https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_kuhni/Hansgrohe/
Такого рода переломы, обычно случайные, которые врачам приходится вправлять ежедневно, могут быть и повреждением при обороне. Человек вскидывает руку, чтобы отразить нападение, и получает удар по предплечью. Кость ломается. Из-за отсутствия признаков медицинской помощи я полагаю, что этот перелом не случайный, а результат системы жестокого обращения.
Голлиер бережно положил кость на место и наклонился над грудной клеткой. Многие ребра были отломаны и лежали отдельно.
– Ребра, – промолвил он. – Почти две дюжины переломов на различных стадиях заживления. Сросшийся перелом на двенадцатом ребре, полагаю, можно отнести к тому времени, когда мальчику было всего два-три года. На девятом – костная мозоль, свидетельствующая о травме за несколько недель до смерти. Переломы находятся главным образом возле углов грудины. В младенчестве это указывает на неистовую тряску. У детей более старшего возраста – на удары по спине.
Босх подумал о боли, которую испытывал мальчик, о том, что он не мог нормально спать из-за повреждения ребер. Как же ребенок год за годом жил с такой болью?
– Пойду умоюсь, – неожиданно сказал он. – Вы можете продолжать.
И, сунув блокнот с ручкой в руки Эдгару, направился к двери. В коридоре Босх повернул направо. Он знал план этого этажа и помнил, что за ближайшим поворотом коридора есть туалет.
Войдя туда, Босх шагнул к открытой кабине. Его поташнивало, он постоял, но ничего не последовало. Через несколько томительных секунд тошнота прошла.
Когда Босх выходил из кабины, дверь из коридора открылась и вошел оператор Тересы Корасон. Мужчины настороженно посмотрели друг на друга.
– Уйди, – сказал Босх. – Потом вернешься.
Оператор молча повернулся и вышел.
Босх подошел к раковине и взглянул в зеркало. Его лицо раскраснелось. Нагнулся и стал плескать холодной водой в лицо и глаза. Думал о мучениях ребенка.
Я найду того мерзавца.
Он едва не произнес это вслух.
Когда Босх вернулся в прозекторскую, Эдгар дал ему блокнот с ручкой, а Голлиер спросил, хорошо ли он себя чувствует.
– Да, превосходно, – ответил Босх.
– Знаете, – произнес доктор, – мне приходилось работать консультантом по всему миру. В Чили, в Косово, даже во Всемирном торговом центре. И это дело… – Он покачал головой. – Его трудно постичь, – добавил он. – Сталкиваясь с такими делами, невольно думаешь, что, может, мальчику было лучше скорее покинуть земную обитель. Если, конечно, веришь в Бога и в загробную жизнь.
Босх взял с полки бумажное полотенце и стал вытирать лицо.
– А если не веришь?
Голлиер подошел к нему.
– Обязательно нужно верить, – сказал он. – Если мальчик не отправился из этого мира на какой-то более высокий уровень бытия, к чему-то лучшему, то… то думаю, мы все потерпели поражение.
– Помогала вам вера, когда вы перебирали кости во Всемирном торговом центре? – спросил Босх и тут же пожалел о своих резких словах.
Но Голлиера они как будто совершенно не задели. Он заговорил раньше, чем детектив успел извиниться.
– Да, – ответил он. – Ужас стольких напрасных смертей не поколебал моей веры. Наоборот, она окрепла и помогла мне это перенести.
Босх кивнул и бросил полотенце в мусорную корзину.
– Что явилось причиной смерти? – спросил он.
– Ну что ж, давайте забежим вперед, детектив, – сказал доктор. – Все повреждения, обсуждавшиеся и не обсуждавшиеся здесь, в моем заключении будут указаны.
Он вернулся к столу и взял череп. Держа его одной рукой, поднес к груди Босха.
– Здесь мы видим плохое и, возможно, хорошее. На черепе три отчетливые трещины в разных стадиях заживления. Вот первая.
Антрополог указал на область затылка.
– Эта трещина маленькая и зажившая. Затем видим более серьезную травму справа на темени ближе ко лбу. Это повреждение потребовало хирургического вмешательства из-за субдуральной гематомы.
