Она не была красивой, но сегодня чувствовала себя красавицей, или почти красавицей. Она знала, что Эбботт смотрит на неё и она ему нравится. Её длинные волосы поблёскивали в приглушённом свете, новое платье подчёркивало линии шеи, плеч, груди. Даже косоглазие не портило мягкости и чистоты её взгляда. Или так казалось Эбботту. Он не понимал, как мог считать её невзрачной. Конечно, дело было и в свете, и в выпитом вине.
Многим мужчинам женщины нравятся в сексе, для развлечения или для комфорта, но не как женщины. Эбботт любил женщин – при всех неприятностях, которые от них бывают.
За ужином Элис касалась его, когда только могла. Соприкасалась руками, передавая соль или жестикулируя. Дотрагивалась до плеча, желая показать что-либо или смахивая несуществующую соринку. А когда ужин закончился, наклонилась к Эбботту и взяла его за руки.
Ему становилось всё лучше. Вначале он предположил, что это вино, и вначале это на самом деле было так. Но потом именно она, её присутствие, её движения, лёгкое движение, которым она откидывала назад волосы, её искреннесть, её застенчивость и, главное, её женственность – всё это мягко и ненавязчиво пронизывало атмосферу этого вечера, накладывая свой отпечаток на всё.
К этому времени Нджала с Артуром, в тесном сопровождении Шеппарда и скорого на курок Клиффорда безо всяких приключений совершали перелёт из Лондона в Лейфилд-Холл.
Нджала терпеть не мог летать, особенно по ночам. Ещё больше он не любил вертолёты – шумные, легкомысленные и, он был убеждён, небезопасные. Этот перелёт казался ему путешествием сквозь тёмную утробу смерти. Потная ладонь сама тянулась под рубашку, сжимая бусы вуду. Он шутил и смеялся, скрыть свои страхи, но Артур знал о них и улыбался про себя. Картина «Нджала страдающий» ему нравилась, а демонстрировали её нечасто.
Они приземлились на залитой ослепительным светом дуговых ламп задней лужайке Лейфилд-Холла, в кольце вооружённых людей с собаками.
Лейфилд-Холл, выглядевший снаружи мрачным викторианским зданием, внутри оказался чрезвычайно комфортабельным, и, как выражаются торговцы недвижимостью, «хорошо обставленным и содержащимся в полном порядке». К удивлению Нджалы, наличествовало центральное отопление, а сырости не наблюдалось вовсе.
– Поразительно, – сказал он Артуру, – Просто поразительно. Англичане всегда были поразительно примитивны в таких вопросах. Это всё туризм. Взаимопроникновение культур. Рыба и чипсы в Венеции, двойные стёкла в Питерсфилде. Неудивительно, что они покорили три четверти мира. Солнце никогда не заходит над рыбой и чипсами. Замечательно. Улавливаешь мою мысль, Артур?
– Всецело, Ваше Превосходительство.
Нджала прошёл в свой номер, и настроение у него поднялось ещё больше.
Просторная гостинная, огромное окно с видом на западную лужайку и летний домик. Два высоких окна со стороны фасад, выходящих на южную лужайку, ограниченную руслом ручья. На том берегу ручья начинался смешанный лес. Посреди лужайки возвышался старый, раскидистый кедр, создавая атмосферу древности и изысканной меланхолии.
Прямо перед домом располагался гравийный дворик, ограниченный с одной стороны зарослями ярких гортензий, а с другой густыми, в рост человека кустами печальных рододендронов.
Пол покрывал огромный ковёр, поверх которого шли две дорожки персидской работы. Обставлена комната была антикварной мебелью: диван эпохи королевы Анны, пара кресел с витыми ножками и подголовником тех же времён, махагоновый книжный шкаф восемнадцатого века, и, у западного окна, чудовищный чипендейловский письменный стол, моментально покоривший Нджалу.
– Мне он нравится, – сказал он Артуру, – здесь я буду работать.
На самом деле ему понравилась вся комната. Понравились даже акварели Котмена на стенах, хотя к живописи Нджала относился весьма прохладно.
Из гостинной можно было пройти в просторную спальню с огромной кроватью и в небольшую приватную столовую – на случай, если Нджала пожелает пообедать в одиночку или с женщиной. Дальше находились гардеробная, ванная и туалет.
Войти в номер можно было только через массивные дубовые двери, ведущие в коридор. У входа круглосуточно дежурили люди из спецотдела.
Дальше по коридору располагались комнаты для тех из гостей, кто не спал с Нджалой, комната Артура и ещё одна для Шеппарда, назначившего себя последней линией обороны.
Нджала устроился за чипендейловским столом, пригубил бокал розового шерри и принялся наблюдать, как Артур распаковывает привезённые книги и расставляет их в книжном шкафу.
– Знаешь, Артур, думаю сейчас самое время сделать небольшую домашнюю работу. Как звали этого нашего киллера?
– Его настоящее имя? – Артур пожал плечами, – По паспорту он значился, как «Уилсон».
