Говорю тебе без лишней скромности, цветы эти добыть невозможно. И если бы кто-то осмелился это сделать, поднялся бы большой переполох и этот случай тут же прогремел бы по телевидению и в прессе.
– Ох, Оксанка, ты такая прелесть! Знаешь, на Порфирия я вообще возлагаю мало надежд. Только ты! Сегодня вечером я буду в клубе и попытаюсь прихватить оттуда чудесную бутылочку с «Реквиемом ночи». Может быть, ты сумеешь отправить его на экспертизу?
– Конечно, Ник! Конечно… Я так тебя люблю, Ник…
Я молчал. Что я мог ей ответить, если любил другую?
– Оксана, все будет – класс. Я на правильном пути. Сегодня я поговорил с отцом Стаса. Порфирий даже до этого не додумался, чертов бездельник!
И я вкратце изложил жене разговор с Борщевским-старшим. Она молча выслушала. И ответила:
– Знаешь, Ник, буду с тобой откровенна. Мне не по душе эта девушка, эта сказочная Василиса. И ты, думаю, догадываешься – почему. Но… Но я всегда верила в ее невиновность, как бы ни было мне тяжело и обидно. Я всегда превыше всего ставила правду. Ты это знаешь…
– Я знаю, милая. – Я улыбнулся телефонной трубке. Конечно, лучше бы вместо нее передо мной стояла Оксана, но выбора не было. – Правда восторжествует! Совсем скоро Ваську выпустят под залог, отец Стаса пообещал. Не знаю, какие про него ходят слухи, но я привык доверять своим глазам. А мои глаза мне сказали, что этот человек не бросает слов на ветер. И к тому же – он очень изменился. Конечно, слишком дорогой ценой…
– Ты меня познакомишь с ней, с Васей?
Моя Оксана превратилась в тихую влюбленную женщину, и мне в который раз стало стыдно.
– Не думай об этом, Оксана. В жизни все так часто меняется…
– Я это знаю, Ник, поэтому еще живу с тобой.
Она первой повесила трубку. Боже, до чего же горько! Она меня любила и столько делала ради любви. А я… Господи, неужели я способен причинить боль такому человеку? Значит, способен. Но думать про это не хотелось. И я решил убежать от гнетущих мыслей.
Выскочив из телефонной будки под проливной дождь, я поспешил на остановку трамвая. Мне нужно было поскорее попасть в дом Вано, застав его врасплох. Высказать все и по его реакции попробовать определить, виновен он или нет.
Вскоре я изо всех сил нажимал на дверной звонок, но за дверью царила гробовая тишина. Вано не было дома. Я уже совсем было собрался уходить, чтобы обдумать дальнейший план действий, но вдруг передумал, решив, что разумнее дождаться приятеля у него дома. Потому что как знать, что случится вечером. События менялись с такой быстротой, что мой несчастный мозг не успевал за ними следить. Рисковать же я не имел права: Вано вполне мог что-нибудь заподозрить и смыться из города. К тому же без разговора с ним трудно было наметить дальнейшие действия.
Оказалось, что проникнуть в дом Вано и затаиться там не так-то просто. У меня не было опыта квартирного воришки, и замки вскрывать я не умел. Оставался единственный путь, он был почти безнадежен, но в любом случае – я ничего не терял. Я нажал на дверной звонок соседской двери. Послышался звон бутылок, потом раздались медленные тяжелые шаги. Наконец дверь широко распахнулась, и на пороге предстал вдребезги пьяный мужик. Он двумя руками держался за косяк, глядя на меня мутными красными глазами. На его небритой физиономии выступило жалкое подобие улыбки.
Я облегченно вздохнул, он, в свою очередь, облегченно икнул и заплетающимся языком выдавил:
– Бухнем, старик?
Мой план значительно облегчился. Теперь никакого труда не составляло проникнуть в квартиру Вано, поэтому я мило улыбнулся соседу, как самому дорогому на свете человеку, и ответил:
– Бухнем, мужик.
Он так и не успел ничего сообразить, когда я юркнул к нему в квартиру, плотно прикрыв за собой дверь.
– Одну минуточку! – Он поднял указательный палец и по синусоиде направился в кухню за очередной бутылкой. А я, не теряя времени даром, быстренько прошмыгнул в комнату с открытым балконом и перелез на балкон Вано. Я видел еще с улицы, что он был приоткрыт, на мое счастье. Судьба улыбнулась мне в виде абсолютно пьяного соседа. Явившись с бутылкой в комнату, он, пожалуй, не удивится, не огорчится оттого, что я испарился, решив, что я – мираж его необузданного творческого воображения.
В квартире Вано я отдышался и огляделся. Потом решил выяснить, чем живет и чем дышит мой товарищ по клубу.
А товарищ по клубу, к моему удивлению, и жил, и дышал не тем, что я предполагал. В его квартире ничто не говорило о том, будто здесь проживает скульптор. Во-первых, здесь царил полный порядок. Дом не отличался роскошью, но все было на своем месте. Вообще он напоминал квартиру среднего служащего, к тому же закоренелого холостяка. Не существовало этакого творческого бардака, царящего в квартире любого художника. Не было даже намека на инструменты для занятий ремеслом. Не было и книг.