Он очертил пальцем область травмы на передней части темени и указал на пять маленьких аккуратных отверстий, образующих круг.
– Это след трепана. Так называется медицинская пила, которой вскрывают череп для операции или уменьшения давления при опухоли мозга. В данном случае это, видимо, была опухоль из-за гематомы. Трещина и хирургический рубец показывают начало образования перемычки между повреждениями. Новую кость. На мой взгляд, это повреждение и последующая операция произошли за полгода до смерти мальчика.
– Не это повреждение явилось причиной смерти? – спросил Босх.
– Нет. Вот это.
Голлиер снова повернул череп и показал детективам еще одну трещину в затылочной части.
– Компактная паутинообразная трещина без перемычки, без консолидации. Эта травма причинена во время смерти. Компактность ее говорит об ударе огромной силы очень твердым предметом. Наподобие бейсбольной биты.
Босх кивнул и посмотрел на череп. Доктор повернул его так, что на детектива смотрели пустые глазницы.
– На голове есть и другие повреждения, но не летального характера. Носовые кости и скулы имеют новое костное образование после травмы. – Голлиер вернулся к столу и бережно положил череп. – Думаю, детективы, вывод очевиден: этого мальчика постоянно избивали. В конце концов они зашли слишком далеко. Все это будет указано в заключении. – Антрополог отвернулся от стола и добавил: – Знаете, во всем этом есть проблеск надежды. Нечто, способное помочь вам.
– Хирургическое вмешательство, – сказал Босх.
– Совершенно верно. Трепанация черепа – серьезная операция. Где-то должны сохраниться документы. Мальчик должен был находиться под последующим врачебным наблюдением. После операции костный кружок удерживается металлическими зажимами. На черепе их не обнаружено. Полагаю, зажимы удалили во время второй процедуры. И об этом тоже должны существовать записи. Хирургический рубец также помогает датировать кости. Отверстия от трепана, по нынешним меркам, чересчур велики. К середине восьмидесятых годов инструменты стали более совершенными и щадящими, а отверстия меньшими. Надеюсь, все это вам поможет.
– А зубы? По ним можно что-нибудь определить? – спросил Босх.
– Нижней челюсти у нас нет, – ответил Голлиер. – На верхних зубах сохранились только следы посмертного разложения. Это уже является некоей путеводной нитью. Думаю, мальчик принадлежал к низшим слоям общества. Не бывал у зубного врача.
Эдгар снял маску, и она повисла на шее. Выражение его лица было страдальческим.
– Почему мальчик, попав в больницу, не рассказал врачам о том, что с ним происходит? А его учителя, товарищи?
– Детектив, ответ вы знаете не хуже меня, – промолвил доктор. – Дети зависят от родителей. Боятся их и любят, не хотят их лишиться. Иногда невозможно объяснить, почему они не обращаются за помощью.
– А все трещины и переломы? Почему врачи не увидели их и ничего не предприняли?
– Подобные трагические истории встречаются, к сожалению, очень часто. Если родители дали правдоподобное объяснение травмы мальчика, то зачем врачу делать рентгеновские снимки рук, ног или груди? Незачем. И кошмар остается незамеченным.
Эдгар сокрушенно покачал головой и отошел в дальний угол.
– Что еще, доктор? – спросил Босх.
Голлиер просмотрел свои записи и скрестил руки на груди.
– Очень скоро вы получите мое заключение. А от себя лично добавлю, что, надеюсь, вы непременно найдете того, кто так обращался с мальчиком. Эти люди заслуживают самого сурового наказания.
Босх кивнул.
– Отыщем, – сказал Эдгар. – Будьте уверены.
Они распрощались, вышли из здания и направились к своей машине. Босх молча сидел несколько минут, потом завел мотор. Неожиданно он сильно ударил основанием ладони по рулю, и это отозвалось болью в поврежденной стороне груди.
– Знаешь, мне это не внушает веры в Бога, как доктору, – промолвил Эдгар. – Я начинаю верить в пришельцев, зеленых человечков из космоса.
Босх взглянул на него. Эдгар, прислонясь головой к ветровому стеклу, уставился в пол машины.
