Поль издал протяжный булькающий хрип, два раза страшно содрогнулся всем телом и замер, обильно заливая кровью тюки со своей и капитанской добычей. Брезгливо морщась, с окровавленными по локоть руками пан Кшиштоф задом выбрался из повозки, прижимая к себе драгоценный парчовый сверток, тоже густо политый кровью денщика. То, что сверток запачкался, поначалу огорчило его, но он тут же подумал, что кровь послужит Мюрату лишним доказательством того, с каким трудом и опасностью для жизни выполнил пан Кшиштоф его поручение.Убрав саблю в ножны и по-прежнему прижимая к себе сверток, пан Кшиштоф осторожно выбрался на улицу, где стояли его лошади. Одна из них, почуяв его приближение, тихонько заржала, перебирая ногами. Пан Кшиштоф шикнул на нее, и лошадь послушно замолчала, словно понимая важность момента. С огромным облегчением пан Кшиштоф отвязал поводья от столба и вскочил в седло. Его безумная одиссея близилась к концу, он победил и имел полное право гордиться собой.Он шагом проехал по деревенской улице, превратившейся в спящий военный лагерь, и, завидев впереди мостик через ручей, пустил лошадей в галоп. Часовой на мостике, услыхав топот копыт и заметив приближавшегося всадника, опять взял ружье на руку и заступил дорогу. Разглядев знакомого драгуна, он несколько успокоился, но остался на месте, намереваясь узнать, нашел ли господин офицер капитана Жюно и куда он держит путь в такой неурочный час. Пан Кшиштоф, которому удача придала сил и смелости, не тратя времени на разговоры, взмахнул саблей и срубил часового в точности так, как казаки, упражняясь в искусстве владения саблей, рубят на всем скаку лозу.Заводная лошадь сшибла часового грудью. Выронив ружье, он отлетел к перилам моста, ударился о них спиной и упал на дощатый настил. Из его разрубленной ключицы хлестала кровь, но он был жив и даже не потерял сознания. Солдат попытался крикнуть, но голос не слушался его, и вместо крика получился хриплый жалобный стон. Тогда часовой дотянулся до лежавшего поодаль ружья и спустил курок.Выстрел переполошил всю деревню, но было поздно: нарушитель спокойствия уже скрылся. Истекающего кровью часового обнаружили и расспросили. Тот сумел довольно связно передать, что его ранил драгунский офицер, искавший квартиру капитана Жюно. Дежурный офицер, производивший этот допрос, пожал плечами, решив, что часовой либо спит, либо бредит, но все-таки послал вестового за капитаном.Тем временем пан. Кшиштоф скакал по лесной дороге, с каждым ударом лошадиных копыт удаляясь от деревни. Дорога смутно белела впереди него в глухом предутреннем полумраке, из леса длинными косматыми прядями начинал выползать туман. Где-то в чаще жутким замогильным голосом крикнула, возвращаясь с охоты, ночная птица; впереди через дорогу быстро и бесшумно перебежала какая-то приземистая тень. Лошадь испуганно шарахнулась от нее в сторону, но пан Кшиштоф лишь раздраженно хлестнул ее перчаткой между ушей и ударил шпорами. Он так ликовал, что напрочь забыл о страхе.Усталая лошадь незаметно перешла на неторопливую тряскую рысь, а потом и вовсе пошла шагом, не обращая внимания на понукания пана Кшиштофа. Ее бока лоснились от пота, на удилах выступила пена. Пан Кшиштоф и сам едва держался в седле, ощущая ломоту во всем теле. Владевшее им лихорадочное возбуждение понемногу проходило, глаза начинали слипаться, словно веки были налиты свинцом. Пан Кшиштоф понял, что необходимо дать отдых и себе, и лошадям. Теперь, когда он остался один, можно было не торопиться. За несколько часов Мюрат никуда не денется, да и передвигаться теперь, когда письмо неаполитанского короля безвозвратно утеряно, все-таки было безопаснее по ночам.Уже начинало светать, когда пан Кшиштоф отыскал укромное местечко в лесной чащобе и спешился. Все его тело одеревенело от многочасовой скачки, голова гудела и кружилась от усталости. Привязав лошадей так, чтобы им было удобно пастись, но не сняв с них седел, Огинский со вздохом облегчения опустился на траву и прислонился спиной к стволу огромной, в полтора обхвата, сосны. Испачканный подсохшей кровью парчовый сверток лежал рядом с ним на земле. Золотая ткань сбилась, обнажив уголок оклада. Пан Кшиштоф решил завернуть икону поплотнее, а заодно и полюбоваться своей добычей. Он размотал парчу и в сереньком свете наступающего утра вгляделся в драгоценный трофей.Он замер, не в силах поверить собственным глазам, и сидел так не меньше минуты. Потом черты его лица исказились, и из его груди вырвался протяжный вопль, более всего напоминавший стенания грешной души в аду. В этом ужасном крике не было ничего человеческого, и один из бородатых оборванцев, как раз в это время устраивавшихся на дневку на дне лесного оврага приблизительно в полуверсте от пана Кшиштофа, услышав этот потусторонний звук, вздрогнул и испуганно перекрестился.