– Вовсе нет.
– Нет? Но откуда мне было знать, в каком именно случае закон защитит меня, его жену? И что гораздо важнее, поможет убедить его влиятельную родню в том, что они не должны подозревать Родерика, пусть сам несет ответственность перед моими разгневанными родичами? Другие Макай, те из них, которых мне довелось повстречать, производили впечатление людей довольно хороших, справедливых и честных и были ко мне добры. Вся беда в том, что я долго не могла понять, что представляет собой Родерик на самом деле. А когда поняла, не стала будоражить всю свою семью. Это могло стоить им жизни. Тем более что я не была уверена в своих предположениях.
– Я заставлю его заплатить за все, – торжественно пообещал Пейтон, коснувшись губами ее лба.
Она была глубоко тронута его словами и прозвучавшей в них искренностью. Радость охватила Кирсти. Значит, Пейтон любит ее по-настоящему, она для него не просто очередная любовница. Однако здравый смысл взял верх над эмоциями. Пейтон – настоящий рыцарь. Он пообещал отомстить потому, что имел идеалы, потому, что ему противна была сама мысль о том, что человек одного с ним сословия смеет так нагло нарушать все законы рыцарства.
Жаль, что он не следовал с должным усердием придворным законам любви, которые предписывают обожать свою даму издалека, подумала она, сдержав улыбку. Тогда бы у него не было столько амурных приключений, да и она не лежала бы сейчас в его постели. Кирсти придвинулась к нему и, положив голову ему на грудь, улыбнулась. И они не лежали бы сейчас в постели совершено обнаженные, что, впрочем, было бы большой потерей.
– Очень мило с твоей стороны, – прошептала она, целуя его.
– Мило? По-твоему, торжественный обет отомстить за чью-то обиду – это мило?
Не обращая внимания на его возмущение, она сказала:
– Дай обет, что защитишь детей. Они нуждаются в защитнике больше, чем я.
– Не уверен. Кстати, Кирсти, очень скоро нам придется сообщить твоей семье хоть что-то. Этот мальчик, которого ты отослала к ним, вполне может порассказать им такого, что они немедленно захотят узнать всю правду. И если это произойдет, если они заподозрят что-то и принудят того мальчика, твоего брата Юдарда, или твою тетку рассказать им все, ведь они обязательно приедут, да?
Припомнив, какого страху способны были нагнать на кого угодно ее братцы, даже Юдард, если обстоятельства принуждали его к тому, Кирсти села в постели. Разглаживая одной рукой бархатное одеяло, она пыталась сообразить, не зря ли перепугалась. Честно говоря, она сама давно удивлялась, как это ее брат Юдард сумел сохранить все ее тайны? Хотя и ему она никогда не рассказывала всего. Юдард, ее брат-близнец, явно чувствовал, что сестра чего-то недоговаривает, но никогда не давил на нее, кроме того, необходимость спасать детей поглощала их почти целиком. Прочие ее братья тоже пожалели бы детей, но обязательно стали бы требовать рассказать всю правду, заподозри они хоть на мгновение, что она что-то скрывает.
– Кирсти? – Пейтон тоже сел, провел рукой по ее волосам.
– Конечно, они приедут, – спокойно проговорила она. – Юдард – мой брат-близнец, и я совершенно уверена, что он с самого начала почувствовал, что я рассказываю ему не все, но прежде чем он получил возможность как следует на меня надавить, возникла настоятельная необходимость заняться спасением и устройством детей, и на это ушло все время. Остальные братья замечали, конечно, что время от времени на наших землях стали появляться новые люди, но их легко можно провести – и удавалось до сих пор проводить – с помощью всяких неопределенных россказней о милосердии и благотворительности. Все знали, что мы с Юдардом всегда подбирали бездомных. Но вот Майкл? – Она покачала головой. – Конечно, я объяснила ему, почему многое храню в тайне от моей семьи, но не уверена, что он на самом деле все понял. К тому же, если Родерик сообщил им, что я утонула, или до них дошли слухи о том, что он всем и каждому говорит об этом, мои братцы немедленно вспомнят о Майкле и устроят ему настоящий допрос.
– Значит, надо немедленно сообщить твоей семье, что ты жива и что не следует верить слухам.
– Это взбудоражит их еще больше.
– Ага. Пять долгих лет ты держала их в неведении, не желая подвергать опасности. Может, хватит? – Мягким движением он снова уложил ее и сам прилег рядом. – К тому же я не уверен, что они будут тебе признательны за твою сдержанность.
– Конечно же, они возмутятся, вся эта банда глупых и упрямых гордецов. А мой отец ничем не лучше их.
– Скорее всего он возглавит эту банду гордецов, когда они очертя голову ринутся наконец тебе на выручку. – Рука его скользнула вверх, легла на ее грудь, отчего сосок, как с восторгом отметил Пейтон, немедленно напрягся.
