Я не сторож своему кузену — сейчас уже нет.— Черт побери, Синтия, ты всегда ко мне придиралась! Чем мне нравятся американки — с ними никогда не чувствуешь себя неловко, перед ними не приходится изображать из себя святого.— Не приходится?— Нет, — гневно повторил Питер. Он поглядел на свой пустой стакан. — Пойду, налью еще виски. Может, все-таки и тебе?— Не надо, спасибо.Синтия подождала, пока он вернется.— Должен сказать, Шелфорд здорово подправил наш старый дом.— Ты не против переделок, реставрации?— Почему я должен быть против? Я рад — наконец-то на старое семейное гнездо нашлись деньги. А то была всегда просто огромная лачуга. Здесь теперь можно жить. Завтра Шелфорд хочет показать мне всю усадьбу. Хорошо бы ты поехала с нами, подскажешь, если нужно, как зовут старых арендаторов — вряд ли я вспомню их имена, да, наверно, и не узнаю никого.Синтия не отвечала. Питер сделал большой глоток и, словно желая прервать затянувшееся молчание, заговорил:— Послушай, Синти, ты ведь больше на меня не сердишься? Что оставил тебя, женился на Луизе? Конечно, я поступил подло, бросил тебя, но Луиза — да ты и сама видишь. Мы с тобой были так молоды, вряд ли что-нибудь толком понимали. — Он взял ее за руку. — Скажи, что больше не сердишься на меня, Синти. Будем друзьями? Все трое? Ты, я и Луиза?Синтия отняла у него руку.— Я не обижаюсь и не сержусь, Питер. Теперь уже нет.Она повернулась и, ни на кого не глядя, вышла из гостиной. В холле кто-то снова взял ее под руку. Это был Роберт.— Куда вы?— Домой!— Я прикажу, чтобы вас отвезли.— Лучше я пройдусь.Роберт открыл парадную дверь.— «Ролле» здесь, — сказал он. — Я отвезу вас.Она не стала ни спорить, ни благодарить.Ехали быстро. Синтия смотрела перед собой в темноту, прорезаемую светом фар.Роберт остановил автомобиль у ворот виллы, вышел и открыл Синтии дверцу. Ему показалось, что на глазах у нее блеснули слезы.— Простите меня, — попросил он тихо и смиренно.Она прямо взглянула на него, и Роберт увидел, что ее глаза блестят не от слез, а от гнева.— Я ненавижу вас, Роберт Шелфорд! — горячо воскликнула она. — Ненавижу, слышите! Ненавижу! Сегодня вы хотели причинить мне боль. Что ж, вы преуспели в этом, вы лишили меня единственного, во что я еще верила… что было мне дорого!Голос у нее пресекся, она повернулась и поехала к вилле. Входная дверь за ней захлопнулась.Роберт стоял, не двигаясь, в непроницаемой ночной мгле. Глава четырнадцатая — Мистер Питер Морроу, — объявила Грейс бесстрастным тоном.Синтия резко поднялась, бумаги, которые она держала на коленях, разлетелись по ковру. Питер медленно прошел через гостиную, и Синтия сразу заметила, что он взволнован еще больше, чем она. Сделав над собой усилие, Синтия произнесла почти спокойно:— Привет, Питер. Я не ожидала гостя.Он нагнулся, подобрал бумаги и вручил их ей с улыбкой.— Прости, если напугал неожиданным приходом.Синтия посмотрела на него и прямо спросила:— Зачем ты пришел?— Разве не ясно? Повидать тебя.— Зачем?Питер внезапно протянул к ней руки:— Синтия, не будь такой злюкой, я хочу с тобой поговорить.Она не отвечала, только пристально глядела на него несколько мгновений. Затем тихо произнесла:— Хорошо. Садись, пожалуйста. — И указала на кресло по другую сторону камина. Но Питер сел рядом с ней на диван.— Синтия, мне необходимо было тебя увидеть.— Зачем? Нам с тобой теперь нечего сказать друг другу.