Потом мне уже не было до этого дела. Я сам попал в такую историю, страшнее которой ещё не было в моей жизни.
В понедельник пятнадцатого марта я, наконец, получил наличными сумму, необходимую для выхода первого номера моей альтернативной программки "Спрут". Это был журнал книжного формата, удобный, подробный, информативный, с расписаниями всех "говорящих" радиостанций и новостями цифровых технологий в диапазоне знаний от пола до чайника. Экспертиза бытовой техники, советы, хитрости... Всё нужное и полезное, ничего лишнего. Места для разметки любимых передач, анонсы с отсылками к исчерпывающим источникам в интернете. Переплёт устроен так, что можно перегибать на любой странице. Макет лежал у меня на рабочем столе, плёнки находились в типографии. Оставалось со всеми рассчитаться и можно было запускать рекламу. Меня била дрожь от радостного волнения.
С чемоданчиком, полным денег, я шёл по набережной Фонтанки со стороны "ватрушки" к Лениздату. Пахло весной, солнце светило прямо в лицо, на подтаявших льдинах копошились птицы. Мне было радостно: я всё-таки ухватил свою маленькую птицу-мечту за хвост, держал её, и она совсем не трепыхалась. Я был почти счастлив.
Для раскрутки на первых парах расписан телевизионный ролик, в котором супруг требует нормальную программку, а жена всё время приносит не те, но наконец приносит мою, и все радуются. На обложке - фирменный знак: зелёненький спрут с приветливой рожицей, в диснеевском стиле... И мысли мои уже уносились далеко за пределы города, потому что рано или поздно мой спрут раскинет щупальца на всю Россию, и будет одноимённый издательский дом или издательский дом "Телегинъ" или даже...
Краем глаза мне показалось, что сбоку, вровень со мной, медленно движется автомобиль. В то же мгновение двое мужчин поравнялись со мной и крепко взяли за руки. Кто-то выдернул у меня из руки портфель с деньгами. И, не успел я предпринять усилия к сопротивлению, оба они по очереди ударили меня в солнечное сплетение и отпустили. Хлопнули дверцы, машина в мгновение ока скрылась из виду.
Меня словно протаранили бревном; скорее всего, в кулаках были свинчатки. Опустившись на колени, я беззвучно задыхался.
- Санёк! Александр Сергеевич!.. - двое знакомых по работе подхватили меня и, прислонив к перилам, стали обмахивать. - Сердце? Скорую вызвать?
- Не надо, - сдавленно выговорил я. - Сердце будет болеть после... если доживу до старости... Ребята, деньги это зло, их придумал дьявол. Тридцать семь тысяч грёбаных условных единиц. Дадут мне где-нибудь ссуду на тридцать семь лет?.. Всё, спасибо, мужики. Всё, нормально, стою. Пока.
И я, цепляясь за холодные чугунные перила, побрёл в сторону редакции. Чернее дня не было в моей жизни.
10
В течение всей последующей недели я пьянствовал с Гусевым у Палыча, его родственника, работавшего истопником в пионерском лагере. Старый чёрт был доволен дармовой выпивке, хрипло смеялся, бегал в магазин и топил печку. Главной темой его разговоров были трубы, некоторые из которых будто бы полопались при старом истопнике от мороза. На территории высилась занесённая снегом окаменевшая куча угля, которую он долбил ломом и нагружал в вёдра.
Гусев рассказал о своих похождениях в общаге, о своей половой связи с негритянкой, о том, как анализ крови подтвердил СПИД, как он ходил разбираться и как его побили. Он не рассказал того, что спустя несколько часов после своего фатального разврата уже засовывал свою поганую ялду в Киру Берёзкину. За это я бы его убил и сжёг в печке, и он это понимал.
- Африканский континент, - говорил я, путаясь в мыслях, - инфицирован сплошь и рядом. Странно, что ты этого не понимаешь.
- Я это понимаю, - отвечал Гусев. - Но тогда не знал. Я же её не видел. То есть, не помню. Палыч, не пей из моей кружки.