Я, конечно, сразу же предположил, что у Вано есть мастерская на стороне, наверняка захламленная и запыленная, где он торчит целыми днями. Но почему тогда он о ней ни разу не упоминал? А что он вообще говорил о таком сложном виде искусства, как скульптура? Опять же иметь собственную мастерскую на сегодняшний день – слишком дорогое удовольствие, и многие художники переоборудуют свои жилые комнаты под мастерские, особенно если они не женаты. А Вано жил в квартире, где ничто не напоминало о творчестве. И это меня удивляло.
Ни одной картины, ни одной статуэтки, ни одного резца, ни одной книжки по искусству. Просто фантастика! В мою душу вновь закрались нехорошие подозрения, и, чтобы их развеять, я распахнул полированный книжный шкаф моды 70-х годов.
Я знал, что человека легче всего вычислить по книжкам, которые он читает, поэтому присвистнул от удивления: шкаф моего друга был забит юридической литературой. Я сразу же вспомнил, что профессиональные преступники досконально знают закон. По моей коже пробежал неприятный холодок. Я наугад хватал книжки и лихорадочно их листал. И в каждой книжке были жирным красным карандашом подчеркнуты только отдельные абзацы – в них говорилось об убийстве. Подозрения мои подтверждались.
Но мне стало по-настоящему жутко, когда я обнаружил листок, вложенный в «Уголовное право», на нем было написано три имени. И возле каждого из них стоял знак:
1. Стас+
2. Василиса#
3. Анна?
Это становилось далеко не смешным. Стас убит – возле его имени знак плюс. Вася в тюрьме. Возле ее имени – знак типа решетки. Но самое неприятное, что возле Анны вопросительный знак, и нужно быть полным кретином, чтобы не сообразить, что и ей угрожает опасность. Но нужно быть в тысячу раз большим кретином, чтобы в этой ситуации спокойно прохлаждаться в квартире Вано. Не задумываясь, я выскочил за дверь и нос к носу столкнулся с недавним приятелем, пьяным соседом Вано. Он, как и подобает, шатался и грозил мне красным опухшим пальцем.
– Предатель, – выдавил наконец он и громко икнул. – Обещал со мной… А сам с Ванькой бухаешь. Не советую… С Ванькой шутки плохи. – И он, потеряв равновесие, навалился на меня, что совсем меня не обрадовало, потому что не было времени с ним разбираться. Но я поддержал его, чтобы он не ударился головой о лестничную площадку, потом усадил на ступеньки, а сам бросился вниз по лестнице. Мне нужно было срочно разыскать Анну, предупредить ее, спрятать, ну, я не знаю – уберечь от смерти. Я понятия не имел, где она живет, но зато я прекрасно знал адрес ее дружка Толмачевского.
И уже через несколько минут я на такси мчался к нему. К сожалению, шофер оказался ярым сторонником порядка и соблюдал все правила уличного движения. Даже когда это было вовсе необязательно делать. Это раздражало меня. Я вертелся, как юла, нервничал. Наконец, осознав, что своими криками на таксиста не ускорю хода событий, откинулся на заднем сиденье и прикрыл глаза. У меня было время подумать.
«С Ванькой шутки плохи», – вертелись в моей голове слова пьяного соседа. Пожалуй, он прав. Я совсем недавно безгранично верил Вано.
Оксана оказалась права: я слишком доверяю людям, сужу о них поверхностно. Мне нравился Вано, и я всячески придумывал ему оправдания. А все было так просто. В тот злополучный вечер, когда мы с Васей целовались перед выходом на сцену, Вано успел подсыпать цианид в чашечку. И никто, кроме него, не мог этого сделать. И никто, кроме него, не имел таких серьезных причин для убийства: он ненавидел Стаса, который когда-то загнал его в тюрьму, отняв дом и жену. Вано ловко продумал это преступление. Подлое, мерзкое убийство. Он воспользовался нашим спектаклем. Воспользовался мной и Васей, так ему доверявшими.
Боже, как все просто. Потом он проник в Васину квартиру, чтобы похитить бронзовую Афродиту. Ему нужны были деньги, чтобы смыться. Он же ударил меня по голове богиней любви и красоты, а потом оказался рядом – для отвода глаз. И разве не об этом мне твердила Оксана? И разве она не говорила, что я слишком инфантилен, что каждый человек скрывает истинное лицо под маской, тем более преступник. Потом Вано ловко переключил мое внимание на Толмачевского. Он знал, что мне не нравится рожа этого «нового русского» в бордовом пиджаке.
Вано вновь воспользовался моей доверчивостью и моими руками хотел расправиться с Анной, своей бывшей женой. Он-то и навел на ее след, решив, что я тут же все выложу Порфирию и Анну в любом случае возьмут на заметку. А Васю освободят, и я окончательно успокоюсь.