– Передай в посольство, пусть раскопают всё, что на него есть. Пусть затребуют у министра внутренних дел всё его дело. Потом свяжи меня с шефом полиции, поговорю с ним лично. Он будет знать больше, чем любые бумаги, все допросы шли в его присутствии.
– Да, Ваше Превосходительство.
Артур повернулся было к выходу.
– Да, и ещё вот что, Артур. Уверен, что их полицейские хороши и надёжны, но…
Он помахал рукой.
– Сэр?
– Ты не забыл упаковать мой пистолет?
Фрэнк Смит и Джоан Эбботт ужинали на квартире у Смита. Она приготовила бланкетт с рисом и грибами под соусом собственного рецепта. Он открыл бутылку Клико.
– Почему шампанское?
– У нас праздник.
– Праздник? Какой?
– Не знаю. Но, что праздник – точно.
Она улыбнулась.
– Мне это нравится.
За ужином они почти не разговаривали. Он размышлял о событиях прошедшего дня. Она чувствовала себя чуть не в своей тарелке и нервничала.
– Потрясающе вкусно! Ты замечательно готовишь.
– Я люблю готовить.
Он глотнул шампанского, посматривая на неё украдкой: ему всегда казалось, что глазеть на людей невежливо.
– Джоан, что-то не так?
– Нет. Нет, конечно, нет. Ты был…очень добр.
– Хочу сказать, тебе…э-э…плохо…или что-то вроде?
– Боже, нет, конечно. Наоборот.Ты был…очень добр.
– Это ты уже говорила. Но ты не кажешься…ну…спокойной и счастливой.
Она покрутила в руке бокал.
– Не хочу…не хочу навязываться тебе.
– Навязываться? Мне приятно, что ты здесь, со мной. Кроме того, ты не можешь вернуться. На квартире до сих пор сидит кто-то из людей Шеппарда – на случай, если Ричард решит появится там.
– Я могла бы остаться у моей кузины. Уверена, она не станет возражать.
– Разве ты не хорошо здесь?
– Очень.
– Тогда?…
– Послушай. Вот ты. Пожалел меня, пустил к себе, заботишься. А что сделала я? Немедленно забралась в твою постель.
– Какой кошмар! Всё, что мне оставалось делать – закрыть глаза и думать об Англии.
– Фрэнк, пожалуйста! Мне кажется…я могу скомпроментировать тебя. Или ты станешь думать, что компроментируешь меня.
– О, разумеется. Ты определённо компроментируешь меня. А я тебя. И я предлагаю продолжать компроментировать друг друга теми же темпами. Как можно дольше. Я нахожу это занятие одним из самых приятных. Кроме того…
Он запнулся и откашлялся.
– Кроме того…ты нравишься мне.
Она улыбнулась:
– Было бы ужаснее, если бы ещё и не нравилась.
– Господи, я наверное наговорил массу лишенего? Это всё шампанское. Выпьем ещё?
Когда Элис с Эбботтом вернулись, он был основательно пьян. Впрочем, внешне это не сказывалось никак. Чёткая, чуть напряжённая речь, уверенные движения. Разве что недоставало той кошачьей пластики.
Они лежали в темноте, крепко обнявшись.
– Не думаю, что этой ночью у меня что-нибудь получится. Пьянный очень.
– Разве это важно? Мне достаточно лежать рядом с тобой, чувствовать тебя.
Она улыбнулась в темноту. Да, а ещё просыпаться среди ночи, зная, что он рядом, чувствовать его, каждое его движение. Этого было достаточно – и даже больше. Если бы только он остался. Если только… «Не плачь», – сказала она себе, – «Не сейчас».
– Больше всего, – прошептала она, – мне нравится просыпаться по утрам. И ещё не проснувшись, знать, что счастлива, и не помнить – почему. А потом вдруг вспоминать – оттого, рядом ты. Разве не глупо?
Он уже проваливался в сон, улавливая лишь половину её слов, тонул в водовороте бессвязных призрачных воспоминаний. И, перед тем, как водоворот сомкнулся над ним, успел ещё увидеть подброшенного в воздух бродягу, с широко раскинутыми в сторону руками – как у распятого.

* * *
По вечерам на улицы выбирались торговцы фруктами. С веранды Дженни он видел огоньки свечей на их лотках, светлячками уходящие в темноту.
Как-то они с Дженни вышли в ночь. Прошли опустевшим кварталом рынка и попали в торговый центр – в гул голосов, взрывы хохота, толпы людей в дрожащем свете свечей. Мужчины в основном были в футболках с изображением Нджалы, женщины – в дешёвых хлопковых платьях, которые украшал только неторопливый танец покачивающихся бёдер.
Пересекли площадь Нджалы с её современными отелями и кафе, где выходили на вечерний променад (или на охоту) туристы, матросы и дорогие проститутки.
Эбботт отрастил бороду, а Дженни снабдила его одеждой моряка, так что никто не обращал на него внимания. Она даже нашла ему матросскую фуражку, типа той, что носил загадочный персонаж одного немецкого рассказика («Человек в капитанской фуражке»). Эбботту вспомнилось, что персонаж этот имел обыкновение возникать в критические моменты, наподобие олицетворения нечистой совести.
