Если сильный характер... - Миня пожал плечами и побежал к пульту.
- Слушай, писатель, - Гусев напряжённо курил, - мы ведь тоже можем тормознуться. Если я муж Пугачёвой и фабрика звёзд, а ты - "Царский переплёт", пора уже сказать "хватит". Можно всё испортить. У нас на руках по двадцать, ещё по карте - и будет перебор...
- Кира, а ты как думаешь? - осмелился я обратиться к Берёзкиной.
- Я остаюсь. У меня уже перебор. С меня хватит, - произнесла она равнодушно.
Господи! В конце-то концов, знает она или не знает?!!
Зюскевич, снова подошёл к нам. Он всё слышал. Он встал перед нами как замполит перед солдатами. Вершинку надо взять любой ценой, она стратегически важна для пулемёта.
- Мужики, надо ещё раз, - требовательно сказал он. - Надо исправить баги. В холостом режиме ничего нельзя сделать.
- Ты исправишь, а мы потом - у разбитого корыта?
- Так ты уже заранее решил вернуться? - хитро прищурился Зюскевич.
- Нет, зачем... То есть... - Гусев растерялся. - А если посадят? А что у меня есть? Есть счёт за границей?
- Некогда выяснять. Что есть, то есть. Самое главное - позвонить. Сразу, в первую минуту. Оба позвоните.
- Может завтра продолжим?
- Сейчас.
- А что Берёзкина? - не унимался Гусев.
- Всё, поехали, - я взял Гусева за локоть. - Садись.
- Ладно, так и быть. Проверим. Что там у нас в свободно конвертируемой. Выпить ещё можно?
- Там выпьем.
Я уже думал о Тане Овсеенко. Если я "Переплёт", не всё потеряно. Даже если она звезда и замужем.
- Теля, сейчас перескочим - там сразу созвонимся, надо добавить. То есть, сначала позвоним куда Миня просил. Кира, не скучай без нас.
Кира, стоящая в сторонке, чуть заметно кивнула.
- Гусев! - сказал Зюскевич. - Про Пугачёву я пошутил.
- Э, - я встревожился, - про "Переплёт" не пошутил?
- Нет. Между прочим, тебя ждёт сюрприз.
- Приятный?
- Для тебя - не то слово. Если я ничего не путаю.
- Чего-чего?..
- Больше ничего. Повторите номер телефона и что сказать.
Мы вразнобой повторили.
- Если вы этого не сделаете, я вас уничтожу. Превращу в моль, в червей, в гробовую плесень...
- Чего-чего?..
- Он шутит, - сказал я. - Я сам тебя уничтожу.
Сначала Зюскевич был готов застрелиться, а теперь шутил. Возможно, это было связано с решением Киры остаться. Она уже с ним. Программа "максимум", ради которой, руку на отсечение, всё это затевалось, выполнена на все сто. Проблемы только в технической доводке машины времени. Не для себя, для начальства. И что-то ещё. То, что он от нас скрывает. Сейчас мы для него кролики.
Миня опустил нам шлемы, сел за пульт, и, ударив по клавишам, сыграл увертюру к году 1994-му.
2
Едва открыв глаза, я потянулся к телефону и честно набрал номер. Трубку сняла женщина.
- Вера Алексеевна? Извините, это срочно. Моя фамилия Телегин, но это не важно. Я просто повторю слово в слово то, что меня просили передать. Алло, вы слушаете?
- Да.
- Первое. Роман будет называться "Цыганка нагадала счастье".
- Что это значит? - спросила Вера после долгой паузы.
- Понятия не имею. Второе. Чен даст полковнику сигарету. Она отравлена. Пусть курит завтра на приёме только свои. Это всё.
- Спасибо я поняла.
Повесила трубку. Что она поняла? Даже не спросила, кто я. Шпионские страсти... А вдруг теперь я слишком много знаю? Так или иначе, обещанное сделано. Но что-то в этом звонке, какая-то техническая мелочь, показалась мне странной.