– Вурдалака, – пробормотал он, – как бог свят, вурдалака!Васька Смоляк, который в это время точил топор, повернул к нему свое изуродованное лицо и презрительно ухмыльнулся, показав редкие кривые зубы.– И что ты за мужик? – сказал он. – Баба в портках, а не мужик. Вурдалака… Зверь это, понял?Его собеседник втянул голову в плечи и поспешно кивнул. Он не знал ни одного зверя, который мог бы издать такой вопль, но спорить со Смоляком не стал, потому что Васька, по его мнению, был страшнее десятка вурдалаков.Княжна Мария, получив икону, решила не откладывать свой отъезд на завтра. Конечно, проще и безопаснее было бы добраться с уланами капитана Жюно до самой передовой линии, которая, как понимала княжна, уже опасно приблизилась к Москве. Однако, видеть далее капитана и своего воздыхателя лейтенанта Дюпре она просто не могла: общество господ офицеров вызывало у нее физическую тошноту. Кроме того, княжна не без оснований опасалась, что у нее могут снова отобрать икону.Икона святого Георгия была доставлена к ней без оклада. Причина этого была ясна: французы польстились на золото. Кто именно из них совершил это святотатство, княжне было безразлично: все они представлялись ей шайкой воров и душегубов, чья галантность была призвана маскировать их настоящие лица. Оставаться далее в этой компании княжна не хотела, и никакие доводы разума не могли убедить ее в обратном.Сборы были недолгими: княжна завернула икону в накидку и села на лавку, которая заменяла ей постель, дожидаясь наступления тишины. Гулявшие в горнице офицеры долго не могли угомониться. Краем уха прислушиваясь к звукам их веселья, княжна пыталась обдумать свой дальнейший путь и предугадать все неожиданные опасности, которые могли подстерегать ее впереди. Опасностей этих было великое множество, но пока что главным неудобством княжне представлялась необходимость ехать в платье на мужском кавалерийском седле. Этот способ езды был ей хорошо знаком и казался намного более удобным, нежели дамская посадка боком; но прежде, вздумав прокатиться по-мужски, она всегда надевала подогнанный по ее фигуре мужской охотничий костюм, дававший ей необходимую свободу. Теперь такой возможности не было, строго говоря, пока что у нее не было даже коня, которого еще предстояло достать.Княжна грустно улыбнулась, поймав себя на этих мыслях. “До чего же сильны условности, – подумала она, оправляя на коленях платье. – Речь идет о жизни и смерти, а меня заботят приличия, и я даже себе самой говорю, что коня надобно достать, тогда как на самом деле мне предстоит его попросту украсть. Ну, не смешно ли?”Она прислушалась к своим ощущениям и вздохнула: смешно ей почему-то не было, а было, напротив, одиноко и страшно.Сальная свеча на столе горела, потрескивая и время от времени стреляя искрами. Шум офицерской попойки постепенно затих, и на смену ему пришла тишина, нарушаемая только треском свечки, песенкой сверчка да изредка доносившимся откуда-нибудь храпом усталых людей. Потом свеча погасла. Другой свечи у княжны не было, и она осталась сидеть на лавке в полной темноте, решив подождать еще час-другой, чтобы все в лагере уснули наверняка.Через какое-то время глаза княжны привыкли к темноте, и она стала различать очертания предметов. Ей показалось, что по полу шмыгает какая-то быстрая тень, но прошло еще минут десять, пока княжна сообразила, что видит обыкновенную мышь. С трудом подавив острое желание завизжать на всю деревню, она проворно подобрала под себя ноги. В придачу ко всем ее бедам ей не хватало только мыши. Судьба рискованного предприятия оказалась под угрозой из-за мелкого грызуна, и, сколько ни уговаривала себя Мария Андреевна, твердя, что мыши совершенно не опасны, она никак не могла заставить себя спустить ноги с лавки.Наконец она набралась решимости и осторожно коснулась ступнями пола. Мыши нигде не было видно – вероятно, она удалилась по каким-то своим мышиным делам. Все кругом спали, и княжна поняла, что лучшего времени для побега у нее может просто не быть. Она решительно поднялась, перекрестилась и взяла в руки узелок с иконой.В это время где-то недалеко, как показалось княжне, на околице деревни, грохнул одинокий выстрел. Лагерь французов проснулся – не вдруг, но все-таки очень быстро. Со всех сторон послышались удивленные и встревоженные голоса, повсюду начали загораться огни. Кто-то прокричал команду, залязгало разбираемое оружие, и прямо под окнами комнаты, где ночевала княжна, наметом проскакал какой-то всадник.