Настя сначала недоверчиво усмехалась, но потом убедилась в справедливости отцовских слов. Когда повнимательней пригляделась к так называемым «прибандиченным» молодым людям, особенно в конфликтных ситуациях, — чаще всего это случалось на небольшом рынке возле метро «Приморская».
Конечно, парни с рынка были не то что мелкими, вообще микроскопическими сошками криминального мира Петербурга, но, стараясь казаться крутыми, они наверняка, сознательно или незаметно для самих себя, подражали авторитетам. Настя не раз наблюдала за статичными, немыми поединками, когда двое «быков» стояли друг против друга, вперив взгляды одинаково маленьких глаз в лицо противнику. Это длилось недолго, несколько секунд, но за столь короткое время они, вероятно, успевали обменяться необходимым количеством информации и уяснить последствия, которые повлечет за собой прямое столкновение. Как правило, таких немых сцен было достаточно, чтобы кто-то один признал свою не правоту или физическую несостоятельность и сдался.
Драки тоже, конечно, случались в Настином районе, и не просто драки, а какие-то бои гладиаторов, до полной, так сказать, победы. То есть до невозможности противником продолжать поединок. Ни сейчас, ни завтра, ни через неделю. Летальных исходов Настя не видела ни разу — бои либо прерывались налетом, по-другому не скажешь, ОМОНа, который метелил и правых и виноватых. Впрочем, были ли в этих битвах правые, трудно сказать. Либо дружки оттаскивали побеждавшего бойца от поверженного противника. И здесь тоже Настя понимала, что не из гуманизма, глубоко спрятанного под крепкими лбами, а из опаски довести приятеля до «мокрухи». До первой ли? А если и, скорее всего, не до первой, то тем более лишний раз не стоит мараться.
Краем глаза она видела силуэт в дверях магазина, и это ее успокаивало. Если что, действительно можно заорать погромче — Виталик наверняка среагирует. Он ведь только и ищет повода, чтобы Настю это... Завлечь, одним словом. Тут уж она не ошибается. Да и мент у них там в магазинчике без дела мается.
На высоком крыльце первого от угла длиннющего дома сидел парень в черной кожаной куртке и ярко-голубых джинсах. Настя скользнула взглядом по куртке — это была не дешевая «косуха», в которых рассекают гопнической наружности алисоманы и прочие малолетки без башен, но с жутким пафосом. По самой приблизительной прикидке, куртка тянула баксов на пятьсот. В этом Настя худо-бедно разбиралась.
Вообще, незнакомец выглядел довольно странно. Вроде бы Настин ровесник, худощавый, невысокого роста, что было заметно, даже когда он сидел, с правильными чертами лица, в которых оставалось еще ой как много детского — в изгибе бровей, в гладкой нежной коже, в девственно чистом подбородке, хотя зачаточные усики вроде бы уже пробивались. И в то же время движения его были по-взрослому уверенными и точными, и голос не то чтобы мужественный, но вполне мужской. С интонациями пожившего, много повидавшего и много испытавшего человека, негромкий, но забирающий все внимание собеседника.
И одет он был тоже не так, как одеваются шестнадцатилетние. Не в том даже дело, что он носил «казаки», как всякие там металлюги или «ковбои», нет, просто одежда на нем была «взрослая». Чего стоила одна только фирменная куртка! Не самопал, хоть и шьют в Питере кожу на любой вкус, с любыми прибамбасами, нет, эта куртка была очень, ну о-очень крутая. Скромненькая такая, только ее, эту скромненькую, ни в одном магазине на Невском не купишь. Разве что в Англии где-нибудь или в Германии. Джинсы тоже не псевдоитальянские, вообще, похоже, не европейские, натуральные Штаты. Тоже ведь не продаются простым смертным, в магазинах «Ливайс», все в лучшем случае из Франции, а там какие могут быть джинсы. Лицензии, которые разваливаются через год, теряют форму, цвет, превращаются в вылинявшие тряпочки.
Какая ночь сегодня, богатая на знакомства! Настя подошла к таинственному юноше и вытащила из кармана джинсов зажигалку.
— Пожалуйста.
Вежливость и спокойствие, спокойствие и вежливость.
Парень сунул в рот сигарету, которую лениво крутил в пальцах, потянулся было к зажигалке, но Настя не выпустила ее из рук, сама щелкнула, и ему ничего не оставалось, как неловко, чуть привстав со ступенек, ткнуться кончиком сигареты в высокий язычок пламени, выщелкнувшийся из «Зиппы».
— Ого, — сказал парень, выпустив струйку дыма и щурясь на зажигалку. — Настоящая вещь!
Что правда, то правда. Зажигалка была настоящей, отец подарил полгода назад, когда вопрос о курении Насти был снят с повестки дня. Не в ларьке уличном куплена, понятное дело. И не Китай какой-нибудь.
— Да, — ответила Настя, убирая зажигалку в карман. Не пряча, а именно вот так — неспешно, даже лениво.
— А как вас зовут? — спросил парень после короткой паузы, оценив спокойствие Насти. — Меня — Рома.
