— удалось наконец вставить Синтии. — Разреши представить тебе моего старого друга и нашего соседа, мистера Артура Марриотта.— Очень приятно. Синтия вам рассказывала, как мы с ней познакомились в Индии? Она проявила ко мне такую доброту! Она чудная… Я бесконечно рада, что я здесь, мне необходим отдых на природе… Надеюсь, мы будем с вами видеться.Сара взглянула на Артура из-под длинных ресниц. Синтия, наблюдая, подумала, как забавно было бы узнать мнение Артура о ее гостье. Вряд ли ему часто доводилось встречать женщин, хоть отдаленно похожих на эту райскую птичку.— Мне все о вас интересно! — заявила Сара Артуру через несколько минут.Синтия оставила их вдвоем, а сама пошла посмотреть, как Грейс управляется с багажом, и попросить для Сары чаю. Вернувшись в гостиную с подносом, , она увидела, что Сара и Артур, наклонившись друг к другу, заговорщически беседуют о чем-то.— Речь идет о тебе, — сообщила ей Сара.— Какой ужас! — воскликнула Синтия. — Разве нельзя найти другую тему?Мистер Марриотт считает, что тебе нужно поправиться. А мне — похудеть. Две разные диеты в доме — задача не из легких. Но, наверно, твоя кухарка справится.— Что касается меня, то, по-моему, отдых и покой важнее питания, — заметила Синтия.— Но где же еще найдешь такое божественное место для отдыха! — воскликнула Сара. — Или более очаровательную компанию, — добавила она, кокетливо глядя на Артура. — Вы, конечно, согласны со мной, мистер Марриотт?Артур встал.— Мне пора, — сказал он. — Ты не возражаешь, если я вскорости навещу тебя снова, Синтия?— Приезжай непременно!— Навестите и меня, — предложила Сара. — Мне тоже нужен отдых, но более активный, слишком уж здесь тихо и спокойно.Она кокетливо глядела поверх края чашки, и Синтии стало смешно — Артур даже не заметил этого. Он попрощался с дамами и направился к двери.— Тебя не надо провожать, найдешь, как выйти? — спросила Синтия.— Конечно, найду. До свидания.Когда он ушел, Сара, подливая себе чая, вопросительно посмотрела на Синтию. Та молчала.— Ну же, — сказала гостья, — кто этот многословный верзила?Синтия рассмеялась.— Его зовут Артур Марриотт.— Это я усвоила, — заметила Сара. — Хотелось бы знать, какое место он занимает в твоей юной жизни?— Он старинный друг нашей семьи, — уточнила Синтия.— И?.. — поинтересовалась Сара.— Никакого «и», — ответила Синтия. — Похож он на человека, который может меня интересовать?Сара пожала плечами:— Тут не угадаешь. К тому же в наши дни нельзя быть чересчур разборчивой. Богат?— Что называется, хорошо обеспечен. Он фермер, если тебе интересно, откуда у него деньги.— Фермер?Сара сморщила нос.— Занимается сельским хозяйством, если тебе так больше нравится.— Для меня это значит тупая деревенщина, но могло быть и хуже, дорогая.— Сара, не берись выдавать меня замуж, — улыбнулась Синтия. — И не вздумай подыскивать мне мужа. Я замуж не собираюсь, ни за кого. И оставим этот разговор.Сара издала полное ужаса восклицание:— Но ты должна непременно выйти замуж! В жизни не слыхала подобной глупости. В твоем возрасте превратиться в вековуху! Да и кому охота быть старой девой?— Не вздумай подыскивать мне мужа, — приказала Синтия. — А что, если ты займешься Артуром сама?— Он молод для меня, — рассудила Сара. — И вообще, можешь ты себе представить, чтобы я постоянно жила в деревне? И все же не знаю, — поглядев в окно, произнесла она задумчиво. — Такой сад! Поглядишь и подумаешь, какие мы дураки — нам подавай душный город, пыль, дым, сутолоку. Но тебе известно, в чем причина? Истинная причина!