На мгновение Кирсти совершенно забыла, о чем они говорили. Одного его прикосновения было достаточно, чтобы разбудить дремлющие желания. Его пальцы лишь задели сосок – и она уже изнемогает от страсти. Как настоящая распутница, подумала Кирсти. Мысль эта не привела ее в ужас, но она тут же вспомнила, что один только Пейтон будил в ней подобные желания. К тому же она понимала, что, хоть у нее и перехватывало дыхание при виде его мужественной красоты, совершенно необязательно давать волю страстям всякий раз, когда он обнимет ее. Он был красив не только лицом, но и душой. Его не оставили равнодушным злоключения детей, он пришел в ярость, узнав, как гнусно обращался с ней Родерик.
– Да, – заставила она себя вымолвить наконец. – Без папы, конечно, не обойдется, тем более что он сочтет себя оскорбленным и обманутым Родериком. Он-то думал, что очень удачно выдал меня замуж с таким маленьким приданым. Выкуп за невесту тоже оказался весьма соблазнительным. Папа, конечно, будет переживать, что не разглядел в женихе негодяя.
Пейтон зашевелился и вдруг оказался на ней, принялся легонько пристраиваться меж ее ног. Он подумал, что девушка, лежащая сейчас под ним, подходит ему идеально. Он вовсе не скучал по изощренным проявлениям буйных страстей, к которым успел привыкнуть, а просто наслаждался тем, что ее гибкое, мягкое тело обвивает его.
Нет, близость с ней вовсе не положила конец его одержимости. Но неприметным образом изменила природу этой одержимости. Теперь, вместо того чтобы предаваться мечтам о том, как он будет любить ее, он думал о том, как это прекрасно – любить ее и когда наконец можно будет снова этим заняться. Держа в ладонях ее маленькие упругие груди и касаясь языком нежной шелковистой кожи, он полагал, что будет последним дураком, если упустит эту девушку.
– Итак, мне следует приготовиться к тому, что твоя родня нанесет мне визит. – И мысленно выругал себя за глупость, когда почувствовал, как она сразу напряглась.
Сама мысль о том, что ее родня узнает про нее и Пейтона, оставила в ее душе только одно желание: как можно скорее выскочить из постели, схватить в охапку одежду и, отыскав щель потемнее, забиться в нее и никогда не вылезать наружу. К несчастью, бежать было некуда. К тому же не следовало забывать о Родерике, от которого исходила реальная опасность, и о том, что надо защищать детей. Да и не могла она оставить Пейтона одного, бросить его на растерзание своим родичам, особенно в том случае, если они прознают, что она делила с ним ложе. Пейтона же, похоже, не слишком встревожила перспектива встречи с ее родней, но не исключено, что спокойствие его проистекало от его самоуверенности или же от непонимания ситуации. Ведь ему еще ни разу не приходилось оказываться лицом к лицу с разъяренными Кинлохами.
– Ты ничего не можешь с этим поделать, – сказал Пейтон, покрывая горячими поцелуями ее шею.
Когда поцелуи сместились ниже, к ее груди, Кирсти ахнула:
– Ах, как хорошо, как удивительно хорошо! – С трудом вернув себе самообладание, она вспомнила, о чем они только что говорили, и добавила: – Может, мне и правда послать им весточку.
– Мы проработаем текст письма завтра утром.
– Может, утром мне придется бежать.
– Нет, тебе больше не придется бежать.
–Но он приведет собак, – проговорила она дрожащим голосом, что, впрочем, неудивительно, ибо дыхание ее участилось.
– Ведь ты выбрала меня своим защитником, да?
– Да.
– Ну и позволь своему защитнику защищать тебя так, как он сочтет нужным. Я поклялся оберегать тебя и детей. – Он продолжал ласкать ее так, как умел он один, и довел ее до исступления. Но и сам уже был на пределе и обрадовался, когда Кирсти потребовала, чтобы он перестал дразнить ее и занялся делом.
Пейтон вошел в нее, и, когда стал ласкать губами ее сосок, она так забилась в его объятиях, что он едва не впал в беспамятство вместе с ней. «Эта женщина сведет меня в могилу», – подумал Пейтон, распростершись на Кирсти и все еще дрожа мелкой дрожью после пика страсти. Он взглянул на нее: она лежала, раскинув руки и закрыв глаза. На мгновение он решил, что она впала в обморочное состояние, но это ему показалось. Он слабо улыбнулся. Вот, если бы от его ласк она действительно упала в обморок, тут было бы чем гордиться, но и сознание того, что его ласки довели ее до полного изнеможения, доставило ему огромное удовольствие.
Когда способность соображать постепенно вернулась к нему, он вдруг с пронзительной ясностью понял, что все еще находится внутри Кирсти. Он не выскочил, не пролил свое семя на простыни. Так было с самого начала. С другими женщинами, делившими с ним ложе, он держал себя под контролем. Все его братья и кузены всегда поражались его способности к самоконтролю и говорили, что это природный дар. Но с Кирсти самоконтроль не срабатывал. Всякий раз, когда он чувствовал, что семяизвержение подступает, он не выскакивал, даже не пытался. Наоборот, стремился проникнуть как можно глубже в недра ее гибкого тела и остаться в нем как можно дольше, наполняя ее своим семенем.
