И вошел внутрь.
Ведущая наверх лестница была щедро присыпана все тем же повсеместным мусором: рваные полиэтиленовые мешки, осколки стекла, бумажки. Чтобы не упасть, приходилось внимательно смотреть под ноги. Пахло застарелой мочой и сыростью. А еще пахло людьми. Живыми. Мертвые, даже изъеденные тлением, обычно не создают столько вони.
Дабы не увидеть ничего такого, что я не желал бы видеть, я не заглядывал в боковые коридоры. Просто поднялся на верхний этаж, а потом по скрипучей дребезжащей лестнице взобрался еще выше — на чердак.
Здесь в отличие от нижних этажей было почти чисто. В тусклом свете, проникающем внутрь сквозь распахнутое настежь чердачное окошко, виднелась вполне приличная, разве что только чуть обшарпанная мебель. На полу стояли пустые металлические бочки, среди переплетения труб сохла свежевыстиранная одежда, а прямо под широко распахнутым полукруглым окном расположилась неуклюжая кровать. И на ней кто-то лежал.
Впрочем, едва только я появился, человек сразу же сел. И я не заметил, а скорее почувствовал, как его рука нырнула под матрас. Я хорошо знал, что именно там обычно прячется бессменный обрез, и потому заранее поднял руки, демонстрируя открытые ладони.
— Не стреляй, хозяин. Гости пришли.
Смутно видимая в полумраке фигура немного расслабилась. Но руку из-под матраса человек не вытащил.
— Алексей, ты, что ли?
Я облегченно вздохнул.
— А то кто ж?.. Я подойду. Ты только не пальни случайно. Ладно?
— Хорошо. Как-нибудь постараюсь.
Я шагнул вперед, и сидевший на кровати человек поднялся мне навстречу.
— Здравствуй, Суханов. Давненько ты уже ко мне не заглядывал.
— Здравствуй-здравствуй. Все некогда было — дела затянули. Да и повода не находилось.
— А разве нужен повод, чтобы зайти в гости к другу? — ухмыляясь, спросил человек, некогда бывший верховным инквизитором, а ныне ставший прячущимся под неблагозвучным прозвищем беглым бродягой. —Впрочем, теперь, насколько я вижу, повод у тебя появился.
— Откуда знаешь? — насторожился я.
Хмырь жестом изобразил вытаскиваемый из ножен меч. Мне оставалось только согласно мотнуть головой.
— Верно. Ты прав… Как всегда.
Потирая лоб, бывший инквизитор опустился на натужно скрипнувшую кровать. Машинально поправил подушку. Я заметил тускло блеснувший металл и негромко хмыкнул. Старые привычки отмирают с трудом. Под матрасом действительно прятался обрез. И вдобавок, как я подозревал, заряженный серебром.
Разумная предосторожность. Здесь, в непосредственной близости от периметра, всякое может случиться. И добрый заряд серебра не помешает никому… А то, где его можно достать, — это уже вопрос особый. И Хмыря он явно заботил мало. Впрочем, как и то, что один только залп его обреза обошелся бы какому-нибудь не самому бедному местному работяге в половину месячной зарплаты.
Неопределенно мотнув головой в сторону вытащенного на самую середину гостевого кресла, Хмырь молча достал кисет. Зашуршала старая газета. Зная привычки опального инквизитора, я молча ждал. Наконец громко чиркнула спичка, и по чердаку медленно поплыл едкий табачный дым. Жадно затянувшись, хозяин откинулся назад и спокойно выдохнул.
— Ну ладно. Можешь начинать плакаться. Что там у тебя опять за проблемы?
Я повел плечами, будто сомневаясь, стоит ли говорить. Хотя на самом деле думать тут было не о чем. Я ведь пришел сюда именно за этим: чтобы поговорить. И, быть может, получить совет.
— Я ушел из Управления…
Бывший инквизитор небрежно стряхнул пепел и с интересом посмотрел на меня.
— А теперь гадаешь, правильно ли ты поступил?
Как всегда — в яблочко. Я кисло скривился.
— Не знаю. Наверное… Но, собственно, дело не в этом. Я ушел, потому что не понимал, что делать дальше. Не знал, куда ведет путь… Я не вижу будущего, но почему-то предчувствую, что оно мне не понравится. Что мне делать, Иван? И есть ли у меня хоть какой-то выбор?..
— И ты пришел ко мне за ответами? Я молча кивнул.
Хмырь тихо и неожиданно устало вздохнул. Щелчком пальцев отправил недокуренную самокрутку в окно. Крохотный красноватый огонек падающей звездочкой мелькнул в темнеющем небе и исчез где-то внизу. Некоторое время вокруг царила наполненная тихим потрескиванием нагревшейся за день крыши тишина. Наконец бывший инквизитор негромко заговорил:
— Ты ищешь ответ на вопрос, у которого нет и быть не может ответа. Если смотреть на будущее с точки зрения смертного человека, то его не существует и судьбу мира мы творим сами, пользуясь дарованной нам свободой воли. Но если встать на позицию Бога, то получается как раз наоборот: нет никакого выбора и не существует никакой свободы воли. Есть только прошлое, настоящее и будущее, которые предопределены и известны. Каждому человеку дана своя судьба… И понять, можем ли мы своими силами изменить ее, — вот в чем кроется суть нашего существования.