– Почему?
– Потому что не может человек так обращаться со своим ребенком. Должно быть, спустился космический корабль, пришельцы похитили мальчика и нанесли ему все эти увечья. Единственное объяснение.
– Да, Джерри, мне бы хотелось, чтобы оно появилось в заключении экспертизы. Тогда бы мы просто отправились по домам.
Босх включил скорость.
– Мне нужно выпить.
И стал выезжать со стоянки.
– Мне нет, дружище, – сказал Эдгар. – Я мечтаю увидеть своего парнишку и обнимать его, чтобы стало легче на душе.
Всю дорогу до Паркер-центра они ехали молча.
8
Босх с Эдгаром поднялись в лифте на пятый этаж и направились в научно-исследовательский отдел, где была назначена встреча с Энтони Джеспером, ведущим криминалистом, которому поручили заниматься делом о костях. Джеспер, молодой брюнет с серыми глазами и гладкой кожей, поздоровался с ними и пригласил в лабораторию. Он был в белом халате, колыхавшемся от широких шагов и постоянного движения рук.
– Сюда, ребята, – сказал Джеспер. – Результатов у меня немного, но что есть, представлю.
Он повел их через главную лабораторию, в которой работали несколько криминалистов, в большое помещение с искусственным климатом, где одежда и другие улики лежали на покрытых нержавеющей сталью сушильных столах. Это было единственное место, способное соперничать по запаху гниения с прозекторским этажом.
Джеспер подвел детективов к двум столам, где Босх увидел раскрытый рюкзак и несколько предметов одежды, почерневших от земли и плесени. Еще там был пластиковый пакет для бутербродов, заполненный чем-то черным, сгнившим.
– В рюкзак проникали вода и грязь, – сказал Джеспер. – Насколько я понимаю, постепенно.
Криминалист достал из кармана халата ручку и, растянув, превратил в указку. Ею он пользовался при объяснениях.
– В вашем рюкзаке мы обнаружили три комплекта одежды и сгнивший бутерброд или какую-то еду. Если конкретно, три тенниски, три пары белья, три пары носков. И пакет с едой. Там был конверт, вернее, его остатки. Его здесь нет, он в отделе исследования документов. Но особых надежд, ребята, не питайте. Он в еще худшем состоянии, чем этот бутерброд – если то был бутерброд.
Босх составлял в блокноте список:
– Какие-нибудь метки есть?
Джеспер покачал головой:
– Никаких личных меток ни на рюкзаке, ни на одежде. Но две детали заслуживают внимания. Во-первых, на этой майке есть фирменная марка. «Твердый прибой». Сейчас ее не видно, но я разглядел надпись в ультрафиолетовых лучах. Она идет по всей груди. Может, пригодится вам, может, и нет. «Твердый прибой» – это обозначение скейтбординга.
– Понятно, – сказал Босх.
– Затем наружный клапан рюкзака. – Джеспер откинул его указкой. – Я его слегка отчистил и обнаружил вот что.
Босх наклонился над столом. Рюкзак был из синего брезента. В центре клапана явственно виднелось потемнение в виде большой буквы Б.
– Судя по всему, там была наклейка, – продолжил Джеспер. – Сейчас ее нет, и я, собственно, не знаю, исчезла она до того, как рюкзак закопали, или после. Мне кажется, до. Похоже, ее содрали.
Босх отошел от стола, написал несколько строк в блокноте и взглянул на Джеспера:
– Отлично, Энтони, молодчина. Есть еще что-то?
– На этих вещах нет.
– Тогда пошли в отдел исследования документов.
Джеспер повел их через главную лабораторию в другую, поменьше, где ему понадобилось набрать комбинацию цифр на замке, чтобы войти.
В лаборатории исследования документов стояло два ряда столов, но за ними никто не сидел. На каждом были фонарь подсветки и лупа на гибком держателе. Джеспер подошел к среднему столу во втором ряду. На его именной табличке было написано: «Бернадетт Форнер». Босх знал эту женщину. Они вместе работали над делом, в котором фигурировала поддельная записка о самоубийстве. И не сомневался, что она потрудилась на совесть.