В доме тоже суетились. Совсем недавно заснувшие офицеры, протяжно зевая и ругаясь сонными голосами, застегивали мундиры, навешивали на себя сабли и на всякий случай проверяли кремни в пистолетах. С крыльца доносился властный голос капитана, отдававшего распоряжения. Снова простучали лошадиные копыта, и кто-то подбежал к капитану с докладом. Княжне удалось разобрать, что речь шла о каком-то драгуне, якобы искавшем капитана Жюно. Все это мало походило на начало боевых действий: больше никто не стрелял, и суета в деревне понемногу начала утихать. Но во дворе дома, где квартировал капитан Жюно, суета, напротив, усиливалась с каждой минутой. По дощатому полу в сенях стучали торопливые сапоги, звенели шпоры, в дом вбегали и выбегали озабоченные хмурые люди. Не в силах справиться с тревожным любопытством, княжна оставила икону на лавке и вышла в сени. Было совершенно очевидно, что побег ее сорвался и что виною тому стали какие-то чрезвычайные обстоятельства. Мария Андреевна с замиранием сердца подумала об Огинских, но тут же прогнала эту нелепую мысль: кузены просто не могли так скоро догнать пешком двигавшийся на рысях кавалерийский полк.На крыльце она лицом к лицу столкнулась с капитаном Жюно. Усатое лицо старого вояки выражало угрюмую озабоченность.– А, сударыня, – сказал он, увидев княжну. – Вы не спите? Это очень кстати. Мне кажется, нам необходимо кое-что обсудить. Сожалею, что не сделал этого еще утром. Каюсь, с моей стороны это была непростительная слабость – решить, что надоедать вам расспросами в вашем положении будет слишком неучтиво.– А теперь ваше мнение переменилось? – надменно спросила княжна, не понимая еще, в чем дело, но по тону капитана догадываясь о приближении неприятностей.– Увы, – ответил Жюно. – Вокруг меня творится какая-то странная путаница, и мне начинает казаться, что вам известно об этом гораздо более моего.– Я не понимаю ваших намеков, сударь, – холодно сказала княжна. – Я хочу спать. С вашего позволения я отправлюсь в свою комнату, чтобы постараться как следует отдохнуть перед завтрашним днем.Капитан учтиво, но весьма решительно загородил собою дверь.– Виноват, принцесса, – сказал он, – но спать вы пойдете тогда, когда я сочту это возможным. Я понимаю, что мои манеры в данный момент оставляют желать много лучшего, но и вы должны меня понять: идет война, и прежде всего я должен думать о долге, и только потом – о манерах.– Не далее как вчера вы утверждали, что не воюете с женщинами, – сказала княжна. – Ваши воззрения слишком быстро меняются, капитан.Капитан Жюно наклонил голову, явно пытаясь совладать с раздражением.– Принцесса, – наконец произнес он подозрительно ровным голосом, – сейчас вы моя гостья, и знайте: всего один шаг отделяет вас от того, чтобы сделаться пленницей. Умоляю вас, не делайте этого шага! Вы что-то знаете, ну, что вам стоит сказать мне? Скажите, что означает вся эта кровавая чепуха, и останемся друзьями!– Простите, капитан, – ответила княжна Мария, – но я действительно не понимаю, о чем вы говорите. Вам отлично известно, что сразу же после ужина я отправилась в свою комнату и не выходила оттуда. Так что же вы хотите от меня узнать? По-. верьте, это не я стреляла на околице!– Стрелял наш часовой, – нехотя проворчал капитан. – Бедняга, он не жилец. Его зарубили саблей, как и… Впрочем, принцесса, это долгий разговор. Не угодно ли вам пройти в дом и ответить на некоторые мои вопросы?– Вы говорите со мной как с гостьей или как с пленницей? – спросила княжна. – Впрочем, это все равно. Я понимаю так, что выбора у меня нет – ни как у гостьи, ни как у пленницы.– Я не стал бы выражаться так прямо, – несколько смягчаясь, ответил капитан, – но в целом это верно. На войне как на войне, сударыня.Войдя в горницу, капитан крикнул, чтобы принесли еще свечей, и, усадив княжну, уселся сам, широко расставив ноги и уперевшись ладонями в колени. Принесли свет. Капитан жестом удалил вестового и стал, собираясь с мыслями, набивать трубку. Княжна, облокотясь на стол, спокойно наблюдала за ним. Капитан исподлобья посмотрел на нее, но, встретившись с безмятежным взглядом Марии Андреевны, торопливо и смущенно потупился. Он действительно испытывал неловкость, будучи поставленным перед необходимостью допрашивать женщину, и не просто женщину, а принцессу; но ось происходивших вокруг странных событий действительно располагалась где-то совсем рядом с нею и не видеть этого мог только слепой.– Сударыня, – сказал он наконец решительно, отложив в сторону так и не закуренную трубку, – прошу вас, выслушайте меня. Поверьте, я не питаю к вам никаких враждебных чувств и всей душой стремлюсь помочь вам поскорее очутиться в привычной и достойной вас обстановке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44