— Есть, и очень многое, — резко возразил Питер. — Я не ожидал вчера тебя здесь встретить, как и ты, наверно, не ожидала встретить меня. Роберт Шелфорд написал мне в Америку и просил приехать помочь советом, как обустроить «Березы». Честно говоря, я с самого начала хотел отказаться от приглашения, но Луиза настояла. Ты не знаешь Луизу, Синтия, уж если она что-то решила, непременно сделает по-своему! Ей давно уже хотелось поехать в Англию, а тут такой удобный повод.В конце концов я согласился, видишь ли, я думал, ты все еще за границей, в Индии. Мне два или три раза писали, что видели тебя там.— Не понимаю, почему тебя вдруг заинтересовало мое местопребывание, — резко сказала она.Питер наклонился к ней.— Синтия, не злись, на тебя это не похоже.— А чего еще ты от меня можешь ждать?— Знаю, знаю, я заслуживаю самого горького упрека, — говорил Питер. — но ты должна меня выслушать.— Ну хорошо, говори, — сказала она чуть мягче.— Ты знаешь, я никогда не блистал красноречием, — начал Питер, — но, чтобы ты поняла, как много всего произошло после нашего прощального поцелуя на станции. Помнишь, Синтия? Поезд опаздывал, и мы пошли в зал ожидания и…— Не надо, Питер… не надо! — вырвалось у нее.— Какая меня охватила тоска! Поезд набирал ход, и я все смотрел на тебя, а ты махала и махала рукой, пока не скрылась из виду. Ты чуть не расплакалась, и у меня навернулись слезы на глаза. Первый раз в жизни мы расставались надолго! Ты была такая красивая, в зеленом костюме. Видишь, я помню до сих пор. И когда ты уже исчезла из глаз, я спрашивал себя: «За каким чертом понесло меня в Америку? Управлюсь как можно скорее с делами и тут же обратно, домой!»Я думал тогда о том, как много мы значим друг для друга, думал о «Березах», о том, как мы их переделаем, когда станем здесь хозяевами. И еще о детях, которые у нас будут.Синтия хотела его остановить, но не смогла произнести ни слова.Питер сам замолчал, провел рукой по лбу. Хотя в комнате было совсем не жарко, его лоб покрылся испариной.— И вот я приехал в Америку, и, знаешь, Синтия, мне трудно тебе передать — жизнь там совсем другая, разница огромная. Другой мир, другая обстановка, люди совершенно иные, все было странно, интересно, как в необычном приключении. Помнишь, у меня с собой было много рекомендательных писем? Американцы необычайно гостеприимны: для меня устраивали приемы, приглашали в гости. А женщины! Я думал, такие бывают только в кино или в иллюстрированных журналах… И они говорили мне лестные слова, носились со мной, и, к чему скрывать, — это вскружило мне голову! Я прежде жил замкнутой жизнью, не знал женщин и любил лишь тебя одну. С самого детства ты была частью моей жизни, мы выросли вместе и полюбили друг друга. И все это постепенно, естественно, без душевных встрясок, без смятения чувств. В Америке я впервые узнал женщин опытных, умеющих завлечь, очаровать. Я там с первых дней был все время в кого-то влюблен. А потом встретил Луизу…— Питер, зачем ты мне все это рассказываешь? — прервала Синтия резко и жестко.— Я хочу все тебе объяснить, а ты меня выслушай. Ничто не должно остаться недосказанным между нами. Ты должна меня понять!..— Хорошо, продолжай.Синтия, стиснув зубы, решила выслушать все до конца.— Ты видела Луизу, — продолжал Питер, — но ты не видела ее в привычной для нее обстановке, и семь лет назад она была еще красивее, чем сейчас. Она царила в Нью-Йорке, светская львица, самая шикарная! И вот эта сказочная королева полюбила меня! Я уговаривал себя, что сделал правильный выбор, но знал, я лгу себе, а вчера осознал правду. Я потерял тебя и все, что есть в жизни дорогого.