- А чего, - отмахивался Палыч, - через водку не заразно. - Если б ты, Витёк, с китаёзой... ну, любовь и дружба... тогда бы имел эту... типичную мнемонию. От её можно быстро коньки отбросить, за неделю. А со спидом жить можно, оно не заразное.
- Ты откуда знаешь? - проворчал Гусев.
- Так ведь вон оно, радио. Не в каменном веке живём. Опять же газеты, журналы на растопку...
- Слушай, Гусев, - сказал я, - если ты сдавал анализ, тебя уже ищут. Есть статья за распространение, если ты инфицирован.
- Мне официально не предъявляли.
- Как же ты узнал?
- Услышал. Открыл кабинет, они как раз обо мне говорили. Типа, Гусев Виктор Иванович, всё плохо, пиздец котёнку. Позвоните ему прямо сейчас... Я после этого домой уже и не заходил.
- Я тоже не заходил. Попали мы с тобой.
- Сравнил... Да я бы на твоём месте вообще не переживал. Уехал бы куда-нибудь, и всё по новой. Для Кварцхавы эти тридцать семь штук как для Палыча пузырь водки. Палыч, ты бы за пузырь водки убил человека?
- Не...
- А искал бы?
- Не, было уже. Уходили за бутылкой - и с концами.
- Вот так.
Гусев, ходячий мертвец, утешал меня здоровенького, и мне хотелось тоже сказать ему что-нибудь хорошее. Я разлил водку в кружки.
- Ты тоже... не очень переживай. И по десять и по двадцать лет живут. А за это время придумают... вакцину. Я где-то читал, что она уже вот-вот... скоро.
И Палыч тоже бубнил в этом роде, что будто бы читал или слышал по радио, и все трое понимали, что это ложь если и не во спасение, то во благо.
Выпив, мы бодрились и рассказывали смешное.
Дурея от водки и печного угара, не замечая смен дня и ночи, не следя за собой и зарастая щетиной, мы постепенно теряли связь с реальностью. А Палыч, который с нами жил как у Христа за пазухой, уже расписывал красоты летнего отдыха и осеннего грибного сезона.
Пару раз Гусев ездил на станцию звонить Берёзкиной. А она матерно его посылала и бросала трубку.
К концу недели у нас закончились деньги. Палыч заметно погрустнел. Мы собрали последние и устроили отвальную. Гусев вызвался поехать на станцию за выпивкой. Вернулся сияющий, как жених на свадьбе. Мы напились больше обычного, и он рассказал всё, как было после общаги на самом деле. И самое главное то, что он сам узнал только сегодня: Берёзкина проверялась, и у неё всё в порядке. Про свой СПИД Гусев ей ничего не сказал. Он мне признался, что твёрдо намерен застрелиться или как-нибудь ещё... И мы оба плакали.
На другой день, а это была суббота двадцатое марта, нас разбудил встревоженный хозяин. Я подумал, что лопнули трубы. Палыч ещё не успел опохмелится, борода его была всклокочена. Но угольная печка, огонь в которой он много лет поддерживал на автопилоте, исправно горела.
- Баба сюда какая-то идёт! - прохрипел он мне в лицо.
Я выглянул в окно и протрезвел. Схватил Гусева за воротник и тряхнул:
- Берёзкина идёт!
Гусев затравленно взглянул, зарылся в ватник и отвернулся к стене. Прятаться с головой под одеяло не лучший выход из положения. Но мне не хотелось принимать удар на себя, и я тоже притворился спящим.
Послышались голоса, дверь скрипнула. Палыч, видимо не желая быть свидетелем душераздирающей сцены, ускрипел по снегу куда-то в сторону корпусов. Двинулся стул, качнулся стол, звякнула неприбранная посуда. Забулькала жидкость, я напрягся. Чиркнула зажигалка, запахло дымом.
- Какой детский сад... - негромко проговорила Берёзкина.