– Это про меня, – пробормотал он, – я их нечистая совесть.
– Ты – кто?
– Человек в капитанской фуражке.
Они миновали площадь, оставив внизу туристов, проституток и огоньки, и поднялись по лестнице, ведущей в парк Нджалы. Эбботт нашёл нужное дерево и залез на него. Винтовка была на своём месте, завёрнутая в промасленную бумагу.
Вернувшись в бунгало, он извлёк её из чемоданчика, вычистил, осмотрел, собрал. Оружие находилось в превосходном состоянии.
– Зачем тебе ещё одна пушка? – спросила Дженни.
– Не знаю. Может пригодиться. Посмотри, красивая ведь штука?
– Красивая. Но мерзкая.
18.
У Нджалы не было женщины.
Посему до трёх ночи он сидел с Артуром и финансовым советником над данными по добыче нефти и урана. Прорабатывались возможные политические выгоды от снижения цен и возможных политических союзов.
В три сообщили из посольства: получена телеграмма: кузен Нджалы, Джозеф Омату планнирует переворот. Нджала незамедлительно разослал приказы шефу полиции и тем из генералов, которым мог более-менее доверять: Омату с семьёй арестовать и расстрелять на месте. Так же поступить и со всеми известными его сторонниками. В районы, населённые племенем Омату ввести элитные подразделения. Любые волнения и попытки мяжежа пресекать быстро и беспощадно.
Затем Нджала вернулся к теме переговоров. Обсуждение длилось ещё час, потом он заметил, что его советники засыпают на глазах и ничего путного присоветовать не смогут. Нджала всех распустил и пошёл спать. Он устал и сам, но по-прежнему был бодр и немного раздражителен. Хотелось женщину. За какие-то гроши можно купить чёртов вертолёт и слетать в Лондон. Но это будет неблагоразумно. А сейчас от него требуется исключительное благоразумие.
Контролер тоже мысленно находился в Лондоне. Он чувствовал, что физически не может оставаться в Соленте, когда в столице творится чёрт знает что. Кроме того, предполагалось, что времена, когда Британский Истеблишмент мог беззаботно отдыхать за городом в моменты международных кризисов, безвозвратно миновали. Так что вечером субботы он неохотно расстался с приморским пабом, пивом, солёнными морскими шуточками и погнал свой «Бристоль» в Лондон.
Где-то заполночь он позвонил Фрэнку Смиту. Тот был уже в постели.
– Не двигайся, – предложила Джоан, – пусть себе звонит.
– И не собираюсь, – ответил Смит, – ни двигаться, ни давать ему трезвонить.
Он поднял трубку.
– Смит.
– А, Фрэнк, это Контролер. Я беспокоюсь немного. Хотел поговорить.
– Прошу прощения, я занят.
– Занят?
– Занят в постели.
– Пардон? – переспросил Контролер. Тут до него стало доходить, – Ох…Ох, понимаю…
– Как насчёт завтра? В офисе. Скажем, в десять.
– Э-э, прекрасно, – смущённо пробормотал Контролер, – прекрасно. Э-э, Фрэнк, я чрезвычайно сожалею, что, э-э, потревожил тебя.
– Нисколько. Никогда не чувствовал себя настолько хорошо. Спокойной ночи, сэр.
Контролер провёл беспокойную и нервную ночь.
Министр забрал чёрную красотку прямо от театра, и, не упоминая о смерти жены, повёз в Фалхэм. Они сидели в удобных креслах у низкого стеклянного кофейного столика – она обнажённая, он – в полном костюме и, как обычно, пили шампанское. Он чувствовал себя очень смелым и чуточку развратным (дома у него висела репродукция «Завтрака на траве»).
Он рассказал ей позже, уже в постели.
– И как ты теперь?
– Ну… Я очень любил её.
– И мы всё равно будем заниматься этим? Сейчас, этой ночью?
– Несомненно.
– Парень, да ты крут!
– Какая разница – этой ночью, следующей, или через год?
– Да, но разве это не будет немножко…ну…неуважением?
– Не большим, чем, когда она была жива.
Воскресное утро выдалось ясным, солнечным и подозрительно тёплым для начала мая. «Мы ещё поплатимся за это» – предскажут старожилы и их предсказание несомненно сбудется. Как и всякое другое относительно английской погоды – главное, подождать достаточно долго.
Фрэнк Смит встретился с Контролером в десять. Контролер был встревожен.
– Мне это не нравится.
– Что в частности?
– В частности – ничего. Всё не нравится. Мне вообще ничего не нравится.
– Но ведь до сих пор всё идёт нормально. В смысле, Эбботт даже не догадывается о местоположении особняка.
Это было не утверждением, а скорее надеждой.
– И сколько ему понадобится, чтоб это выяснить? Это вам не трёхгрошового перебежчика прятать. Это действующий глава государства. И он не совсем похож на Дюймовочку.
– Решение всех проблем – по-быстрому закруглить переговоры и как можно скорее отправить его домой.
– У тебя всё готово?
– Самолёт в Гэтвике, может вылететь в любой момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24