Вано очень не глуп. Что ж, не зря он читал книжки об уголовном праве. Он прекрасно разыграл это преступление, но переоценил свои силы и недооценил мои, не предполагая, что копать я буду глубоко. Ну, нет, на сей раз я с ним рассчитаюсь! К тому же он совсем не похож на скульптора из богемной тусовки. Нет, скорее он – опасный рецидивист, и еще неизвестно, по какой причине он оказался в тюряге.
Я его ненавидел. Еще никого в жизни я не ненавидел так, как Вано. Именно потому, что считал его своим товарищем и до последнего верил в его невиновность. Я готов был подозревать кого угодно, только не Вано. Я и мысли не допускал, что человек, которого я повстречал в самые трудные минуты своей жизни, которому открыл свою душу, может так подло предать. Да, я законченный инфантил, Оксана права. Жизнь гораздо проще и гораздо злее. Я не мог представить, что этот беззубый простодушный парень в нелепой рубашке так легко убьет человека. Но он не просто убийца – он хуже!
Именно по его вине в тюрьме находится невинная девушка. И по его вине она тоже едва не ушла из жизни. Поэтому я должен сам, собственноручно рассчитаться с этим негодяем, не дожидаясь суда, в справедливости которого постоянно приходится сомневаться. И пусть потом меня судят, но я сумею восстановить правду. Я сумею отомстить за красивого парня с байроновской печалью на лице. И за свою девушку. О Боже! Я сдавил ладонями пульсирующие виски. О Боже! Ведь под угрозой еще одна жизнь. Жизнь красивой женщины Анны. Мне нужно успеть. И я уже не кричал на таксиста. А просто, ни на что не надеясь, устало прохрипел:
– Я вас очень прошу, пожалуйста, побыстрее…
Не знаю почему, но он внял моему хрипу – вскоре мы были на месте. Перескакивая через ступеньки, я мчался на пятый этаж и возле квартиры Толмачевского резко притормозил, заметив, что она приоткрыта. У меня невольно сжалось сердце – я почуял недоброе.
Бесшумно проскользнув в темный коридор, я сразу же увидел, что в гостиной горит свет, и почувствовал, что там кто-то есть. Мои ноги отяжелели. Я боялся обнаружить там что-то страшное. Но, пересилив себя, я медленно продвигался по коридору к гостиной. Мои предчувствия оправдались, когда я отворил дверь комнаты: в европейской гостиной на однотонном сиреневом паласе возле напольной китайской вазы, расписанной восточными народными умельцами, лежала Анна.
Она была в том же мужском темно-синем костюме в серую тонкую полосочку. Ее серая широкополая шляпа валялась рядом с ее головой. Одна ее тонкая рука, украшенная золотым браслетиком, безжизненно лежала на полу, вторая – на груди, возле самого сердца, из которого сквозь пальцы сочилась кровь, совершенно их заливая. Красивое лицо было бледно, но удивительно спокойно. Лишь черные густые брови слегка приподняты. Похоже, она успела лишь удивиться – и больше ничего. Следов борьбы не видно. И это ее спокойствие говорило о том, что она не ожидала, что ее убьют. Она знала убийцу. И она верила ему.
Я тяжело опустился на диван, покрытый тем же белым льняным покрывалом с фетровыми аппликациями. Я не мог оторвать глаз от этой женщины и ловил себя на мысли, что мне страшно, очень страшно. Я уже никогда не успею спасти Анну. Но на этот раз моя ненависть к преступнику превозмогла страх. Мой страх покинул меня. Я ощущал бы себя подонком, если бы сейчас испугался, поэтому мужественно продолжал смотреть на мертвое тело и думал.
Первое: она, по-видимому, убита из пистолета с глушителем. Иначе Баба-Яга давно бы прибежала сюда с милицией. Второе: Анну убил тот, кто отлично знал ее и кого она не боялась. Ее убил Вано. Это однозначно. Толмачевский не рискнул бы убивать ее в собственной квартире. И третье.
О Господи, что же третье? Ну же, думай, Ник! Ты столько пережил за это время. Ты уже не тот инфантильный мальчик, которого все знали пару недель назад. Ты взрослый мужчина, переживший смерть парня с тонкими чертами лица, красивой умной женщины; переживший незаслуженное наказание своей возлюбленной. Думай, Ник. Вот перед тобой лежит Анна. Вот мертвое тело. Вот прекрасные черные волосы. Вот крупные яркие губы. Огромные черные глаза. Маленькая родинка на правой щеке. От этой женщины столько мужчин не раз теряли голову! А скольких бы она еще могла свести с ума! Помнишь ее слова: «Какой прекрасный вечер… Разве можно ускорять приход смерти? Мы не должны искать ее. Она сама нас отыщет». Кто же, Ник, посмел ускорить приход ее смерти? Кто посмел? Кто посмел сделать так, чтобы она никогда уже не почувствовала прохлады осеннего вечера?
Мне стало холодно. Я поежился. Взгляд не отрывался от этого тела, скрытого широким мужским костюмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48