Я резко обернулся и принял сидячее положение. Гусев вздрогнул всем телом, но не пошевелился. Кира, несомненно, только что выпила. Она курила и молча смотрела на меня. Мне сделалось страшно.
- Они уже знают, где я?..
- Нет, - проговорила Берёзкина.
- А ты... Что-то случилось?
- Случилось. Кажется, я его убила.
Гусев повернулся, в ту же секунду ему стало плохо, и он, зажавши рот рукой, выбежал блевать на снег. Мы сидели, не произнося ни звука, пока он не вернулся. Короткая мысль о том, что меня теперь некому убивать, успела прокрутиться в голове раз сто пятьдесят.
- Зачем?.. - выдавил из себя Гусев.
- Случайно. Он сказал, что застрелится и взвёл курок. А я толкнула под руку, и он выстрелил.
- Почему... застрелится?..
- Не знаю. Чтобы я с ним жила.
- Погоди, - сказал я, - а ты точно знаешь, что он умер?
- Ну конечно... Пистолет выстрелил ему в голову.
- Дай трубку.
Я набрал номер Кварцхавы и, после нескольких гудков, раздался его голос:
- Да. Говорите!
Это услышали все, и я надавил сброс.
- Результат положительный, - констатировал Гусев. - Кира, он живее всех живых. Шлёпнуть олигарха не так просто. И патроны у него наверняка были фальшивые... Можешь возвращаться.
- Холостые... - пробормотал я машинально, однако в голове у меня крутилось другое слово, произнесённое только что Гусевым. Я посмотрел на него внимательно и сказал очень серьёзно: - Вспомни точно и скажи мне слово в слово то, что ты услышал в кабинете врача.
- Врача?..
- Да, врача. По поводу результатов анализа твоей крови на СПИД.
- Я же говорил... Она сказала: "У Гусева результат отрицательный".
- Идиот! - прошептала Берёзкина.
- Что же это значит по-твоему? - сказал я спокойно, потому что сил давно уже не было.
- Ну, отрицательный... Плохой значит.
- Ты тоже можешь возвращаться, - устало заметила Берёзкина и налила водки себе в кружку. - Все можем возвращаться. Простит он эти деньги, я договорюсь...
На другой день, а это была суббота двадцатое марта, нас разбудил встревоженный хозяин. Я подумал, что лопнули трубы. Палыч ещё не успел опохмелится, борода его была всклокочена. Он был так напуган, что мы сразу протрезвели и прильнули к проталинам в мёрзлом окошке. Домик окружали какие-то люди с автоматами, вдалеке стоял чёрный автомобиль Кварцхавы. За тонированными стёклами не было видно, однако я был уверен, что он там и смотрит.
Гусев налил себе полную кружку. Звякнуло и разлетелось стекло, по каменному полу покатилась граната, другая, третья... Давясь и проливая, Гусев стал пить. Я зажал уши ладонями и зажмурился.
11
Барабанщик ударил по тарелке, всё стихло, раздались аплодисменты. Зюскевич снова откуда-то появился, заметно посвежевший. Наверное, проглотил какую-нибудь секретную таблетку. Он был в другом костюме и беспрестанно задавал идиотские вопросы.
Оркестр разошёлся на перерыв, на сцене начался шоу-балет под фонограмму. Гусев и Берёзкина приблизились с разных сторон к столику одновременно. События вдруг начали развиваться столь стремительно, что я, если бы имел на голове шапку, крепко бы за неё ухватился. Я уже ничему не удивлялся и ни о чём не задумывался.
- Фу, совсем запарилась, - Берёзкина осушила бокал минералки. - Где мои семнадцать лет... Миня! Ты же уехал!..
- Я почувствовал себя хорошо и вернулся.
- Слишком хорошо. Какой-то ты подозрительно гладкий и трезвый. Неужели съездил домой, помылся и переоделся? Как будто вдруг помолодел. Миня, ты не должен молодеть, мне это не идёт.