Он произнес эти слова тихо и хрипло, наклонился вперед и положил руки на сплетенные пальцы Синтии. Она испуганно вздрогнула от этого прикосновения и замерла в неподвижности.— Я вчера весь вечер притворялся. Наверное, это смешно, когда мужчина теряет голову, но именно это произошло со мной. Я совершенно потерял рассудок, никак не мог опомниться от счастья, когда эта блистательная женщина сказала, что хочет выйти за меня замуж.Мы поженились. Я окунулся в сверкающий, поразительный, безумный круговорот. Я попал в омут, и должно было пройти время, прежде чем я высвободился и стал способен нормально и здраво судить о том, что произошло:— И что же тогда? — не удержалась Синтия.— И тогда я понял, что потерял тебя. Питер смотрел перед собой ничего не видящим взглядом.— Меня, незаметного английского парня, простодушного, немного наивного… Как ни странно, именно эти черты и привлекли ее во мне.— Почему ты изображаешь себя в таком уничижительном свете? — резко спросила Синтия.— Но именно таким я и был! — возразил Питер. — Что мог я предложить такой роскошной женщине, которая имела все на свете?Синтия промолчала, и Питер снова заговорил. В голосе его слышалась странная грусть.— Ты была так далеко, Синтия, а Луиза — рядом, живая, настоящая, и я был ей нужен.— И мне ты был нужен, — прошептала Синтия, но он не расслышал ее.— Я вчера весь вечер притворялся, — сказал Питер. — Я испытал страх, испугался за себя, когда тебя увидел. Ничего не оставалось, как притвориться, будто мне все разно, будто я встретил старую знакомую, но в душе я понимал — надо смотреть правде в глаза, жестокой правде.— И в чем же она заключается? — поинтересовалась Синтия.— Что я люблю тебя. Любил и буду любить всегда.— А как же Луиза?Питер беспокойно задвигался.— Да, конечно, Луиза… — На лице Питера мелькнула угрюмая усмешка. — Придется сказать тебе правду. После твоего ухода я вчера здорово напился, и, когда мы легли, Луиза устроила мне сцену. Упреки за то, что я все еще тебя люблю. Я не могу спорить с ней, когда она затевает скандал, а она не успокоилась до самого утра. Она еще спит, потому я и улизнул сюда повидаться с тобой.Синтия высвободила руки, поднялась и подошла к окну. Она представила себе, как Питер, крадучись, стараясь не разбудить жену, выбирается из дома. Вид у него сконфуженный — он боится, да, боится своей супруги! Он, несомненно, говорит правду, и что-то в ее душе откликнулось на его горестные слова, страдальческие нотки в голосе.Это был уже совсем не тот человек, которого она знала и любила. Не тот Питер, чья жизнь была радостной и интересной. И сам он был счастливый, любящий, юный. Защитник, а не тот, кого надо защищать, вожак, а не смиренно плетущийся следом.— Мне жаль тебя, Питер, — прошептала она.Он подхватил:— Я знал, ты пожалеешь меня, Синти. Я так запутался! Что мне делать? Скажи, помоги!— Ничем не могу помочь, Питер. Ждать помощи ты можешь лишь от самого себя.— Что же мне делать? — спрашивал он. — Знала бы ты, что я вчера испытал, увидев тебя снова в «Березах», совершенно такую же, как раньше, прелестную, прежнюю…— Послушай, Питер, — перебила его Синтия. — В чем ты пытаешься меня убедить? Что любишь меня по-прежнему, хочешь вернуться и жить со мной? Но где? Пойми, все изменилось. «Березы» проданы, денег нет, а наши юные дни давно канули в прошлое. И я стала старше! Ты все еще стремишься к этой жизни? Когда-то ты мечтал о ней, но легко от нее отказался, повстречав Луизу. Думаю, тебя и сейчас надолго не хватит.Питеру не просто было принять вызов. Он медленно, не глядя на Синтию, поднялся и подошел к ней.