— Настя, — ответила она, не понимая, что же ей сейчас делать. Идти домой или включиться в разговор, который явно намеревается затеять этот приятный, в общем-то, паренек. Вроде воспитанный. На начинающего бандита не похож. Ни прической, ни одеждой. Все эти юнцы, «косящие» под взрослых боевиков, вызывали у Насти смех и в то же время отвращение. Бритые головки, спортивные штаны, или куртки-"пилоты", кепочки — хоть плачь, хоть смейся. Ну что может в такой головке крутиться интересного, если ее обладатель подражает самому низшему криминальному сословию. Ладно бы — в «крестные отцы» стремились, а то бычары и бычары, маленькие только. Пальцы веером. Тьфу!
— Живешь здесь? — заведя, как и предполагала Настя, разговор, спросил парень.
— Да.
— А-а. А я вот на метро опоздал. В гостях тут был, засиделся. Пойду сейчас пешочком.
— А далеко?
— Да нет. На Невский.
— На Невский? А мосты?
— Так через Лейтенанта Шмидта. Его как раз через часик сведут. Успею не спеша.
— Да-а... — Настя украдкой продолжала разглядывать парня.
— А это что, знакомый твой? — Роман кивнул в направлении магазина. Там в дверях все еще маячил темный силуэт.
— Да. Виталик, продавец.
— Продавец... И часто ты в это время в магазин ходишь?
— Бывает.
— И не боишься?
Настя неожиданно для себя громко расхохоталась.
— Ты чего? — Роман удивленно посмотрел на нее.
— Какие вы все одинаковые. Вот он тоже, — Настя в свою очередь кивнула головой, — Виталик. Первое, что спросил: «Не страшно по ночам гулять?» А тебе не страшно?
— Нет.
— Крутой?
— Да не особенно.
— Вот и мне не страшно. Кого бояться? Тебя?
Она взглянула Роме в глаза и тут же пожалела о сказанном. Взгляд его мгновенно стал жестким и, словно наждачной бумагой, прошелся по Настиному лицу. Во второй раз за последние полчаса ее бросило в жар, щеки запылали. Черт его знает, этого Рому, кто он на самом деле такой? Вдруг маньяк какой-нибудь?
Он продолжал смотреть на Настю молча, и испуг у нее стал проходить. В самом деле, что за детские страхи — маньяки, убийцы. Нормальный парень.
— А хоть бы и меня. Ты же не знаешь, кто я на самом деле.
Он как будто подслушал Настины мысли.
— Не знаю. Вернее, знаю. Рома. Рома в хорошей куртке. Гопники в таких не ходят.
— Да и ты тоже ничего себе прикинута.
— Стараюсь.
— Значит, говоришь, на гопника я не похож? И на том спасибо. А на кого тогда?
Настя призадумалась.
— На кого? На преуспевающую начинающую поп-звезду. Только с прической что-то не так.
— М-да, — он отвернулся.
— Что — м-да?
— Да так. Просто грустно. В этом городе все, кто прилично одет, выглядят поп-звездами. Простой человек в говне ходит, только поп-звезды в нормальной одежде. Ладно, — он посмотрел на наручные часы. — Пора мне. А то мост только на пятнадцать минут сводят. Потом до пяти ждать.
Рома пружинисто встал, топнул несколько раз, разминая затекшие ноги.
— Слушай, Настя, телефон не оставишь свой?
— А зачем тебе?
— Просто понравилась ты мне. Что такого особенного? Позвоню как-нибудь, пообщаемся. Про поп-звезд поговорим.
«Да иди ты...» — подумала Настя, в то время как губы ее сами собой зашевелились и она с удивлением услышала номер собственного телефона, который произнесла немного вежливо и даже как-то заискивающе.
«Вот те на, — пронеслось в ее голове, — что-то мужики сегодня меня раскручивают. Не на шутку. Это дело пора кончать».
— Тридцать восемь, — повторил Рома последние цифры. — Хорошо. Запомнил. Ну, пока, Настя. До встречи.
Он протянул к ней руку и, прежде чем она успела отреагировать на жест, погладил ее по плечу. Потом быстро повернулся и не оглядываясь зашагал вперед — мимо магазина. Виталика в дверях уже не было, видимо, появился очередной ночной клиент. А Рома споткнулся о поребрик мостовой, ловко подпрыгнул, выравнивая равновесие, и скрылся за пустующими палатками рынка, раскинувшегося вокруг станции «Приморская».
Настя добралась до дома без приключений, прошла на кухню, села на табурет, и ей показалось, будто она забыла сделать что-то важное. Зачем она вообще выходила на улицу? Ах да, за сигаретами. Но курить расхотелось. Вот так. Эмоциональные, можно сказать, потрясения, в общем-то, идут на пользу. Может быть, есть смысл, как только захочется закурить, сразу бежать на улицу, знакомиться с молодыми людьми?
Она машинально разделась, хотя еще минуту назад и не думала спать, так же машинально залезла под одеяло и, уже засыпая, подумала о том, как, интересно, ложится в постель этот самый Виталик. Хорошо бы попробовать лечь рядом с ним. Как он...