— То есть сиди и не рыпайся. Пусть Бог решает, как тебе жить дальше. Так? Ты это хочешь сказать?
Я мрачно насупился. Хмырь же, наоборот, улыбнулся.
— Я всего лишь хочу сказать: не задавай глупые вопросы, ответы на которые тебе не понравятся. Ну а если ты хочешь поговорить серьезно… Что ж, ты прав, Алексей. То будущее, которое сейчас наиболее вероятно, тебя действительно вряд ли обрадует. Если только за те месяцы, что мы не виделись, ты не изменился настолько, что тьма стала тебе ближе света.
Вздрогнув, я подался вперед.
— Что?.. Что ты знаешь? — А в том, что Хмырь что-то знал, я не сомневался ничуть. — Скажи…
— Приближается очередной критический момент, — совершенно будничным голосом ответил бывший инквизитор. — Тьма набрала достаточно сил, чтобы обеспечить свое преобладание в этом мире. Переход случится в ближайшее же время.
— Явление темного мессии? — Я облизнул враз пересохшие губы. — Когда? Где?.. Ты знаешь?
— Если бы… — Хмырь медленно покачал головой. — Когда и где? Я не знаю, Алексей. Не знаю даже, будет ли явление вообще. Вполне возможно, на этот раз все произойдет естественным путем, без вмешательства высших сил и глобальных потрясений — ситуация позволяет. И это хуже всего, потому что вариант с приходом мессии нам уже знаком и в него мы в принципе еще могли бы вмешаться. Но здесь… Не могу сказать. Не знаю.
— А что именно случится? Как? Что будет с нами?
Бывший инквизитор невесело улыбнулся.
— Естественно, ничего хорошего… Да ты сам подумай, каким может стать человек, вынужденный с рождения и до последней минуты жить в месте, концентрация зла в котором будет выше, чем в том приснопамятном медгородке, куда ты вчера ходил? Представь себе мотивы, реакции, мысли человека, знающего тьму, одну лишь тьму, и ничего, кроме тьмы. Кем он будет, такой человек? Что за будущее его ожидает?
Я не стал спрашивать, откуда он знает, куда и когда я ходил. В конце концов, это несущественно — я уже привык к тому, что спрятавшийся на своем чердаке от всего мира и носу не кажущий наружу бывший инквизитор каким-то чудом всегда и все знает. Гораздо важнее, что я действительно представлял, что случится с человечеством, если его захлестнет тьма… Или думал, что представляю…
— Всеобщее и очень быстрое падение нравов, — медленно сказал я. — Потеря ориентиров в жизни. Отмирание веры. Разрушение Божьих законов и заповедей, когда грех становится не чем-то постыдным и запретным, а естественной нормой жизни. В перспективе — превращение человечества в единый источник душ для нижнего мира и его последующее вымирание…
— Почти так. — Хмырь одобрительно кивнул. — Только вот с вымиранием это ты зря загнул. Гибель человеческого рода не выгодна никому, в том числе и Люциферу. И потому, чтобы не потерять источник душ, он попытается растянуть его существование на как можно более длительный срок.
— А почему именно попытается? — Я ухватился за то слово, которое показалось мне наиболее сомнительным. Тем более что Хмырь намеренно выделил его интонацией. — Ведь если гибель человечества не в его интересах, то что может случиться? Ну будем мы жить по другой морали, в которой воровство и убийство не считаются преступлением. Но ведь это, в конце концов, еще не самое плохое, что может быть.
— Ну да. Не самое… — Бывший инквизитор качнул головой. — Только ты не забывай: во тьму очень легко свалиться. А вот выбраться из нее обратно — подвиг, посильный немногим.
— Прописная истина. И что дальше?
— А то, что это будет тупик. И загнать в него человечество выгодно исключительно Дьяволу, но никак не Богу. Кто может поручиться, что предпримет в этой ситуации Господь? Не разочаруется ли он венцом своего творения? И не решит ли его окончательно уничтожить?
— То есть, что бы мы ни делали, конец света все-таки случится? — негромко спросил я. — И нам дано всего лишь выбрать, падем ли мы во Тьму или сгорим в Свете?
Хмырь опять вздохнул. Поерзал немного на своей отчаянно заскрипевшей кровати. И вновь достал кисет. Я знал эту его привычку: ведя разговор, который он считал важным, бывший инквизитор всегда много курил, иногда даже прикуривая одну самокрутку от другой.
— Конец света уже случился, — сказал он, чиркая спичкой. — Тридцать лет назад. Все, что сейчас происходит, — это его отголоски. Причем нам некого винить в случившемся — ни Бога, ни Дьявола. Правила игры были известны с самого начала. В том, что самая главная битва в истории человечества была проиграна, мы виноваты сами. Человечество само довело себя до той черты, за которой Господу пришлось открыто вмешаться.