Сара вдруг посерьезнела.— Пожалуй, нет, — призналась Синтия. — В чем же?— Одиночество. Женщины цепляются за город, спасаясь от одиночества. Совсем нетрудно посмеиваться, подшучивать, делать вид, будто презираешь деревенщину — счастливых сельских жителей… А на самом деле мы им завидуем, вот и все. Завидуем их счастью, ведь они всегда довольны жизнью.Через мгновение Сара обернулась с улыбкой.— Я навожу на тебя смертную тоску, дорогая, верно? Пойдем, покажи мою комнату. Надо распаковать вещи, умыться, я вся в пыли.Грейс разберет твои чемоданы, так что не спеши, но, конечно, если хочешь, пойди и умойся.Она направилась к двери, Сара за ней.— Что за очаровательная комната! — восхитилась гостья. — Здесь словно в жилище феи. Серая гамма, и занавеси в пастельных тонах — дивная акварель. — В дверях она остановилась у большого пейзажа. — Послушай, какое великолепное здание! Это где-нибудь здесь?— Это «Березы», — тихо сказала Синтия. — Раньше принадлежала нашей семье. Моя вилла — часть усадьбы.— «Березы», — повторила Сара. — Прелестное название, и что за великолепный дом! Как ты могла расстаться с ним?— Пришлось.— А кто купил?— Один человек, его зовут Роберт Шелфорд.— Очень богат, должно быть? Старик?— Нет.— Женат?— По-моему, нет…Сара загорелась интересом.— Надо с ним познакомиться. От виллы туда далеко?— Чуть больше мили.Сара внимательно поглядела на подругу:— Дорогая, у тебя такой вид, будто тебя это вовсе не касается. Чем он тебе не угодил?— Ничем. Просто мистер Шелфорд меня не интересует.Сару нелегко было провести.— Ты не умеешь врать. Может быть, ты к нему испытываешь неприязнь, но уж никак не безразличие. Я хочу с ним познакомиться!— Вряд ли это возможно… во всяком случае, до твоего отъезда.Сара улыбнулась веселой, озорной, обескураживающей улыбкой и многозначительно бросила:— Посмотрим… Глава четвертая Роберт Шелфорд через парадную дверь вошел в огромный холл, постоял, полюбовался панелями резного дуба, витражами высоких окон с геральдическими изображениями, зеркалами в золоченых резных рамах, великолепным камином и узорными, поблекшими от времени ковра ми на старинном сияющем паркете.Знатоки ему говорили, что холл в «Березах» — бесподобный образец стиля своего периода, но для нового хозяина он представлял собой нечто большее, чем интерьер редкой красоты и совершенства. Роберт сам не мог бы себе объяснить, почему испытывает здесь глубокое внутреннее удовлетворение, какого не ощущал никогда прежде, созерцая творения рук человеческих.Временами Роберту Шелфорду казалось, будто дом — одушевленное существо. Он полюбил его, и это было не просто любование, а глубокое, истинное чувство.Он уже пересек холл, когда с лестницы его окликнули.По ступеням спускалась старая женщина, маленького роста и непомерной толщины, с морщинистым темно-кофейного цвета лицом — типичная негритянка из Латинской Америки.— Привет, Зелли! Что еще стряслось?Роберт Шелфорд улыбнулся ей ласково.— Масса Роберт, масса Роберт. — Зелли спешила к нему, тяжело дыша от возбуждения. — Масса Роберт, она приехала.— Приехала? — быстро переспросил Роберт, тут же поняв, кто.— Говорит, телеграмму посылала — горничная ее тоже говорит, да, верно, адрес перепутала. Горничная — дура, сразу видно. Нам не подойдет.— Не все ли равно, какая горничная, — нетерпеливо оборвал Роберт. — Где она?