— Если бы я могла поверить, Микаэла, я была бы счастлива. Но это ложь! Хыо говорил это многим женщинам.— Мне он говорит правду, я верю ему.Синтия встала с дивана и подошла к окну.У нее было ощущение, что она вступила в борьбу с некой необоримой силой, слишком могучей и непонятной ей самой.В споре с этим ребенком — или с мудрой женщиной? — все слова казались пустыми, неубедительными. Синтия вдруг почувствовала себя еще менее уверенно, чем раньше.— А как быть с его женой? — спросила она, помолчав.Микаэла красноречиво пожала плечами:— Она не жена ему вот уже много лет. Разве вы знаете ее, Синтия? Вы и те, кто осуждает Хью? Вам известно, что она собой представляет? Она вышла за Хью, потому что он был богат. Она никогда не любила его, любила совсем другого человека, но у того не было денег. И в первый же вечер медового месяца она заявила, что вышла за Хью только из-за его богатства. А потом оказалось, что она больна чахоткой. Ей нельзя было иметь детей. Более того, сама мысль о ребенке казалась ей ужасной. Вы знали такие подробности о семейной жизни Хью?— Нет, не имела представления, — честно призналась Синтия, — и мне искренне жаль Хью, если это так.— Это правда, Синтия! Хью действительно можно пожалеть — он был совсем молод, когда женился, он по-настоящему любил жену. Удивительно ли, если после тягостного, кошмарного медового месяца он стал искать развлечений на стороне?— Хью можно только пожалеть, но тем не менее она все еще его жена.— По закону, возможно, но с точки зрения моральной и духовной — нет. Я буду ему женой настоящей, не на бумаге, которая даст ему счастье и все, чего он был лишен все эти годы.— Но если так, — возразила Синтия, — вы подумали о последствиях? Подумали ли вы об унижениях, оскорблениях, которые вам придется выносить постоянно, всегда? Подумали ли вы о тех, кто любит вас, о позоре и несчастье, которое вы на них навлечете? Вы подумали о своем отце?Микаэла как-то странно взглянула на Синтию.— О моем отце? — проговорила она.— Да, — откликнулась Синтия. — Отец любит вас, Микаэла, сможете ли вы причинить ему такое горе и зло?— Мой отец! — повторила она насмешливо. — Милая Синтия, вы исполнены благих побуждений, но вам известно так мало. Что сделал для меня мой отец? Вы знаете хоть что-нибудь о том, какой была моя жизнь до приезда в Англию? Знаете ли вы, сколько унижений я пережила с самого раннего детства? И все из-за моего отца, моего доброго отца, который, судя по вашим словам, любит меня!Синтия застыла от изумления, а Микаэла продолжала:— Вам никто не говорил правду, а он в особенности! Он восхищается вами и глубоко уважает вас, а потому не посмеет вам сказать, что я рождена вне брака.— Микаэла! — воскликнула в ужасе Синтия.— Да, это правда, — сказала Микаэла. — Из-за его беспечного увлечения, минутного восторга, по сути дела, ничего не значивших в его жизни, я долгие годы страдала от стыда. Того самого, о котором вы сейчас так убедительно рассуждаете.Представьте себе, Синтия, каково это — не иметь ни отца, ни матери? Когда тебя растят, все время стараясь скрыть сам факт твоего существования? Бабушка и дед были привязаны ко мне и добры, но вечно боялись, да, боялись — как бы люди не стали спрашивать, откуда я взялась. Они прятали меня! Представляете? И сами прятались. А моя мать панически боялась, что кто-нибудь узнает о том, что у нее есть дочь. Я видела ее всего несколько раз за всю жизнь.— Бедное дитя! — прошептала Синтия.Ей так тяжело было видеть боль в глазах Микаэлы. Слышать исступленный гнев и страдание в ее голосе.— Наверно, я была чересчур ранима, — продолжала Микаэла, — и все мое детство, как только поняла тайну своего происхождения, я хотела умереть. Не потому, что так уж тяготилась своей долей, а потому, что они все — мать и дед с бабушкой — так всего этого стыдились! И теперь я должна отказаться от счастья — а я счастлива впервые в жизни — ради отца?Синтия опустила голову. Ей нечего было больше сказать. Почему Роберт скрыл это от нее, не предупредил? Неужели он не ожидал, что так глубока ее обида на него?— Одно лишь могу сказать в его защиту, — продолжала Микаэла уже спокойнее и мягче, — он не знал моем существовании. И, когда узнал, сделал все, чтобы загладить свою вину, но раны многих лет за несколько месяцев не залечиваются, слишком глубока обида.— Вы были предельно честной, Микаэла, — сказала Синтия, — но вы забыли об одном. Что, если у вас будут дети?Воцарилось неожиданное молчание. После долгих минут Микаэла заговорила:— Никогда, — сказала она. — Я буду принимать все необходимые меры.— Это не так просто, как кажется, — вздохнула Синтия. — И еще одно обстоятельство, Микаэла. Вы сказали, что жена Хыо не хотела детей и ей не разрешено было иметь детей. И с вами он должен будет пережить такое же разочарование?