Джеспер взял пластиковый мешок для улик, лежавший посередине стола. Расстегнул молнию и достал из него два прозрачных пластиковых пакета. В одном находился вскрытый коричневый конверт, покрытый черной плесенью. В другом – прямоугольный листок бумаги, разорванный на три части по сгибам, тоже почерневший и тронутый гнилью.
– Вот что происходит, когда промокает бумага, – сказал Джеспер. – У Берни ушел целый день на то, чтобы вскрыть конверт и извлечь письмо. Как видите, оно развалилось по линиям сгибов. И вряд ли нам удастся разобрать, что было написано в письме.
Босх включил фонарь подсветки и положил на него пакеты. Повернул лупу и стал разглядывать конверт с письмом. Ни в одном документе нельзя было ничего разобрать. Он обратил внимание, что на конверте как будто не было марки.
– Черт! – ругнулся Босх.
Он перевернул пакеты и снова уставился на них. К нему подошел Эдгар, словно для того, чтобы подтвердить очевидное.
– Веселенькое дельце, – усмехнувшись, промолвил он.
– Что она теперь будет делать? – спросил Босх Джеспера.
– Видимо, попробует применить красители и иное освещение. Попытается найти что-нибудь, способное реагировать с чернилами, восстанавливать их. Но вчера Берни была настроена не очень оптимистично. Так что, как я уже сказал, особых надежд возлагать на это не стоит.
Босх кивнул и выключил фонарь.
9
У заднего входа в голливудское полицейское отделение стоит скамья с большими, наполненными песком урнами для окурков по бокам. Называется она «код семь», по радиосигналу, обозначающему перерыв или конец смены. В 23 часа 15 минут субботнего вечера Босх сидел там один. Он не курил и сожалел об этом. Он ждал. Скамью тускло освещали лампочки над задней дверью отделения, оттуда была видна автостоянка, принадлежавшая ему и пожарному депо, находившемуся в конце этого городского комплекса.
Босх наблюдал, как возвращались патрульные машины смены с трех до одиннадцати и полицейские направлялись в отделение снять форму, принять душ и выбросить из головы служебные дела, если это возможно. Поглядел на фонарик, который держал в руках, провел большим пальцем по стеклу и ощутил царапины на том месте, где Джулия Брейшер выгравировала номер своего значка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Голлиер бережно положил кость на место и наклонился над грудной клеткой. Многие ребра были отломаны и лежали отдельно.
– Ребра, – промолвил он. – Почти две дюжины переломов на различных стадиях заживления. Сросшийся перелом на двенадцатом ребре, полагаю, можно отнести к тому времени, когда мальчику было всего два-три года. На девятом – костная мозоль, свидетельствующая о травме за несколько недель до смерти. Переломы находятся главным образом возле углов грудины. В младенчестве это указывает на неистовую тряску. У детей более старшего возраста – на удары по спине.
Босх подумал о боли, которую испытывал мальчик, о том, что он не мог нормально спать из-за повреждения ребер. Как же ребенок год за годом жил с такой болью?
– Пойду умоюсь, – неожиданно сказал он. – Вы можете продолжать.
И, сунув блокнот с ручкой в руки Эдгару, направился к двери. В коридоре Босх повернул направо. Он знал план этого этажа и помнил, что за ближайшим поворотом коридора есть туалет.
Войдя туда, Босх шагнул к открытой кабине. Его поташнивало, он постоял, но ничего не последовало. Через несколько томительных секунд тошнота прошла.
Когда Босх выходил из кабины, дверь из коридора открылась и вошел оператор Тересы Корасон. Мужчины настороженно посмотрели друг на друга.
– Уйди, – сказал Босх. – Потом вернешься.
Оператор молча повернулся и вышел.
Босх подошел к раковине и взглянул в зеркало. Его лицо раскраснелось. Нагнулся и стал плескать холодной водой в лицо и глаза. Думал о мучениях ребенка.
Я найду того мерзавца.
Он едва не произнес это вслух.
Когда Босх вернулся в прозекторскую, Эдгар дал ему блокнот с ручкой, а Голлиер спросил, хорошо ли он себя чувствует.
– Да, превосходно, – ответил Босх.