— В гостиной. Я спросила: может, она чаю хочет или поесть, — говорит, нет. Ах, масса Роберт, ну до чего красивая!Последние слова Зелли повисли в воздухе — хозяин уже торопливо шагал по широкому коридору к гостиной. Подойдя к дверям, помедлил, словно не решаясь войти, затем, глубоко вздохнув, повернул ручку и отворил дверь.Широкое окно просторной гостиной выходило на озеро. Солнце пробивалось сквозь ромбовидные стекла, озаряя дивным, словно призрачным, сиянием юную девушку, и Роберту почудилось на миг, будто перед ним неземное существо.Он молчал, выжидая. Девушка обернулась. Роберт медленно подошел к гостье и остановился.Она была невысокого роста, но необыкновенно стройна и грациозна, — огромные глаза в густых темных ресницах, нежный, изящный овал лица, тонкие прелестные черты.Гостья сняла шляпу, и солнце зажгло золотисто-медные отсветы в темных волосах. Кожа, словно лепестки магнолий, — только в Латинской Америке у самых юных красавиц такая кожа. Гордая осанка, умение держаться тоже отличали ее от ровесниц-англичанок.Она спокойно ждала, не выказывая ни смущения, ни растерянности под пристальным взглядом Роберта. Наконец румяные губы приоткрылись в улыбке, и раздался нежный голос:— Я — Микаэла.— А я — твой отец, — проговорил Роберт с легкой запинкой.Казалось, из них двоих только он испытывал смущение.Микаэла протянула руку — маленькая, хрупкая кисть с длинными тонкими пальцами. Роберт поднес ее к губам.— Добро пожаловать домой, — сказал он просто. Микаэла снова улыбнулась, и Роберт подумал, что в жизни не видал такой обворожительной улыбки — она делала пленительное лицо еще более чарующим, от одного взгляда на юную красавицу перехватывало дыхание.— Я не думал, что ты приедешь сегодня, иначе ждал бы у порога.— Я прилетела из Нью-Йорка. Знаю, мне следовало бы добираться морем, но я плохо переношу качку. Лучше самолетом. Полет прошел так однообразно — ни легкого волнения, ни ощущения опасности.— Давай сядем.Роберт указал на выложенный подушками широкий подоконник.— Итак, ты любишь приключения, — сказал он. — И даже если они опасны?— Я обожаю приключения, — ответила она. — И самое удивительное приключение, о каком молено только мечтать, — встреча с тобой.— Тебя она не пугала?— Пугала? Почему? Разве я должна тебя бояться? — спросила Микаэла без малейшего лукавства, и Роберт, наклонившись к ней, снова взял ее руку в свои ладони.— Микаэла, мы должны все поставить на свои места, ведь теперь мы — одна семья. Когда ты впервые узнала о моем существовании?— От дедушки перед самой его кончиной. Он уже знал, что умирает… Дедушка всей душой стремился вслед за бабушкой. Он ее обожал, не мыслил без нее жизни. Жили они уединенно, мало с кем виделись, чужих сторонились. Я часто думала, как это получается, что двое людей, талантливых и родовитых, похоронили себя в глуши, вдали от всего света. Дедушка объяснил — из-за меня.— Он сказал, что у тебя есть отец, и посоветовал написать мне? — настойчиво допытывался Роберт.Сказал, что я обязана это сделать, — проговорила Микаэла. — И что у меня больше никого на свете нет, а если une jeune fille Юная девушка (фр.)

живет одна, это не comme il faut Как подобает, согласно приличиям {фр.)

. И он не сможет оставить мне богатого наследства, все его состояние перейдет к моей матери.— Ты часто виделась с матерью?Микаэла отрицательно покачала головой:— Раз в году grand pere и grand mere Дедушка и 6aбушка (фр.).