Зазвонил телефон, в трубке послышался голос Гусева:
- Теля! Привет!.. Как ты, в порядке?.. Слушай, как там... номер... Ноль девяносто пять, это понятно. А дальше... чего-то вылетело. Триста двадцать три... или двести тридцать два... Кого-то разбудил, обхамили...
Я понял, что было странно. Я звонил в Москву без кода.
- Я уже. Без московского кода...
- А! Ну тогда всё в порядке. Почему без кода?
- Надо полагать, теперь мы живём в Москве. Деньги-то все в Москве, вспомни девяностые. Питер серый, нищий и облезлый, как дворняга.
- Ёкорный бабай... Так здесь совсем другая жизнь, скучать не придётся.
Я кое-что вспомнил и разозлился:
- На хрена ты ей это сказал?!
- Что?..
- На хрена ты сказал Берёзкиной "не скучай без нас"!!
- А что...
- Ты дурак или прикидываешься?! В первый раз мы её насилуем, во второй убиваем, а потом ты ей говоришь "детка, не скучай без нас".
- Кажется, я не говорил "детка". А разве её убили? Ты что, убил её? Тогда, в камере?
О Господи, какой ужас, что он говорит, что происходит.
- Да, убил. Случайно. Из-за этого твоего пятновыводителя... эфира. Отключился, а руки онемели...
- Ничего, не переживай, с ней всё в порядке. Она бодра, весела. Скоро выйдет замуж за Зюскевича. Если б я знал, что ты её убил, не сказал бы "детка, не скучай без нас". Действительно, это звучит уже как-то двусмысленно.
- "Убил, убил!.." Хватит повторять. С ней всё в порядке.
- Замётано, никто никого не убивал. А где она сама, между прочим? Почему не день рождения? Я в постели и трезвый. А ты?
- Я тоже. Позвони ей, узнай, что и как. Выбирай слова. Та, что здесь, не должна ничего знать.
- Теля! (Цык-цык.) У меня зуб вставной... Чего знать?
- Ей тридцать четыре. Одна жизнь и просто тридцать четыре. Не это наше... колесо сансары.
- А! Понял. Чего колесо?.. В смысле, она не знает, что потом мы её изнасиловали и не уби... Ну, понятно. Это всё упрощает. Сейчас найду номер и позвоню. Кстати, я тут листаю записную книжку... много интересного. Похоже, что ты женат. Помнишь, Миня говорил про какой-то сюрприз?
Я быстро обернулся и включил левый светильник над кроватью.
Кто-то худенький, накрывшись с головой под одеялом, спал рядом. Я осторожно приоткрыл ему лицо и перегнулся, держась за спинку кровати.
На моей кровати, по-домашнему одетая в пижаму, спала Таня Овсеенко. Забыв про всё остальное и дрожа от волнения, я медленно потянул за край одеяла. Девушка шевельнулась и открыла глаза. Я поцеловал её, потом ещё и ещё...
3
В ближайшие дни я и Гусев аккуратно, чтобы не показаться сумасшедшими, собирали сведения о самих себе и вспоминали. Словно на погружённых в проявитель листах бумаги, в памяти проявлялись картинки ещё одной жизни, лучшей, глянцевой, прожитой именно так, как хотелось. Странным образом это ничуть не радовало. Было ощущение украденного, смухлёванного, жульнического счастья.
В это же время у меня был медовый месяц. Я был женат около десяти лет, и, по убеждению моей жены Тани, пора было угомониться. Не тут-то было. Каждую удобную минуту я валил красотку на кровать, и кровать ходила под нами ходуном.