— И он это сделал, — раздраженно буркнул я. — Как и было обещано — отделил агнцев от козлищ. Явление мессии, и вуаля — девять десятых человечества растворились в воздухе… Вот только, знаешь, я никак не могу понять, кто же остался в мире: скромные агнцы или все же пресловутые козлищи?
— А какая разница? — негромко спросил Хмырь. — Суть все равно не в этом. День Гнева просто расставил все по местам. Всевышний дал нам выбор и наглядно продемонстрировал, что может произойти с человечеством в случае ошибки. Но мы предупреждению не вняли и свой второй шанс так же успешно профукали. Так чья же вина в том, что со дня на день мы утонем во тьме?
Я промолчал. Но не потому, что был полностью согласен, просто мне не хотелось спорить. Устал я от всех этих споров.
Устал.
Ну почему жизнь всегда развивается через смерть? Почему свет тянет за собой тьму, а добро частенько вдруг превращается во зло? Почему в этом мире все так сложно?
Видимо, последний вопрос я произнес вслух, потому что бывший инквизитор вдруг ответил:
— Это та цена, которую мы платим за свою свободу. За право самим решать, что является добром, а что — злом.
В небе над городом медленно загорались звезды. В пыльном стекле распахнутого окна блеснули далекие отблески вспыхнувших на периметре прожекторов. Где-то на улицах старого города уныло взвыл оборотень. Едва слышное эхо его воя заставило меня поежиться и инстинктивно потянуться за отсутствующим мечом.
Ночь… Почему именно ночью происходят все наиболее значительные дела? Почему именно ночью бывают самые важные разговоры? Почему именно ночью мне хочется встать и с мечом в руке пройти по пустым заброшенным улицам, играя в извечную игру со смертью?..
Почему именно ночь — время максимального расцвета тьмы — стала для меня наиболее близким и любимым временем суток?
Смутно видимый в полутьме человеческий силуэт отклонился в сторону. Зашарил руками по столу. С удвоенной яркостью замигал красный огонек самокрутки. И почти сразу же, отгоняя окутывавшую все вокруг темноту и превращая мир в сложное переплетение света и тени, вспыхнула свеча.
Глядя на робко танцующий огонек, я негромко спросил, возвращаясь к так и не завершенному разговору:
— Откуда ты все это знаешь? У тебя есть контакты с местными церковными иерархами?
— Никаких контактов у меня нет. — Улыбка на лице бывшего инквизитора казалась почти невинной. Если бы я не знал его столь хорошо, то мог бы и поверить. А так — всего лишь улыбнулся в ответ. — Неужели ты считаешь, что мой братик, метящий в кресло митрополита, позволил бы мне это? Удивляюсь, как он вообще терпит меня здесь. А что касается выводов — их сделал аналитический отдел на основании собранных по всему миру данных. — Видя мое недоумение, Хмырь пожал плечами и криво усмехнулся. — Что ты так смотришь? Неужели думаешь, что я в бытность свою верховным инквизитором не читал ложащиеся на мой стол документы?
Я на мгновение нахмурился. Ивана Симонова — верховного инквизитора Екатеринбургской епархии — осудили за ересь лет шесть-семь назад. И если он говорит, что о нашествии тьмы было известно еще тогда… Вот черт!
— Как давно?.. — Я не договорил, но Хмырь понял.
— Около десяти лет. Может быть, чуть больше. Но тогда накопление шло медленно, и все прогнозы давали нам почти век на то, чтобы исправить ситуацию. Но в прошлом году равновесие нарушилось. Позиции Света пошатнулись. И счет пошел уже на месяцы. Или, может быть, даже на недели.
— А… У церкви был какой-нибудь план?
Не знаю, хотел ли я услышать ответ. Но я должен был спросить. Хотя бы для того, чтобы было в чем себя винить. Ведь это именно моими стараниями десятилетия превратились в дни. Именно я ослабил влияние Света на этот мир. И то, что тогда это казалось необходимым, сути дела не меняло.
Пусть церковный синод скрепя сердце и признал меня чистым перед ликом Господа, я все равно чувствовал себя виновным. Уж не знаю почему. Вроде бы как бездушному, за которого меня все принимали, чувство вины мне было противопоказано изначально.
Бывший верховный инквизитор спокойно кивнул.
— Был план. Был. Только что теперь говорить — времени на его осуществление все равно не осталось. Да и не верил я в него никогда, честно говоря.
— И в чем он заключался?
— В вере конечно же. Власий, наш предыдущий патриарх, считал, что если взрастить в людях веру, то таким путем можно будет на неопределенное время отсрочить или даже вовсе снять угрозу наступления тьмы. И вполне справедливо считал, кстати. Только вот, к сожалению, вера — это такая штука, искусственно привить которую в людских душах практически невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42