– Знаете, – произнес доктор, – мне приходилось работать консультантом по всему миру. В Чили, в Косово, даже во Всемирном торговом центре. И это дело… – Он покачал головой. – Его трудно постичь, – добавил он. – Сталкиваясь с такими делами, невольно думаешь, что, может, мальчику было лучше скорее покинуть земную обитель. Если, конечно, веришь в Бога и в загробную жизнь.
Босх взял с полки бумажное полотенце и стал вытирать лицо.
– А если не веришь?
Голлиер подошел к нему.
– Обязательно нужно верить, – сказал он. – Если мальчик не отправился из этого мира на какой-то более высокий уровень бытия, к чему-то лучшему, то… то думаю, мы все потерпели поражение.
– Помогала вам вера, когда вы перебирали кости во Всемирном торговом центре? – спросил Босх и тут же пожалел о своих резких словах.
Но Голлиера они как будто совершенно не задели. Он заговорил раньше, чем детектив успел извиниться.
– Да, – ответил он. – Ужас стольких напрасных смертей не поколебал моей веры. Наоборот, она окрепла и помогла мне это перенести.
Босх кивнул и бросил полотенце в мусорную корзину.
– Что явилось причиной смерти? – спросил он.
– Ну что ж, давайте забежим вперед, детектив, – сказал доктор. – Все повреждения, обсуждавшиеся и не обсуждавшиеся здесь, в моем заключении будут указаны.
Он вернулся к столу и взял череп. Держа его одной рукой, поднес к груди Босха.
– Здесь мы видим плохое и, возможно, хорошее. На черепе три отчетливые трещины в разных стадиях заживления. Вот первая.
Антрополог указал на область затылка.
– Эта трещина маленькая и зажившая. Затем видим более серьезную травму справа на темени ближе ко лбу. Это повреждение потребовало хирургического вмешательства из-за субдуральной гематомы.
Он очертил пальцем область травмы на передней части темени и указал на пять маленьких аккуратных отверстий, образующих круг.
– Это след трепана. Так называется медицинская пила, которой вскрывают череп для операции или уменьшения давления при опухоли мозга. В данном случае это, видимо, была опухоль из-за гематомы. Трещина и хирургический рубец показывают начало образования перемычки между повреждениями. Новую кость. На мой взгляд, это повреждение и последующая операция произошли за полгода до смерти мальчика.
– Не это повреждение явилось причиной смерти? – спросил Босх.
– Нет. Вот это.
Голлиер снова повернул череп и показал детективам еще одну трещину в затылочной части.
– Компактная паутинообразная трещина без перемычки, без консолидации. Эта травма причинена во время смерти. Компактность ее говорит об ударе огромной силы очень твердым предметом. Наподобие бейсбольной биты.
Босх кивнул и посмотрел на череп. Доктор повернул его так, что на детектива смотрели пустые глазницы.
– На голове есть и другие повреждения, но не летального характера. Носовые кости и скулы имеют новое костное образование после травмы. – Голлиер вернулся к столу и бережно положил череп. – Думаю, детективы, вывод очевиден: этого мальчика постоянно избивали. В конце концов они зашли слишком далеко. Все это будет указано в заключении. – Антрополог отвернулся от стола и добавил: – Знаете, во всем этом есть проблеск надежды. Нечто, способное помочь вам.
– Хирургическое вмешательство, – сказал Босх.
– Совершенно верно. Трепанация черепа – серьезная операция. Где-то должны сохраниться документы. Мальчик должен был находиться под последующим врачебным наблюдением. После операции костный кружок удерживается металлическими зажимами. На черепе их не обнаружено. Полагаю, зажимы удалили во время второй процедуры. И об этом тоже должны существовать записи. Хирургический рубец также помогает датировать кости. Отверстия от трепана, по нынешним меркам, чересчур велики. К середине восьмидесятых годов инструменты стали более совершенными и щадящими, а отверстия меньшими. Надеюсь, все это вам поможет.
– А зубы? По ним можно что-нибудь определить? – спросил Босх.
