"Возможно, - писал один из наиболее авторитетных американских агентов, - стоит предложить эти труды некоторым влиятельным сектам, имеющим свои собственные издательства и заинтересованные в публикации подобных произведений, адаптированных для успешного детского восприятия". Я взбесился: почему же они не сказали это Джоан Роулинг?! Почему и как они сделали эту унылую белиберду самой продаваемой книгой после Библии?!! Бог с ними, мой международный триумф тихо провалился, о неудаче никто не узнает. Надо было думать о том, что под грохот барабанов и звон фанфар происходит со мной здесь, на родине.
Выпустив с нарастающим успехом в короткий строк сорокинско-пелевинские "Лёд", "Чапаев и Пустота", "Дженирейшн Пи" и "Голубое сало", я ощутил головокружение от успехов и потерял бдительность. Большим отрывком в журнале "НЛО" я анонсировал "Сердца четырёх" - и промазал. Оригинал романа уже существовал в рукописи, и Сорокин предоставил суду тетрадки с черновиками.
Пока шла экспертиза, я, по совету Кварцхавы, предложил через надёжного посредника Сорокину взятку. Большие деньги, настолько большие, что любой здравомыслящий человек принял бы их без раздумий.
Однако эксцентричный и самовлюблённый писатель отказался от денег. Он уже успел уверовать в свою гениальность, и слава была для него теперь дороже любых денег.
Ему пытались угрожать. Его подкараулили и, приставив перо к горлу, заставили кричать "я был не прав, я говно". После этого Сорокин скрылся на просторах Германии, и даже его адвокат не знал его местонахождения, общаясь с клиентом по телефону.
Суд был назначен на первое октября, надвигалось позорное разоблачение.
Снова на помощь пришёл Гоша Кварцхава. Он сказал:
- Если даже ты подкупишь суд, рукопись потеряют, и ты формально выиграешь дело, в глазах общественности ты уже потеряешь всё. Станут говорить, что ты и раньше покупал романы у непризнанных гениев. Единственный твой шанс победить - это вчинить встречный иск. Обвинить Сорокина в краже твоей рукописи. Доказать, что твой текст был набран у тебя в компьютере значительно раньше, чем тот появился в сорокинской тетради. Украсть текст из компьютера проще пареной репы. Одновременно назначить экспертизу на предмет авторства путём сравнения "Льда", авторство которой никто не оспаривает, и этой новой книги. Психологически убедительно: никому не известный графоман пытается привлечь внимание к себе через скандал с маститым классиком. Подключи к этому делу журналистов.
На другой день мой адвокат подал встречный иск.
Через три дня в "Коммерсанте" появился материал "Слон и Моська".
Через неделю все поверили в мою невиновность.
А ещё через две недели в суде прозвучало заключение литературоведческой экспертизы, установившей моё авторство на все сто процентов. Тиражи моих не моих книг подскочили втрое. Предполагалось, что я буду представлять лицо современной российской литературы на Франкфуртской книжной ярмарке. Но моё лицо не выражало радости по поводу этого предстоящего события.
Сорокин так и не вернулся из-за границы. Говорят, он работает на автозаправке в пригороде Зальцбурга. Вечера проводит в местном садо-мазо клубе, бреет лицо, носит короткую стрижку и увлекается экстремальным пирсингом. В свободное время пишет по немецки порно-рассказы и порно-сценарии, любит пиво с сосисками и в последнее время очень заметно располнел.
Потом началась депрессия. Мне стало отвратительно всё: и работа, и выпивка и украденная слава. Временами возникало желание удавиться. Временами я пытался писать сам - без затей - обо всём, что с нами случилось. Будущий роман назывался "Винт", и страниц пятьдесят было со скрипом написано. По своим художественным достоинствам текст скорее напоминал дневник спятившего с ума графомана. Но я рассчитывал впоследствии, когда весь фактический материал будет набран, серьёзно заняться его художественной обработкой. Или даже, в случае полной беспомощности, нанять для этой цели неизвестных, но ярких литераторов - благо в "Золотой переплёт" произведения начинающих авторов шли нескончаемым потоком.
