где-то в горах. А Искальда — жива ли она еще? Помнит ли она свое существование в человеческом облике? А может быть, она умерла от холода или ее съели волки, а то и Черные Призраки, обитающие высоко в Горах? Неужели от любимой остались лишь обглоданные кости на дне пропасти?
Бормоча проклятия. Хозяин Табунов постарался отогнать мрачные видения. Какая теперь разница, жива ли его бывшая нареченная или погибла? Она ведь отвергла его. Но с того дня, когда боль и ярость заставили Фалихаса обречь Искальду на жизнь в облике животного, он не раз чувствовал вину и раскаяние и признавался себе, что, будь у него возможность исправить содеянное, он бы непременно ею воспользовался. Но такой возможности не было, и Фалихас скорбел.
За тяжелыми тучами взошло солнце нового дня, и плоскогорье озарилось тусклым, слабым светом. Охрана привела наконец связанных пленников и заставила их встать на колени на промерзшую землю.
Фалихас, радуясь возможности отвлечься от тяжелых мыслей, оглядел чужестранцев. Они производили странное впечатление: маленький человек, вид которого был, однако, весьма вызывающим, рослая девушка-воин, чье роскошное тело обещало бездну наслаждений, но глаза были подобны ножу, и тяжело, может быть, даже смертельно больной старик. Но особое внимание Фалихаса привлекла костлявая женщина с безумным взглядом, от которого становилось холодно. Он отвел глаза, чтобы не видеть ее, и, собравшись с силами, заговорил.
— Вы обвиняетесь во вторжении на наши земли, — начал Хозяин, подумав, что лучше было бы вызвать сюда этого несчастного Эфировидца, чтобы тот переводил пленникам слова Вождя. Но, по правде сказать, с тех пор как Чайм произнес слова заклинания, навсегда превратившего Искальду в лошадь, Фалихас не выносил подслеповатого ясновидца. Конечно, он понимал, что несправедлив к нему — ведь Чайм только выполнял его желание, но это, увы, никак не влияло на чувства Хозяина Табунов. Да и какая разница, ведь эти чужаки все равно через несколько часов будут мертвы — и так ли уж важно, поймут они, за что наказаны, или нет?
Подняв голову, он продолжал повторять старые как мир слова., — Как ты смеешь! — услышал он вдруг шипящий голос, перебивший его декламацию. Это заговорила та, безумная. Откуда она знает язык Ксандима? Ее горящие глаза сверлили Фалихаса, а голос звучал все пронзительнее…
Когда запыхавшийся Чайм появился на плоскогорье, там царило смятение. Хозяин Табунов с перекошенным от злости лицом стоял в окружении старейшин, которые дико жестикулировали и кричали во все горло. Что тут случилось? Сколько Эфировидец ни напрягал свое слабое зрение, он нигде не видел пленников. Неужели их уже казнили? Или им как-то удалось бежать? «Милостивая Богиня, Покровительница Зверей, — бормотал Чайм, — не допусти, чтобы я опоздал». Вид у Вождя был такой, что нечего было и думать с ним говорить. Вместо этого Чайм подошел к иссохшему старцу, который стоял в сторонке и с живейшим интересом наблюдал за всей этой суетой. Дернув его за рукав, юноша спросил:
— Что случилось?
— А, молодой Эфировидец! Ты не видел суда? Ты пропустил интересное зрелище! Хозяин Стад начал произносить приговор, как вдруг его перебила эта тощая ведьма и потребовала, чтоб их немедленно пропустили через наши земли, хочешь верь, хочешь нет! — Старец сосредоточенно нахмурился, вспоминая слова сумасшедшей. — У нее, мол, на юге дело, которое нельзя откладывать из-за каприза банды дикарей.
— Что? — в ужасе вскричал Чайм.
— Это так же верно, как то, что я здесь стою; — Старец был явно доволен произведенным эффектом. — Та здоровая, красивая девка все толкала ее, чтобы она заткнулась, а тот маленький крутил головой, словно ушам своим не верил. И тут эта ведьма вдруг заявляет, что если наш Хозяин Табунов ее задержит, то она проклянет его до конца дней. Ну, тут старейшины расшумелись, как растревоженные осы, но Вождь быстренько всех утихомирил, и чужестранцев повели на Стальной Коготь, чтобы оставить на Поле Камней, на съедение Черным Призракам… Эй, куда же ты?..