Тело ее напряглось, и он почувствовал, что сам напрягается снова, внутри ее. И дело тут было не в самоконтроле. Он намеренно оставлял свое семя в ней, надеясь, что она забеременеет и окажется связанной с ним навсегда. Это была своего рода хитрость, даже коварство – качества, как он полагал, не присущие ему.
Вдруг Пейтон почувствовал, что Кирсти напряглась, но не от страсти. Он забыл, что Кирсти совершенно неопытна в делах любовных, к тому же не уверена в его чувствах, и не освященный церковью союз тревожит ее. Взяв девушку за подбородок, он повернул ее лицо к себе и быстро поцеловал в губы.
– Ты беспокоишься из-за сущих пустяков, мой темноволосый ангел, – проговорил он и погладил ее по пылавшей щеке.
– По-твоему, это пустяки? – прошептала она. Она была бы рада не переживать, не тревожиться о том, что поведение ее распутно, и то, что она совершает, по всем известным ей законам является грехом. – Я бесстыжая, – прошептала она. – Ты должен испытывать ко мне отвращение.
– Я восхищаюсь тобой.
– Ну да, конечно, потому что получаешь, что хочешь.
– Верно. – Он ответил улыбкой на ее обиженный взгляд, но сразу же посерьезнел. – Ты изумительно страстная женщина, Кирсти. Поверь мне на слово, я знаю, о чем говорю, утверждая, что это – дар, нечто, чем следует гордиться и наслаждаться. Нельзя подавлять в себе столь прекрасное чувство из-за глупой стыдливости и боязни совершить грех. Ведь ты по своей воле пришла ко мне.
Кирсти не нравилось, что ее страхи и тревоги омрачают то прекрасное, что связывало ее с Пейтоном. И хотя он сделал все, чтобы заманить ее в свою спальню, решение лечь с ним в постель она приняла самостоятельно. И с этой мыслью ей придется смириться. Роман с Пейтоном скорее всего окажется непродолжительным, и она будет дурой из дур, если испортит его мрачными мыслями о грехе. Никто в доме не изменил к ней своего отношения из-за того, что она стала любовницей Пейтона, и по крайней мере сейчас для нее это главное. Насладившись друг другом сверх меры, они уснули усталые и счастливые.
На рассвете Пейтон проснулся. И сразу потянулся к Кирсти. Но в этот момент в дверь постучали.
– Родерик со своими прихвостнями сворачивают к нашей улице, – объявил Йен.
Глава 11
Кирсти, как ни старалась, не могла сохранить спокойствие. Впрочем, о спокойствии в ближайшее время придется скорее всего забыть. После сообщения Йена Кирсти и Пейтон отнесли сонных детей в подвал. И вот теперь она сидела, скорчившись, в маленькой темной каморке вместе с шестью детьми. Ей оставалось только молиться, чтобы Родерик не прорвался через оборону Пейтона.
Она вновь окинула взглядом убежище, которое Пейтон приготовил для них. Тайник был освещен единственной свечой, и она получила строжайший приказ немедленно затушить свечу, как только услышит, что кто-то входит в эту часть подвала. Как ни странно, здесь было совершенно сухо и не пахло ничем противным. На полу лежали одеяла, соломенные тюфяки, стоял ночной горшок, имелся запас питья и еды. Очень скоро стало понятно, что дети еще не забыли, как следует прятаться в темных углах, и сидели тихо, словно мыши.
– Что за вонь? – прошептал, склонившись к ней, Каллум.
Кирсти тоже почувствовала какой-то отвратительный запах и зажала нос. Когда запах немного ослабел, она сообразила, что это очень крепкая смесь, которую использовали для мытья полов, а главное, чтобы уничтожить блох и других насекомых. Видимо, Элис не стала разбавлять смесь, заготовленную впрок и хранившуюся в сарайчике на задах дома. Поскольку основу смеси составляла мужская моча, то собаки могут почуять здесь только Пейтона и Йена, если вообще не потеряют здесь чутье.
– Воняет как мо… – начала было Мойра, едва слышно.
–Да – быстро прервала ее Кирсти. – Это собьет со следа собак. Они не смогут нас учуять.
– Они вообще ничего не смогут учуять еще недели две, если нюхнут это разок, – заметил Каллум.
– Мама собирается весь дом этим провонять? – спросил Дэвид.
Кирсти так удивилась, что Дэвид зовет Крошку Элис матерью, что не сразу ответила.
– Надеюсь, что нет. Но мы не должны жаловаться на запах, ведь сделано все ради нас. Потом все вместе поможем ей отмывать эту дрянь. – Кирсти с трудом сдержала улыбку, увидев выражение отчаяния, промелькнувшее на детских лицах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34