– Нижней челюсти у нас нет, – ответил Голлиер. – На верхних зубах сохранились только следы посмертного разложения. Это уже является некоей путеводной нитью. Думаю, мальчик принадлежал к низшим слоям общества. Не бывал у зубного врача.
Эдгар снял маску, и она повисла на шее. Выражение его лица было страдальческим.
– Почему мальчик, попав в больницу, не рассказал врачам о том, что с ним происходит? А его учителя, товарищи?
– Детектив, ответ вы знаете не хуже меня, – промолвил доктор. – Дети зависят от родителей. Боятся их и любят, не хотят их лишиться. Иногда невозможно объяснить, почему они не обращаются за помощью.
– А все трещины и переломы? Почему врачи не увидели их и ничего не предприняли?
– Подобные трагические истории встречаются, к сожалению, очень часто. Если родители дали правдоподобное объяснение травмы мальчика, то зачем врачу делать рентгеновские снимки рук, ног или груди? Незачем. И кошмар остается незамеченным.
Эдгар сокрушенно покачал головой и отошел в дальний угол.
– Что еще, доктор? – спросил Босх.
Голлиер просмотрел свои записи и скрестил руки на груди.
– Очень скоро вы получите мое заключение. А от себя лично добавлю, что, надеюсь, вы непременно найдете того, кто так обращался с мальчиком. Эти люди заслуживают самого сурового наказания.
Босх кивнул.
– Отыщем, – сказал Эдгар. – Будьте уверены.
Они распрощались, вышли из здания и направились к своей машине. Босх молча сидел несколько минут, потом завел мотор. Неожиданно он сильно ударил основанием ладони по рулю, и это отозвалось болью в поврежденной стороне груди.
– Знаешь, мне это не внушает веры в Бога, как доктору, – промолвил Эдгар. – Я начинаю верить в пришельцев, зеленых человечков из космоса.
Босх взглянул на него. Эдгар, прислонясь головой к ветровому стеклу, уставился в пол машины.
– Почему?
– Потому что не может человек так обращаться со своим ребенком. Должно быть, спустился космический корабль, пришельцы похитили мальчика и нанесли ему все эти увечья. Единственное объяснение.
– Да, Джерри, мне бы хотелось, чтобы оно появилось в заключении экспертизы. Тогда бы мы просто отправились по домам.
Босх включил скорость.
– Мне нужно выпить.
И стал выезжать со стоянки.
– Мне нет, дружище, – сказал Эдгар. – Я мечтаю увидеть своего парнишку и обнимать его, чтобы стало легче на душе.
Всю дорогу до Паркер-центра они ехали молча.
8
Босх с Эдгаром поднялись в лифте на пятый этаж и направились в научно-исследовательский отдел, где была назначена встреча с Энтони Джеспером, ведущим криминалистом, которому поручили заниматься делом о костях. Джеспер, молодой брюнет с серыми глазами и гладкой кожей, поздоровался с ними и пригласил в лабораторию. Он был в белом халате, колыхавшемся от широких шагов и постоянного движения рук.
– Сюда, ребята, – сказал Джеспер. – Результатов у меня немного, но что есть, представлю.
Он повел их через главную лабораторию, в которой работали несколько криминалистов, в большое помещение с искусственным климатом, где одежда и другие улики лежали на покрытых нержавеющей сталью сушильных столах. Это было единственное место, способное соперничать по запаху гниения с прозекторским этажом.
Джеспер подвел детективов к двум столам, где Босх увидел раскрытый рюкзак и несколько предметов одежды, почерневших от земли и плесени. Еще там был пластиковый пакет для бутербродов, заполненный чем-то черным, сгнившим.
– В рюкзак проникали вода и грязь, – сказал Джеспер. – Насколько я понимаю, постепенно.
Криминалист достал из кармана халата ручку и, растянув, превратил в указку. Ею он пользовался при объяснениях.
– В вашем рюкзаке мы обнаружили три комплекта одежды и сгнивший бутерброд или какую-то еду. Если конкретно, три тенниски, три пары белья, три пары носков. И пакет с едой. Там был конверт, вернее, его остатки. Его здесь нет, он в отделе исследования документов. Но особых надежд, ребята, не питайте. Он в еще худшем состоянии, чем этот бутерброд – если то был бутерброд.