- Кира, - произнёс Зюскевич, - я могу вернуть тебе молодость.
Я поверил ему сразу. Потому что разговор уже был.
Берёзкина - потому, что слишком хорошо его знала.
Гусев не поверил.
- Это можно сделать сейчас, сегодня ночью. Условие только одно: ты снова выходишь за меня замуж и хранишь верность.
Кира присела, выпила второй бокал минералки и сказала без тени насмешки:
- Подробнее.
- Это моё открытие... за которое будто бы могут дать Нобелевскую премию. Я изобрёл машину времени.
А мы и так всё поняли.
- Ты покажешь её? Прямо сейчас?..
- Нужно спуститься в лабораторию. Здесь, не очень далеко.
- Ещё подробнее.
- Ты оденешь комбинезон, такой особенный, состоящий из сигнальных устройств... Сядешь в кресло... ну, просто как в парикмахерской, под феном. Только это не фен... Я всё включу, и ты вернёшься туда... в восемьдесят четвёртый. Тебе будет двадцать четыре.
- А тебе?
- Я подожду.
- Долго будешь ждать?
- Нет, не долго. Там для тебя пройдёт двадцать лет, а здесь - одно мгновение.
- Погоди, ты хочешь сказать, что я сяду в это твоё кресло... и встану с него - ничуть не изменившись? Тогда лучше в парикмахерскую.
- Я думаю, через двадцать лет ты на многое посмотришь совсем иначе. Станешь мудрее, многие вещи покажутся...
- Ты что, дурак? На хрена мне мудрость? Я хочу быть красивой, молодой и счастливой!
- Счастливым и мудрым быть нельзя, - отметил Гусев. - Понятия взаимоисключающие.
- Живи как хочешь, - сказал Зюскевич. - Со второго раза может получится так, как ты мечтаешь.
- Со второго раза... Может и получится. Я согласна!
- Что согласна?
- Ну это... то, что ты сказал. Снова стать молодой. А потом выйду за тебя замуж. И буду век тебе верна, честное пионерское. Или даже раньше. Ну, как только созреешь. Не могу же я выйти замуж за октябрёнка, этого не поймут.
- Лучше я подожду здесь. Там... вообще не надо знакомится.
- Как скажешь.
- Ещё надо будет позвонить в одно место и сказать пару фраз. Но это потом, в девяносто четвёртом. Важно не забыть.
- Что значит "потом в девяносто четвёртом"?
- Одного раза вам покажется мало.
- Почему?
- Ежу понятно.
- Как скажешь.
- Едем?
- Погоди, погоди. Я так не могу. Я боюсь. Пускай они тоже... - Кира посмотрела на меня и Гусева. - Пускай грызут молодильные яблоки. Места есть, или к мастеру надо записываться?
- Я позвоню, для вас подготовят три места.
- Мальчики, не трусьте, вы видите, женщина готова на всё. Мишаня, этим двоим не надо на тебе жениться?
Зюскевич отвернулся и сообщил по телефону какой-то Анечке, что нас будет трое. Спрятал трубку и подбодрил нас улыбкой:
- Всё будет в порядке.
А мы были пьяные и ничего не боялись. Даже того, что машина времени испортится и просто убьет нас.
12
Была половина первого: мы успевали в метро. Зюскевич объяснил, что так будет проще. Иначе пришлось бы неделю оформлять пропуска через главный вход. На "Знаменской" мы, не поднимаясь вверх, зашли в служебное помещение, проследовали мимо одетых в милицейскую форму охранников, спустились по узенькому, но длинному эскалатору, который заработал, едва мы на него встали, миновали цепь коридоров и остановились перед невысокой железной стеной. Постояли.
- Нас идентифицируют, - негромко пояснил Зюскевич. - Скажите что-нибудь.
- Они всех знают? - сказал я.
- Всех, кто когда-либо со мной соприкасался.
- Не то слово, - пробормотала Берёзкина.
- Имел сношения, - уточнил Гусев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29