ездили навестить ее в Буэнос-Айрес. Ее муж — важная персона в правительстве, у них роскошный дом. Меня с собой не брали.— Мать интересовалась тобой?Микаэла пожала плечами:— Вряд ли. Ей хотелось, ты сам понимаешь, забыть, что я существую. Ведь я — как бы это сказать?.. Ее трагическая ошибка.Роберт сжал руку дочери.— Послушай, Микаэла, верь мне — я не в состоянии передать, как мне больно, что все так сложилось. Я не имел понятия о твоем существовании, пока не получил от тебя письма, его переслали сюда из Нью-Йорка. Когда мы впервые встретились с твоей матерью, я был молод, совсем мальчишка, едва исполнилось восемнадцать, а ей — семнадцать. Мы были еще дети, но чувство, охватившее нас, оказалось отнюдь не детским. Мы полюбили друг друга безумно, страстно. Брак был невозможен — твой дедушка просто поднял бы меня на смех. Я жаждал приключений, гонялся за ними по всему свету, и случившееся с нами, со мной и твоей матерью, было чудесным мимолетным приключением — прошло немного времени, и страсть, которой мы пылали друг к другу, угасла. Я не знал, не ведал, что оставил по себе воспоминание на всю жизнь.Он замолк, посмотрел на маленькую руку в своих ладонях, потом в глаза Микаэле.— Вот правда о том, что произошло тогда. Простишь ли ты меня? — тихо спросил он.Микаэла засмеялась — звонкий, мелодичный смех удивительно гармонировал с ее внешностью.— Не огорчайся так, mon pare Отец (фр.).

, — попросила она. — БЫТЬ может, тогда это действительно была трагедия, но о чем горевать сейчас? Мама счастлива в браке, у нее блестящее положение в высшем свете, прекрасная репутация, все ее уважают. А дедушка и бабушка, по-моему, были счастливы, что у них есть я. Наверно, мое воспитание доставляло немало хлопот, но это было смыслом их жизни. Что до меня…— Да, скажи мне, — попросил Роберт.— Я здесь, в Англии, и бесконечно счастлива видеть своего отца.Голос звучал с такой искренней нежностью, что Роберт спросил себя, вглядываясь в прекрасное юное лицо, не сон ли ему снится. Он всякое себе представлял в ожидании этой встречи — неприкрытую или скрытую обиду, упреки, обвинения, но уж никак не думал увидеть пленительное существо, милое, доверчивое, готовое не только принять действительность такой, как она есть, но и радоваться ей!— Сколько тебе лет, Микаэла? — спросил он.— Семнадцать лет и два месяца.Он мельком подумал, как бы юная англичанка или далее американка повела себя в подобной ситуации, но тут же решил, что сравнение невозможно. Южные женщины взрослеют раньше, чем их сестры из северных краев, но поведение, натура Микаэлы не имела никакого отношения к возрасту — все объяснялось воспитанием, национальным характером, врожденной мудростью, которая передавалась от поколения к поколению веками.Микаэла от рождения наделена женственностью и лучшими женскими чертами. Она ведет себя словно опытная светская дама, когда обстоятельства нельзя изменить или отринуть, когда не место обвинениям или сожалениям.Роберт глубоко, с облегчением вздохнул.— С прошлым, Микаэла, мы разобрались, — сказал он, — подумаем о будущем. Мне хочется восполнить для тебя то, чего ты лишилась в силу обстоятельств твоего рождения и особенностей воспитания. Хочу, чтобы ты жила полной жизнью. Постараюсь загладить свою вину, а может, вообще создам тебе рай земной из чистого эгоизма. Вот так! Будем вместе наслаждаться жизнью!Он помолчал немного, затем задумчиво продолжил:— Прежде всего о твоем положении в обществе: ты моя дочь, твоя мать умерла. Тебе, наверно, известно, что я переменил фамилию. Никто не узнает ничего о моем прошлом по той простой причине, что Роберт Шелфорд как таковой прошлого не имеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25