Но вот однажды, по непонятной причине, мой новенький "386-й" накрылся медным тазом. А дискеты, на которых я имел привычку архивировать свои рукописи, бесследно исчезли. Я принял намёк свыше и оставил затею.
Чтобы отвлечься, я стал наговаривать в диктофон туповато-ходульные шлягеры Бориса Акунина. Симпатия читающих народных масс, как я надеялся, могла запитать меня положительно заряженной энергией.
16
Временами, задумавшись, я проводил пальцем по коже за ухом и катал по косточке круглую упругую капсулу. В нашем "клубе путешественников", численностью теперь в два человека, этот жест считался вредной и опасной привычкой. Но вот однажды я не нащупал капсулу у себя за ухом. При помощи двух зеркал и направленной лампы я смог разглядеть лёгкий, едва заметный и уже затянувшийся надрез. Это была третья катастрофа, самая страшная катастрофа в моей жизни.
От нахлынувшего на меня ужаса я мог потерять рассудок. Невозможность возврата к прежней жизни оказалась страшнее смерти. Всё равно как залететь в далёкий космос и обнаружить, что вытекло топливо, предназначенное для обратной дороги.
Я бросился к телефону и после первого же оборвавшегося гудка услышал подавленный возглас Гусева:
- Да!..
- Пощупал? - заговорил я с ним страшным голосом.
- Да...
- Почему не позвонил?
- Я... хотел.
- Струсил. Когда?
- Вчера была. Я... голову мыл. Перед этим... как его... концертом.
- Значит, ночью.
- Кто? Зачем?
- Не знаю. Спецслужбы... Какой-нибудь "Патруль времени".
От волнения мы оба говорили как пьяные.
- А если Зюскевич?
- Зачем, ему не надо. Мы и без того у него под колпаком. Мы сидим у него под колпаком, там в метро, понимаешь? Зачем ему?!
- Не ори. Я всё равно этого не осмысливаю. Я с самого начала ничего не понимал. Как это можно. Есть же какие-то причинно-следственные связи...
- По правде говоря, я тоже не понимаю.
- И что теперь?
- Гусев... я так не согласен. В реальной жизни я бы не стал ничего этого делать.
- Чего?
- Убивать, насиловать, воровать чужие тексты. А ты?
- А я и так... Ну, немного. На Пугачёвой бы точно не женился. Да, это всё как игра воспринималось, как симулятор, стрелялка... Теперь не знаю. Здесь всё по-другому. Здесь я поставлю всё своё состояние на "красное" и глазом не моргну. Потому что в любую минуту можно соскочить. Теперь не знаю.
- Ладно, заладил. Я людям страшнее жизни поломал. Писательский труд это... а-а, тебе не понять. Слушай, Гусев. Короче, так. Если Зюскевич нам не поможет, я, может... Я точно застрелюсь или траванусь. Больше не могу. Я ещё раньше не мог, но терпел, а теперь всё, выбора нет.
- Стой, стой, ты чего! - Гусев перепугался, что останется один в "далёком космосе". - Ты чего, у тебя семья, ребёнок будет!
- Всё липа, всё мираж, все зомби.
- Блин, ты чего! Я же не зомби! Стой, погоди, я всё придумал.
Я поверил, потому что от испуга можно найти выход почти из любого положения.
- Что.
- Третья капсула. Берёзкина вернулась вместе с нами, но без капсулы. Мы в тюрьме хотели отнять, но её уже не было. Значит, она спрятала!
- Ну так мы уже в другом времени.
- Мы в другом времени. Но мы не в другом мире. Мы в продолжении того, нового! А это значит...
- Это значит, что капсулу нужно искать в тюрьме...
- Мы найдём её, Теля, мы её точно найдём!
В смутном вихре панических обрывков прорезался луч надежды.