Босх составлял в блокноте список:
– Какие-нибудь метки есть?
Джеспер покачал головой:
– Никаких личных меток ни на рюкзаке, ни на одежде. Но две детали заслуживают внимания. Во-первых, на этой майке есть фирменная марка. «Твердый прибой». Сейчас ее не видно, но я разглядел надпись в ультрафиолетовых лучах. Она идет по всей груди. Может, пригодится вам, может, и нет. «Твердый прибой» – это обозначение скейтбординга.
– Понятно, – сказал Босх.
– Затем наружный клапан рюкзака. – Джеспер откинул его указкой. – Я его слегка отчистил и обнаружил вот что.
Босх наклонился над столом. Рюкзак был из синего брезента. В центре клапана явственно виднелось потемнение в виде большой буквы Б.
– Судя по всему, там была наклейка, – продолжил Джеспер. – Сейчас ее нет, и я, собственно, не знаю, исчезла она до того, как рюкзак закопали, или после. Мне кажется, до. Похоже, ее содрали.
Босх отошел от стола, написал несколько строк в блокноте и взглянул на Джеспера:
– Отлично, Энтони, молодчина. Есть еще что-то?
– На этих вещах нет.
– Тогда пошли в отдел исследования документов.
Джеспер повел их через главную лабораторию в другую, поменьше, где ему понадобилось набрать комбинацию цифр на замке, чтобы войти.
В лаборатории исследования документов стояло два ряда столов, но за ними никто не сидел. На каждом были фонарь подсветки и лупа на гибком держателе. Джеспер подошел к среднему столу во втором ряду. На его именной табличке было написано: «Бернадетт Форнер». Босх знал эту женщину. Они вместе работали над делом, в котором фигурировала поддельная записка о самоубийстве. И не сомневался, что она потрудилась на совесть.
Джеспер взял пластиковый мешок для улик, лежавший посередине стола. Расстегнул молнию и достал из него два прозрачных пластиковых пакета. В одном находился вскрытый коричневый конверт, покрытый черной плесенью. В другом – прямоугольный листок бумаги, разорванный на три части по сгибам, тоже почерневший и тронутый гнилью.
– Вот что происходит, когда промокает бумага, – сказал Джеспер. – У Берни ушел целый день на то, чтобы вскрыть конверт и извлечь письмо. Как видите, оно развалилось по линиям сгибов. И вряд ли нам удастся разобрать, что было написано в письме.
Босх включил фонарь подсветки и положил на него пакеты. Повернул лупу и стал разглядывать конверт с письмом. Ни в одном документе нельзя было ничего разобрать. Он обратил внимание, что на конверте как будто не было марки.
– Черт! – ругнулся Босх.
Он перевернул пакеты и снова уставился на них. К нему подошел Эдгар, словно для того, чтобы подтвердить очевидное.
– Веселенькое дельце, – усмехнувшись, промолвил он.
– Что она теперь будет делать? – спросил Босх Джеспера.
– Видимо, попробует применить красители и иное освещение. Попытается найти что-нибудь, способное реагировать с чернилами, восстанавливать их. Но вчера Берни была настроена не очень оптимистично. Так что, как я уже сказал, особых надежд возлагать на это не стоит.
Босх кивнул и выключил фонарь.
9
У заднего входа в голливудское полицейское отделение стоит скамья с большими, наполненными песком урнами для окурков по бокам. Называется она «код семь», по радиосигналу, обозначающему перерыв или конец смены. В 23 часа 15 минут субботнего вечера Босх сидел там один. Он не курил и сожалел об этом. Он ждал. Скамью тускло освещали лампочки над задней дверью отделения, оттуда была видна автостоянка, принадлежавшая ему и пожарному депо, находившемуся в конце этого городского комплекса.
Босх наблюдал, как возвращались патрульные машины смены с трех до одиннадцати и полицейские направлялись в отделение снять форму, принять душ и выбросить из головы служебные дела, если это возможно. Поглядел на фонарик, который держал в руках, провел большим пальцем по стеклу и ощутил царапины на том месте, где Джулия Брейшер выгравировала номер своего значка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38