— Хоть все так изменилось и многого уже никогда не вернуть, но ты нужна мне, Синти… Я люблю тебя!— Ты в этом уверен? — спросила она. — А может, ты просто видишь во мне притягательный образ — «девушка, которую я бросил»?— Синти! Я прошу о помощи! Он крепко сжал ей руки.— Помоги мне! Умоляю, помоги!— Как? Ты хочешь бросить Луизу?— Бедная Луиза! Она дала мне столько счастья, мы так ладно жили. Да, Синтия, я говорю это тебе со всей искренностью — мы были счастливы.— Прости, Питер, но я не понимаю тебя. Ты хочешь обрести новое счастье, не жертвуя старым, как я тебя поняла, но в жизни так не бывает.Питер сел на подоконник.— Синтия, я сделал глупость. Надо было остаться, жениться на тебе, мы были бы счастливы, бесконечно счастливы! А теперь я муж очень богатой дамы. Устраиваю приемы за ее счет. Играю в поло на ее лошадях, катаюсь на ее яхте. Играю в рулетку — ведь она, не скупясь, тратит на меня деньги. Здесь, в Англии, есть понятие «содержанка». В Америке я чувствую себя «мужчиной на содержании». Тебе понятно, о чем я говорю?Да, Питер, — отозвалась Синтия, — но ты подумал о другом возможном ходе событий? Нам пришлось бы продать «Березы», тебе работать, Питер, трудиться! Легкой жизни тебе здесь не видать: одни бесконечные тревоги, заботы о самом необходимом, и так всю жизнь — тяжкий труд, борьба за существование.— Думаешь, меня бы это угнетало, будь рядом ты? — спросил Питер просто. — Если бы мы вместе трудились и боролись?Синтия вздохнула.— Интересно, Питер, действительно ли ты жалеешь об этой жизни — жизни в «Березах»?— Да, Синтия, жалею! Ты должна мне поверить, должна понять! Я совершил в жизни страшную ошибку, не сумел отличить истинного от ложного, погнался за химерой. И лишь теперь осознал, что натворил.— И как ты предполагаешь поступить? — задумчиво спросила Синтия.Питер встал и, не говоря ни слова, обнял ее. Она не противилась, и он крепко сжал ее в объятиях.Осторожно и бережно он приподнял пальцем ей подбородок. Их губы встретились. Они надолго застыли в поцелуе. Затем Синтия чуть отстранилась.— Синтия! Я люблю тебя! О Синти, я так тебя люблю! — Голос был хриплый и настойчивый. — Ты всегда была моей! Какой я дурак — потерял тебя, упустил!Он снова наклонился к ней и стал покрывать жадными поцелуями глаза, лицо, шею.— Нет, Питер, не надо!Она оттолкнула его, часто дыша, охваченная внезапным страхом, но с Питером было не справиться.— Я хочу тебя, Синтия… Как я тебя хочу! Ты всегда была моей, всегда любила меня, сама знаешь! Не отказывай мне сейчас, ты так мне нужна!— Пусти меня, Питер, пусти!Она с силой высвободилась из его объятий.Она бросилась от него прочь и, отбежав на почтительное расстояние, остановилась, тяжело дыша, обхватив себя руками, словно защищаясь. В ее широко раскрытых глазах появилось чуть презрительное выражение.Он тоже тяжело дышал, глаза сверкали, руки снова тянулись к ней.— Подожди, Питер, я хочу тебя кое о чем спросить.— К чему разговоры, Синтия? Я хочу целовать тебя, — сказал он глухо.— Питер, ты сказал, что любишь меня, и теперь, из-за вновь вспыхнувшего чувства, ты хочешь, чтобы я стала твоей любовницей?— Дорогая, зачем ты так? Ведь между нами дивное, прекрасное чувство!А Луиза? — настаивала Синтия. — Как быть с Луизой? Какие у тебя намерения? Не собираешься же ты объявить ей, что тебе дороже всего теперь женщина, которую ты когда-то бросил ради нее?— Оставим Луизу, — попросил Питер. — Поговорим о нас. Послушай меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25