— Не разговаривайте больше со мной! — истерически вскричала вдруг Микаэла. — Зачем вы пришли сюда? Я знаю: я поступаю правильно.Я люблю Хью, а он меня — ничто другое не имеет значения. — Она бросилась в кресло. Синтия подошла к ней.— Микаэла, — произнесла она спокойно, — будьте честны с собой. Взгляните фактам в глаза. Вы сами страдали из-за того, что были рождены вне брака. Вы лучше кого бы то ни было знаете, каким горем и унижением это может обернуться для человека. Хватит ли у вас смелости пойти на подобный риск — произвести на свет дитя и обречь его на такую лее горькую судьбу? И в то же время, может ли любовь мужчины и женщины быть поистине счастливой без ее самого высокого воплощения — собственного ребенка?— Замолчите, я не желаю вас слушать! — закричала Микаэла в ярости.Она вскочила и заметалась по комнате, как раненый зверь.— Что же мне делать? — взывала она. — Что делать? — Микаэла задавала этот вопрос себе. Она отчаянно боролась с собой.Глядя на нее, Синтия испытывала такое чувство, словно наблюдает за вечной борьбой эгоистичной любви и самопожертвования, страсти и законов морали.Наконец Микаэла немного успокоилась. И Синтия поняла: борьба закончилась. Но что победило? Любовь или здравый смысл?Бледная как полотно, Микаэла, опустив глаза, произнесла:— Хорошо. Я не уеду с Хью, но я должна сначала его увидеть.Слова эти были произнесены твердо и спокойно. Синтия на мгновение даже усомнилась в услышанном.— Вы действительно так решили, Микаэла? Вы вернетесь домой?— Я вернусь в «Березы», — глухо проговорила Микаэла. — У меня нет дома. Не надо больше об этом. Я дала вам слово. А теперь идите, скажите отцу, чтобы встретил меня через час — где угодно, можно в отеле «Ритц». Только уходите, иначе я просто больше не вынесу.В голосе ее звучала такая мука, что Синтия поняла — наступил самый тяжелый момент. Всей душой ей хотелось помочь этой юной девочке, но что она могла ей сказать? Как утешить?Ни слова не сказав, Синтия вышла из квартиры и спустилась на лифте вниз. Дворецкий отворил перед ней входную дверь.Роберт ждал, опустив голову и руки на руль. Синтия села рядом, отметив, что пепельница полна окурков. Роберта терзала мучительная неизвестность.— Ну что? Что она сказала?Она встретится с вами в отеле «Ритц» через час, — ответила Синтия и добавила, вздохнув: — Поезжайте отсюда скорей.Роберт послушно включил зажигание. Синтия не хотела, чтобы Роберт увидел Хью Мартена — тот мог вернуться в любую минуту.Несколько минут ехали молча, и лишь потом Роберт спросил:— Как вам это удалось?— Не могу вам всего рассказать, — чуть помедлив, ответила Синтия, — но, Роберт, будьте с ней особенно бережны. Она любит его так, что готова ради него на крайнюю жертву.Роберт больше не мог сдерживаться.— Мартен — свинья! Вы его видели?— Нет, и не надо оскорблений в его адрес, Роберт, ни к чему хорошему это не приведет. Повторяю, Микаэла любит его. И это серьезно.— Как она может? Этого гнусного типа!— Она в жизни видела слишком мало любви. И страдала больше, чем можно себе представить. Жизнь никогда не была для нее простой.Роберт промолчал, и было видно — он понял, догадался по ее словам и тону, что ей стала известна вся правда.Они подъехали к отелю.— До свидания, Роберт, — сказала Синтия. — Я вернусь на работу.Но как же так! — запротестовал он. — Вы должны поддержать меня, Синтия. Вы должны вернуться с нами!Синтия отрицательно покачала головой.— Но вы обязаны, — настаивал Роберт, — я не могу без вас, один я не справлюсь. Я разозлюсь и такого наговорю, что она снова кинется в объятия к этой свинье! Умоляю, Синтия: ради Микаэлы.Синтия чувствовала, что он говорит искренне. Правда, он думал прежде всего о себе, но ведь и о Микаэле тоже. Мгновение она колебалась, потом поняла, что не сможет отказать. Она действительно сейчас нужна им.Вздохнув по своей вновь было обретенной независимости, она ответила:— Хорошо, Роберт. Пойду уложу вещи. Когда Микаэла появится, приезжайте за мной.Синтия достала из сумки листок бумаги и написала свой адрес. Она вложила листок ему в руку и выбралась из машины, не прощаясь. У нее было такое чувство, что ей уже никогда не избавиться от Роберта. Глава восемнадцатая Синтия вспоминала потом следующий месяц как «кошмарный август», месяц тягот и мучений, когда даже солнце не радовало ярким светом, а «Березы» окутывало густое, почти ощутимое облако мрачной тревоги.С той минуты, когда Роберт и Микаэла заехали за ней, она знала — все теперь будет не так, как раньше. Она не представляла себе, какой разговор состоялся между отцом и дочерью, но Микаэла была бледна как полотно, огромные глаза полны страдания. Выражение лица Роберта было Синтии знакомо — сверхчеловеческое напряжение, стремление не утратить власти над собой.