- Как же мы попадём в тюрьму, в Кресты?
- А, век воли не видать! Ведь всё, всё ложиться, один к одному! Ведь я там буду через неделю, буду снимать клип. Ну, понимаешь, такой, сюжетный. Херня, короче. А мы всё разнюхаем. Расспросим, подмажем... Где спала, где жрала... Койку, стол, стул обшарим по миллиметру. В дырку от сучка сунула, мякишем замазала, как сейчас вижу. Объявим премию за находку среди зеков, будто капсула с ядом... ну, в порядке бреда, придумаем что-нибудь. Теля, мы её должны найти, или нам нормально не жить!
- Не жить, - согласился я и повесил трубку.
17
Едва Зюскевич вошёл в лабораторию, следом влетел его начальник генерал Лядов.
- Где вы были?! - прохрипел он, задыхаясь.
- С каких это пор я должен отчитываться, где я бываю?
- Вы прекрасно знаете, что ваша работа имеет государственное значение.
- Я не продавал секретов.
- Вас пытались охранять, с вами пытались связаться!
- Позвонили будто бы из больницы, где находится моя невеста... Кто-то зло пошутил, и я поехал. Машина сломалась. Я дозвонился до больницы, пересел в электричку и вернулся.
Генерал вытер платком лицо. Было похоже, что его тоже здорово нахлобучили. А кто может нахлобучить технаря-генерала? Спецслужбы...
- Работайте, Зюскевич. И без фокусов. Скажите спасибо, что перестройка.
- Ладно, ладно, обещаю. Вы Анечку не видели?
- Кажется... в буфете.
- Пойдёмте, кофейку выпьем.
- Благодарю вас, я уже...
Зюскевич вошёл в местную кофейню и сразу увидел свою лаборантку маленькую и худенькую девушку, которой он никак не мог найти применения. Она болтала с курящими подругами, которые стряхивали пепел в кофейные чашки.
Миня негромко окликнул Анечку и поманил пальцем.
- О! - сказала она. - А говорили, найти не могут.
- Нашли, нашли. Пойдём, поможешь.
Анечка поднялась и сказала подругам:
- Раньше слышала только "уйди, не мешай", а теперь - "пойдём, поможешь".
- Жениться хочет. Анька, слышь, после первого свидания не соглашайся, после уважать не будет.
Миня покраснел и, схватив Анечку за руку, потащил в лабораторию.
- Дверь, дверь, чтоб была открыта!..
Однако дверь он сразу закрыл и перекодировал.
- Аня, сосредоточься, пожалуйста.
Анечка сжала рот в точку и вскинула брови.
- Я всё настрою, залезу в хроноотсек, а ты нажмёшь "энтер". Сумеешь?
- Вы? В обезьянник?! Ни за что.
- Хорошо, давай так: ты лезешь в хроноотсек, а я жму на клавишу.
- Всё, я поняла, я согласна.
- Тогда пошли в метро.
В недостроенной когда-то ветке метро, под самым центром города, находились упакованные в многослойные саркофаги "заповедные" зоны, в которых никто не имел права ничего менять ни через год, ни через сто, ни через тысячу лет. Здесь проводились эксперименты по перемещению во времени.
Они прошли через десяток шлюзовых камер и оказались на известной нам станции, оформленной мрамором, бронзой с позолотой и росписью.
- Садись за пульт. Вот это не трогай. Это тоже. В смысле, вообще ничего не трогай, это главное. Всё запрограммировано.
- А что так неожиданно?
- В науке всё неожиданно.
- А в жизни.
- Жизнь и наука неотделимы.
- А вы надолго? У меня в половине седьмого встреча.
- Ты что, дура? Как это может быть долго?
- Ах, да. А вы в какое время, если не секрет?
- В две тысячи четвёртый.
- Класс... Позвоните, спросите, как у меня дела.
- Это нельзя. По международной конвенции.
- Ну вы только намекните, я всё пойму.