Ниточка, связывающая Настю с реальностью, тихо перетиралась, греховные мысли расплывались, теряя свои очертания, какие-то посторонние образы стали не то чтобы мешать, но путать картину, наконец ниточка разорвалась, и Настя уснула.
Глава 2
— Калмыков Юрий Федорович, — представился молодой человек лет двадцати пяти, войдя в комнату и аккуратно прикрыв за собой дверь.
Кузя молча смотрел на него из-под упавших на лоб длинных, но, увы, уже не таких густых, как хотелось бы, волос. Посетитель ему не понравился. Кузя не смог бы объяснить, что было ему неприятно в этом рослом, со вкусом одетом, улыбающемся человеке. Возможно, просто общее состояние, похмелье, если не лицемерить перед самим собой, а называть вещи своими именами, мешало Кузе воспринимать мир во всей его полноте, красоте и Бог знает, что там еще. Вчерашнее застолье, незапланированное, но крайне серьезное, окончательно лишило Кузю сил, и весь день он упорно боролся то с тошнотой, то с головокружением и омерзительным, неожиданно накатывающим в самые неподходящие моменты предобморочным состоянием.
— Ну? — только и смог выдавить из себя обычно вежливый с незнакомыми людьми Кузя.
— Вы — Куз Марк Аронович? — полуутвердительно-полувопросительно, продолжая улыбаться, произнес посетитель.
— Я — Куз, — хмуро ответил Кузя.
— Мне посоветовал к вам обратиться Аркадий Волков, мой приятель. Сказал, что вы сможете помочь...
— Аркадий... — Кузя не далее как позавчера выпивал с Волковым, но, хоть ты тресни, не помнил, чтобы Аркаша говорил с ним о работе. Встречаясь с Волковым, они все больше вспоминали «школьные годы чудесные» или бурную юность, которую вместе прохипповали, мечтая изменить мир и усиленно пропагандируя идеи сексуальной революции. Часто на личном примере. А теперь вот Волк стал коммерсантом, а он, Кузя, дальше рядового журналиста не продвинулся. Правда, грех жаловаться, он в штате, издание его вполне престижное, покупаемое, тиражи растут, к нему, Кузе, претензий нет. Даже пьянство, теперь уже и на работе, ему прощали. Начальство ценило его связи с теми, кого социалистическое общество выбросило за борт, — спившимися диссидентами и наркоманами, теперь являвшимися флагманами культуры. — М-м-м, — промычал Кузя. — А что вы хотели?
«Главное, чтобы костюмчик сидел», — почему-то пронеслось у него в голове. Действительно, никаких других мыслей бодрый посетитель не вызывал. А костюмчик сидел на нем безупречно — это единственное, что можно было о нем сказать. Так сидят только очень дорогие, сшитые у хороших портных либо в дорогих ателье подогнанные по фигуре вещи. Кузя знал в этом толк. Папа-то был классным портным.
«Кутюрье... — подумал еще Кузя. — Кутюрье небось какой-нибудь строгал...» Не любил Марк Куз всех этих новых слов — «кутюрье», «презентация», сказали бы просто: «Портной представляет народу...» А то начнут перья топорщить: «Презентация новой коллекции...» Мудаки...
Не мог Кузя сосредоточиться, хотя и очень хотел. И посетитель, пристально глядя в помятое лицо журналиста, отлично понимал его состояние. И противно было Кузе, что тот понимает и видит, что Кузе это претит.
— Вы, простите, не освободились еще? — спросил Калмыков, не ответив на вопрос. Довольно фамильярно спросил — это Кузя тоже отметил.
— Освободился. Я уже домой собираюсь.
— Так, может быть, по дороге поговорим? Зайдем куда-нибудь?
Калмыков уже резвился, только что не подмигивал.
Кузя хмыкнул.
— Можно и зайти, — он прикинул, сколько у него осталось денег. На пару коньяка, пожалуй, хватит. Недоставало еще, чтобы этот хлыщ угощать стал. До этого доводить уж никак нельзя. Лицо хоть и похмельное, но держать нужно. Без этого — все, пиши пропало. Вся репутация псу под хвост.
На улице Кузя снова почувствовал, что теряет сознание. Стена ослепительного солнечного света, казалось, сейчас собьет его с ног. Кузя провел рукой по лицу, мгновенно покрывшемуся потом, сунул ее в карман пиджака и крепко сжал ладонь в кулак. Как всегда, помогло. Дурнота ушла, предметы и люди вокруг снова стали реальными, и, ускорив шаг, Кузя потащил нового знакомого через цепной мост, к одному из бесчисленных крошечных кафе-распивочных.
* * *
Через три часа, в которые растянулась беседа с Калмыковым, Кузя, пошатываясь, вошел в тесный подвальчик обменного пункта на улице Марата. Улыбчивый охранник запер за ним дверь на щеколду — Кузя оказался последним. Поменяв двести долларов, он растерянно замер перед дверью, не соображая, как выйти из помещения.
— Смотрите, аккуратней, — улыбнулся омоновец, оценивающим взглядом окинув шатавшегося Кузю, — под машину не попадите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45