Гусев женат не был. "Фабрикой звёзд" он лично не занимался, для него это было мелко. Десятки или сотни красоток - певших, открывавших рот, вертевших попой, улыбавшихся или подтанцовывающих - полностью зависели от него и ловили в его глазах малейшую прихоть. Он выбирал их, развалившись в кресле с сигареткой на так называемых кастингах. Этот крокодил, этот похотливый карабас-барабас, специализировался на продюсировании девичьих коллективов. Таких как "Белки", "Стрелки", "Киски", "Мираж", "Ниагара", "Виагра", "Парфюм", "Комбнация", "Девочки", "Целочки", "Блестящие", "Поющие", "Танцующие", "Шиншиллы", "Бегемотики"... и ещё чёрт в ступе. (За точность названий не ручаюсь.) Когда он лез в джакузи, и ему туда напускали этих самых "бегемотиков", вместе с плавающими игрушками, он пил шампанское и думал о карте ужина. Он уже не знал, чего ещё можно хотеть, и это становилось его проблемой.
Звукозаписывающая фирма, которой он владел, называлась "Золотой Гусь". Кроме того, он состоял в Совете директоров двух музыкальных телеканалов, имея по пятнадцать процентов их акций. Его бывший импресарио, Гоша Кварцхава, стал медиамагнатом. Они остались друзьями и согласованными действиями на медиа-рынках наживали большие капиталы.
Кира Берёзкина, как выяснилось, находилась в Выборге, в пластической клинике доктора Борга. Мы пообещали навестить её, как только разберёмся с делами.
Состояние моих дел было неплохим, на первый взгляд и со стороны. Тот, кто сочинял в молодости идиотские танцевальные шлягеры, вполне естественным образом плавно переходит на продюсерскую работу с пришедшими ему на смену другими молодыми идиотами. От того же, кто написал в молодости хотя бы одну заметную книгу, всю оставшуюся жизнь, до трясучки, изнеможения и последнего вздоха, требуют ещё, новую, такую же хорошую, ещё лучше.
Существует мнение, что каждый человек может написать одну книгу. Для написания одной книги не нужно получать информацию извне, нужно собрать всё, что сам видел, слышал и чувствовал, а затем грамотно просеять и разложить по строчкам. Другими словами, ты можешь написать одну книгу про самого себя. Но сочинение следующей, третьей и четвёртой, уже потребует от вас контакта с некой музой, подключения к секретному каналу, который включается и отключается самопроизвольно, наугад, часто невовремя, ешё чаще совсем не к тем людям, к которым хотелось.
Я никогда не был подключён ни к каком каналу. Я просто обладал феноменальной памятью на когда-то прочитанное, увиденное и услышанное. И я однажды грамотно поработал со своим "архивом", состряпав "Генерального секретаря". Вот уже десять лет от меня ждали новой книги. Какого-нибудь очередного "Петра Великого" или русскую "Династию", замешанную на современном местном колорите. В своём компьютере (300 мб HDD), я обнаружил десяток интервью со мной. Как уж на сковородке, я уворачивался от этой неприятной мне темы, уводя разговор в сторону или кивая на других великих, но столь же непродуктивных писателей.
Я не хотел писать книг, я не умел, мне не дано было это делать. Стряпать многостраничные компиляции из прочитанного, увиденного и услышанного? Портить ещё тонну или десять тонн бумаги на массовое чтиво для недоумков? Но это было мне вообще ни к чему, я нуждался ни в известности, ни в дополнительном заработке.
И всё-таки необходимо бросить им кость - ради уверенности в себе, веса и куража в обществе. Я должен стать интересным и для высоколобых эстетов, и для читателей, и для жёлтых репортёров. Выдать нечто экстравагантное, вызывающее, способное щекотать тайные низменные уголки подсознания, взрывное, изящное и безупречное. Нечто широко известное позднее, во всех отношениях сомнительное, лично мне неприятное, но обладавшее долей перечисленного и несомненно способное привлечь внимание, уже вертелось в моей абсолютной памяти.