Ехали молча, и несколько раз у Синтии возникал почти непреодолимый порыв остановить машину и бежать прочь.«Зачем мне усложнять свою жизнь из-за этих людей? — спрашивала она себя. — Безумие! У меня хватает своих забот и тревог».Ей вспомнилось плохо скрытое разочарование в голосе миссис Гривз, когда Синтия позвонила и предупредила, что должна оставить работу в яслях.— Нам будет очень вас не хватать, мисс Морроу, — сказала та. — Мы так благодарны вам за все, что вы для нас сделали, и дети будут о вас скучать тоже.Дети. Синтия тосковала по своим питомцам. Конечно, работа в яслях была тяжким физическим трудом, но душа отдыхала, и мысли успокаивались. Дети нуждались лишь в питании и уходе; никого не изводили сердечными каплями, не огорчали своими заботами и тревогами.По дороге в «Березы» Синтия украдкой разглядывала Микаэлу. Бедняжка выглядела потерянной, утратившей жизненные силы.В последующие недели Синтия убедилась, какое непосильное бремя взвалила себе на плечи, согласившись выручить Роберта.Микаэла бросалась из крайности в крайность. Полное безразличие, граничащее с бесчувствием, сменялось необузданными вспышками бурной деятельности. Она стала другой: теперь это была не юная девушка, а безутешно страдающая женщина. Иногда Синтия сомневалась, стоило ли разлучать ее с Хью Мартеном. Было ясно — это не девичье увлечение, не любовь к любви, исчезающая при разлуке с предметом обожания, а истинное, глубокое чувство, которого Синтия не могла, не умела постичь.И Роберт изменился — изменился до такой степени, что Синтия порой мысленно вставала на его защиту, искала ему оправдания.Не раз бросалось ей в глаза, как он ласков с Микаэлой, изо всех сил старается ее развлечь, развеселить, как старается держать себя в руках, готовый снести все, что угодно, вплоть до прямого вызова. Ведь Микаэла, поступавшая как женщина, когда речь шла о ее сердечных делах, все-таки оставалась сущим ребенком, избалованным и непокорным.Ей доставляло удовольствие куражиться над отцом и дерзить ему на людях — Синтия нередко ожидала вспышки гнева в ответ, негодующего замечания, когда по его взгляду было видно, как он взбешен, но он оставался неизменно ласковым, спокойным, ровным. Он не обсуждал с Синтией отношений между ним и Микаэлой; он просил лишь, чтобы Синтия не покидала их, словно само ее присутствие помогало и поддерживало его. И еще, чтобы она принимала участие в бесконечных развлечениях и увеселениях, которые устраивались для Микаэлы.У Синтии голова шла кругом от затей Роберта. Она столько лет старалась быть в стороне от шумной светской жизни, и вот пришло возмездие — поистине она теперь не знала ни минуты покоя.В «Березах» или у кого-нибудь в округе чуть ли не каждый вечер затевались танцы, пикники, поездки верхом на лошадях, в лодках по реке, скачки, теннис, вечеринки в честь кого и чего угодно. Дом был полон молодежи, смех и шумная болтовня от зари до зари. Каждую пятницу наезжала орава гостей.Синтия оставила попытки уследить, сколько народа приехало, сколько уехало. Роберт, по-видимому, возложил на нее ответственность за то, чтобы все шло должным чередом, а Микаэле не оставалось бы времени предаваться мрачным мыслям.Глядя на Микаэлу, Синтия поражалась, как та могла выдерживать подобный фарс — а ведь это был именно фарс! Роберт, разыгрывающий гостеприимного, радушного хозяина и краем глаза следящий за каждым шагом дочери, не уверенный, оказывает ли на нее должное воздействие вся эта роскошь, щедрость и суматоха.А Микаэла, бледная, прелестная, очаровательно-загадочная, послушно участвует в устроенном ради нее празднике жизни. Но при этом Синтия видела, что все усилия ее отца тщетны. Девушка ходит, танцует, разговаривает, смеется, как заводная кукла. Ее душа не участвовала в этом веселье. Она словно наглухо закрыла ее ото всех.«Кончится ли это когда-нибудь», — спрашивала себя в отчаянии Синтия. Она безумно устала. Ей очень хотелось назад в ясли, к детям, тянувшим к ней руки с искренней, неподдельной радостью, или даже в больницу. Как бы тяжело там ни было, но она чувствовала себя нужной. Здесь же, в обстановке бесцельной суеты, она мучилась от пустоты, постепенно появившейся в душе. Одно только было хорошо: ей некогда было хотя бы подумать о Питере. Она о нем почти не вспоминала. Ей было все равно — вернулся ли он в Америку, или они с Луизой все еще в Англии.Она грустно улыбалась про себя. План Роберта удался на славу. Он исцелил ее от любви к Питеру, не осталось даже чувства утраты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25