Зюскевич уже приготовился. Он залез в прозрачный контейнер и опутал свою голову датчиками.
- Готово. Ну, три-четыре. Давай, не тяни, жми.
- Ой, Михаил, вы знаете, я волнуюсь.
- А я что по твоему - каменный? Жми!!!
Анечка поднесла пальчик к клавише "энтер" и надавила.
* * *
Крикнув "жми!!!" Миня тут же осёкся: всё позади, не успел даже крикнуть. Вместо "обезьяньего ящика" - удобное кресло. На голове кибершлем. Внизу всё тот же мраморный пол.
Миня поднял шлем, похожий на фен. Никого. На часах полночь с двадцать пятого на двадцать шестое февраля 2004 года. Самочувствие - отличное.
Приблизился к пульту, набрал программу. Навёл справки о себе и Кире: был женат, развёлся, она свободна. Просмотрел заголовки новостей за истекшие десять лет. Полный застой.
Теперь найти у медиков вакцину, и - в "Сталин". Действовать быстро и решительно.
В фармакологии никого, все в кафе. Взял чашечку, подсел, поболтал. Подвёл к теме.
- Конечно бери. В левом шкафу.
Кто-то интересуется: "А что такое?"
- У Зюса больная бабушка.
- Через пять лет будет лежать в каждой аптеке; пусть слетает. А "Зенит" выйдет в первую лигу?.. А кто будет президентом в 2012-м? Сколько лет мне нагадала кукушка? Сын или дочь?.. Ладно, ладно, бери так, даром. Не разбей ничего. Вколешь - бабушку врачам не показывай месяц. Знаешь? Ну давай.
Нашёл, поморщившись от детских страхов, пшикнул вакцину в вену. Теперь - в "Сталин". Начальнику охраны: "Приду не один, запишите". Начальник болезненно трёт лоб: человек раздвоился.
Возле ресторана придётся помёрзнуть. Клиент - "Зюскевич-старший" - пить не умеет и долго не высиживает. Так и есть: ведут, усаживают в якобы такси. Изо всех арок, из-за углов, выползают машины охраны.
Ещё минут десять... Теперь можно.
* * *
В "Сталине" полный разгул. Играет оркестр, танцуют пары, звенит посуда, снуют официанты. Свечи греют, фонтан освежает. Кира танцует с каким-то папиком. Телегин один за столом, пьяно подхлопывает в ладоши кордебалету. Гусев в оркестре.
Подсел как ни в чём не бывало.
- Вернулся? - спросил Телегин, не повернувшись.
- Ага...
- Наливай.
Зюскевич налил. В этом мире ничего не изменилось, ничего. Чокнулись, выпили.
- Ты что... в другом костюме? Пролил что-нибудь?
- Блеванул.
- Это нормально. Если на себя. Бывает, какая-нибудь сволочь в метро... или в автобусе... в час пик. Понимаешь?
- Не, я на себя.
- Это нормально. Если ты вернёшь меня в детство, я женюсь на Ниночке, честное слово. И буду любить её всю жизнь. Я же её предал, понимаешь?
Зюскевич не умел притворяться пьяным и попытался подражать манерам Телегина:
- Это нормально. А меня просто бросили. Берёзкина. За что?!
- Ей нужен папик. А ты - хлюпик.
- Я не хлюпик. Я гений.
- Для женщин - одно и то же. Но если гений вдруг богатеет, он переходит в разряд папика и становится желанным.
- Я могу разбогатеть в любую минуту. У меня есть машина времени.
- Это стрёмно, тебе яйца за такое отрежут.
- Кира свободна?
- Свободна. Она всегда свободна.
- Я хочу снова на ней жениться.
- Сначала стань папиком.
- Я возьму её не за деньги.
- Какой-нибудь любовный эликсир? Многократные оргазмы её не возбуждают. То есть, на это она тоже не купится. Знаешь, сколько загорелых мачо трётся у её ног?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29