4
Засигналил будильник. Писатель Владимир Сорокин нащупал "off", поднял голову и огляделся. Солнце уже выглянуло из-за крыш, и его лучи заиграли на стекле сосудов, расставленных на стеллажах. В банках, мензурках и аквариумах заспиртованы прелести, выкупленные в разное время у больничных медсестёр и уборщиц. "Воскресенье..." - подумал Владимир и улыбнулся. Обычно он ложился спать поздно, под утро, а просыпался не раньше полудня. Но сегодня, как и во все другие воскресенья, ему предстояло нечто особенное и восхитительное, при одной только мысли о чём приятно захватывало дух. "Я поведу тебя в музей, сказала мне сестра..."
Одежда была приготовлена: нелепо скроенный ещё в восьмидесятых коричневый плащ, спортивные брюки и серая лыжная шапочка. Владимир надел это поверх тонкого, изысканного белья, обулся в белые китайские кроссовки, взял портфель и вышел.
Осенняя свежесть заставила трепетные ноздри зашевелиться, хрустнула под ногой тоненько остекленелая лужица, запах прелой листвы окатил воспоминаниями о детстве. Москва ещё не проснулась; воздух настолько чист, что отсюда, из Лужников, отчётливо виден Кремль.
Несколько остановок на метро, несколько минут пешком, и вот он на Центральном рынке, столь же ещё статичном и безлюдном, как и весь город.
В мясных рядах неопрятная тётка с косым глазом выкладывает на прилавок кабанью голову. Будто не специально, походя разглядывая другое мясо, Владимир к ней неторопливо приближается.
- Есть? - говорит он чуть слышно.
- Сколько надо?
- Полтора.
Тётка берёт полиэтиленовый пакет, быстро зыркает по сторонам, наклоняется и достаёт из-под прилавка мясо. Кладёт на весы.
- Кило семьсот.
Владимир кивает и протягивает зажатые в кулаке пятьдесят условленных единиц. Тётка быстро прячет, зыркая по сторонам, отсчитывает рублёвую сдачу. Владимир прячет пакет в портфель и отходит. Попутно, в овощных рядах, покупает свежие огурцы, помидоры, листья салата и зелень. Теперь обратно, домой, домой, скорей домой...
У метро он встречает ещё одного постоянного покупателя, с которым здоровается. Вместо "здравствуйте" они говорят друг другу "приятного аппетита".
Придя домой, Владимир тщательно обмыл мясо и положил его на полотенце сушиться. Обрезал корку с половинки чёрствого батона, разрезал на две части, замочил в молоке. Очистил пять крупных луковиц, ловко нарезал острейшим ножом в крошку. Окропил лук сухим белым вином, присыпал солью и чёрным перцем, перемешал.
Отжал булку, вымыл и вытер руки. Перемешал лук.
Нарезал мясо, пропустил через мясорубку, чередуя с булкой - дабы ни единой капли драгоценного мясного сока не вытекло на сковородку во время жарки.
Добавил лук и отбил массу в тазике, тщательно замешивая, приподнимая и ударяя о дно, минут семь-десять.
Вымыл стол. Загребая горстью с ладони, набросал на одну половину стола комочки фарша, каждый величиною с кулак.
Вымыл и вытер руки.
Насыпал на другой половине стола молотых сухарей, взял широкий нож и ловко сформировал полтора десятка котлет вытянутой каплевидной формы.
Нагрел широкую сковороду, щедро полил рафинированным маслом, уложил котлеты плотно, внахлёст.
Как только бока зазолотились, перевернул. Теперь они все легли точно по размеру. Ещё несколько минут.
Котлеты округлились, на верхушках появились капли белой пены - верный признак готовности.
Владимир переложил котлеты на кузнецовское блюдо и поставил в слегка подогретую духовку.
Мигом настругал уже вымытых и обсушенных овощей.
Пошёл под душ.
Побрился, избегая парфюма, причесался, завернулся в халат, прилёг минут на десять.
Теперь можно.
Владимир окружил котлеты на блюде нарезанными овощами, с одного боку ложку горчицы, с другого - ложку аджики. Принёс блюдо в комнату, включил Баха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29