Но Чайм уже бежал что было сил к своей Долине. К счастью, охрана не решится вести пленных коротким путем, через могильники. Он должен успеть…
Поле Камней на самом деле было вовсе даже не полем, а удивительно ровной площадкой в горах, сплошь усеянной валунами с плоской верхушкой, по-видимому, жилищами, хотя ксандимцы никогда не использовали их в таком качестве из-за слишком большой высоты и чересчур сурового климата. Вожди нашли им гораздо более мрачное применение: в плоские верхушки камней были вделаны цепи с кандалами, и к ним приковывали чужестранцев, захваченных в плен (обычно казалимцев-грабителей), оставляя их в жертву страшным Черным Призракам гор.
Суровое это место, отмеченное проклятием смерти, находилось на одном из горных отрогов, там, где Пик, Обдуваемый Ветрами соединялся с соседним. Стальным Когтем (место это было также известно в Ксандиме, как «Драконий Хвост»), Горная порода здесь, как и на самом Стальном Когте, была словно кем-то разрушена, так что из-за многочисленных глубоких трещин трудно было добраться до другой вершины. Но ксандимцы и не стремились попасть на Стальной Коготь, посещаемый этими жуткими. Черными Призраками, питающимися человеческим мясом. Что до самих Призраков, то они могли пройти везде, где им заблагорассудится.
Путь Чайма лежал через его Долину, так что он завернул в свою пещеру за еще одной туникой и плащом потеплее (ведь выше в горах было холоднее). Кроме того, он прихватил несколько одеял и фляжку с крепким питьем, связал все это в узел и с помощью веревки укрепил его на спине. Потом взял посох с острым железным концом для подъема по ледяным склонам и отправился выручать чужестранцев.
Путь, о котором знал только Чайм, шел мимо веревочного мостика, ведущего в Палату Ветров. Надо было пройти по скользкому уступу до мостика, а за ним начиналась глубокая расселина, незаметная с плоскогорья, и уже по ней можно было выйти на главную тропу, которая вела к отрогу. Для Чайма, с его близорукостью, это было очень тяжкое испытание. К тому же теперь горные тропы были очень скользкими, но даже они были для него предпочтительнее, чем путь через темную расселину, среди крутых каменных стен, где приходилось по пояс в снегу продираться сквозь заросли карликовых елей, цепляющихся корнями за трещины в камне, Наконец Эфировидец, уставший, замерзший, с ноющим телом, выбрался из расщелины и, как и ожидал, обнаружил, что самое трудное еще впереди.
Едва он вышел из узкого ущелья на скользкую, открытую тропу, как сразу же ощутил на себе силу бушевавшей непогоды. Слева перед ним высился крутой, заснеженный склон, без единого деревца, а справа… Чайм вздрогнул. Об этом лучше было не думать: один неверный шаг — и он рухнет с этого склона, не отвесного, но все же очень крутого, прямо на острые камни внизу. Впервые Эфировидца одолели серьезные сомнения: а стоит ли так рисковать ради каких-то чужестранцев? И все же… Выругавшись, Чайм вонзил в лед острый конец посоха и сделал первый робкий шаг по опасной тропе.
Ему показалось, что прошла целая вечность, пока он не оказался там, где крутая тропа резко свернула налево, огибая какой-то черный камень. Чайм с радостью заметил, что и по другую сторону тропы появились валуны — хоть какая-то защита от падения Наконец тропа стала уже, и он услышал голоса, доносимые ветром с Поля Камней.
Благодарение Богине! Несмотря на то, что ему пришлось двигаться очень осторожно, Чайм все же оказался на Поле Камней прежде, чем конвой, приведший туда пленников, пошел назад. Меньше всего ему хотелось встречаться с ними и объяснять, что он тут делает. Он сошел с тропы и притаился среди валунов. Теперь оставалось лишь молиться и ждать, чтобы эти мясники не заметили его.
Но и конвой не имел никакого желания задерживаться, опасаясь Призраков. Снова пошел снег и закружилась поземка. Скоро Чайм услышал скрип шагов на снегу, а потом появились и сами стражи, проклинавшие скользкую тропу и ворчавшие чисто по-солдатски.
— Из-за этого Хозяина с его треклятым законом мы тут себе шеи переломаем!..
— Надо было просто зарубить их на плоскогорье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51