А я о тебе тут вспоминал, — ответил Инвалид, нисколько не удивившись. Он увидел Настю раньше, чем она его заметила, и спокойно ждал, когда та подойдет. И не ошибся.
— Пойдем поговорим, — сказал он, с трудом поднимаясь. — И друга своего бери.
— У меня времени мало. Нас ждут, — заметила Настя, зная, что все равно пойдет с Инвалидом.
— Ничего. Подождут.
Настя махнула Димке рукой, и он подошел, не задавая вопросов. Инвалид кивнул и направился к эскалатору, но, не дойдя до него, стукнул кулачком в стену. Так, во всяком случае, показалось Насте. Оказалось, что это не стена, а маленькая железная дверь, не заметная на каменном монолите, она приоткрылась, и Инвалид юркнул в щель.
— Сюда, — буркнул он не оборачиваясь и исчез, словно растворился в стене.
Настя с Димкой последовали за ним и оказались в крохотной комнатке, которые называют каптерками. Здесь стоял древний письменный стол, стул и шкафчик для одежды. В каптерке тоже была дверь. Инвалид молча открыл ее и вывел их в тамбур, более просторный, чем первое помещение, уже с тремя дверями. Инвалид по-хозяйски толкнул одну и стал спускаться по винтовой лестнице.
Она привела ребят в какой-то тоннель. Временами из-за стен, по которым змеились кабели, доносился ровный плотный шум проезжающих электричек. В тоннеле было сухо, тепло и светло от редких, но ярких ламп на потолке.
— Присядем, — сказал Инвалид, когда они, пройдя метров пятьдесят, свернули в боковое ответвление. Здесь стояла деревянная лавка и такой же шкафчик для одежды, как и в верхней каптерке. — Ну, рассказывай.
Инвалид говорил с таким видом, словно был в курсе Настиных дел.
— Что рассказывать-то?
— Ну, я вижу, у тебя проблемы. Да и Любка мне кое-что насвистела. Что ты ей в несознанке, обдолбанная выдала.
Настя посмотрела на Димку. Она просто была не в силах снова рассказывать все.
— Давай, братан, я тебе расскажу. А девочка погуляет пока. Тяжело ей.
— Обратно найдешь дорогу? — спросил Инвалид.
— Да.
— Посиди наверху, там, в каморке. Спросит кто, скажешь, Инвалиду передачку принесла. Ждешь, мол. Усекла?
— Все нормально.
Настя еще раз посмотрела на Димку, тот ободряюще ей кивнул.
— Иди, Настя, я скоро.
Она поднялась по узкой лесенке в каптерку и села на единственный стул. Куда девалась прошлая жизнь со всеми ее радостями, друзьями, концертами, пластинками, компьютерными играми, вкусной едой, танцами, музыкой, роликовыми коньками, модными джинсами и красками для волос? Она сидела в крошечной комнатке с выкрашенными зеленой масляной краской стенами, наводящими своим видом такую тоску, что даже выть не хотелось. Вся жизнь словно замкнулась в квадратном, два на два, помещении, и выхода из него не было.
Или был? Наверное, есть выход. Надо пробить стену, пролезть в образовавшуюся брешь и начать новую жизнь. Ей только шестнадцать, самое время начинать. Без родителей, самой, самостоятельно. Весь мир будет принадлежать ей. Она им всем покажет. Только надо пробить эту стену. Решиться. Да она, собственно, и решилась.
Назад пути нет. После всего, что с ней случилось, разве сможет она ходить в школу и слушать идиотские, хоть и милые, веселые, но такие на самом деле детские рассуждения приятелей и подружек? Ее детство кончилось позапрошлой ночью.
Настя теперь смотрела на все совершенно другими глазами. Ощущения, мысли, даже запахи и звуки отличались от тех, что были раньше. В детстве.
Скрипнула дверь, в каптерку вошел Димка, а следом за ним Инвалид, который с деловым видом отомкнул замок на шкафчике, достал радиотелефон и, набрав номер, сказал:
— Винт? Я счас приеду. Срочное дело. Жди.
— Ну, бывайте, ребятки. Мне переодеться нужно, — сказал он им, убрав трубку в шкафчик. Где вас найти сегодня? Я позвоню.
Настя оставила ему номера телефонов Куза — служебный и домашний, продиктовала свой.
Они кивнули Инвалиду, вышли, поднялись на эскалаторе наверх и оказались в толчее Сенной площади, заполненной ларьками, торгующими дешевыми продуктами. Чуть ли не половина города съезжалась сюда каждый день, чтобы закупить еды, сэкономив несколько рублей. Здесь всегда, в любое время дня, колыхалась толпа хмурых и озлобленных женщин с огромными сумками, пихающих друг друга и перемещающихся из одной очереди в другую.
— Ну, что он? — спросила Настя.
— Поехал к бригадиру своему. Советоваться. Сказал, что подумает и назовет сумму.
— Подумает над чем?
— Над тем, возьмется ли он за это дело.
— Какое?
— Убрать Калмыкова.
— А он сможет?
Настя спрашивала это скорее для Димки. Чтобы выяснить, насколько он уверен в успехе. Ей-то казалось, что Инвалид и не на такое способен.
Димка подумал.
— Много я видел крутых. Не скажу, что этот самый мощный, но парень конкретный, это точно. По разговору видно даже. Человека всегда по разговору можно просчитать. Этот — зверь. Покруче Мони.
— Ладно, — задумчиво сказала Настя. — С ним ясно. Кузу что будем говорить?
— А что за Куз?
— Господи... — Настя даже остановилась. Ей казалось, что они с Димкой знакомы уже тысячу лет. А ведь он ничего не знал о ее жизни. Прошлой жизни.
— Слушай, я и забыла, что вы не знакомы. Ладно, ты сиди молчи, я сама с ним разберусь.
Пропуск в редакцию им был выписан, они поднялись на третий этаж и вошли в кабинет.
Димка, как и договорились, помалкивал, а Настя рассказывала о последних событиях. Пока она говорила, Куз несколько раз тайком наливал себе в маленький стаканчик из стоящей под столом бутылки.
— В общем, я думаю так, — сказала Настя, осмелев напоследок. — Вы, Марк Аронович, позвоните Калмыкову и скажете, что папа оставил вам письмо, из которого вы кое-что узнали. О деньгах, например. И назначите ему встречу на лесопилке.
— А почему ты думаешь, что он поедет на лесопилку, а не пошлет меня подальше? И не грохнет потом?
— Видите ли, дело в том, что без него мы не найдем этих денег. Можете сказать, что хотите купить лесопилку или что отец отписал ее вам, что вы пайщик, ну, я не знаю, придумайте что-нибудь, вы же писатель. Журналист.
Куз помолчал, снова вытащил из-под стола бутылку, налил себе стаканчик, выпил и наконец произнес:
— Так... Значит, ты, Настя, организуешь преступное сообщество. И вы, молодой человек, и я — бойцы. А ты, Настя, пахан. Ну-ну, всю жизнь мечтал о живом деле.
Он подумал еще, посмотрел в пустой стакан.
— С этой сволочью надо, конечно, рассчитаться. Только ты представляешь себе, чем все это может кончиться?
— Представляю. Все будет нормально, — ответил за Настю Димка. — Я в этом варюсь уже не первый год. И не такое на моих глазах проделывали. А этот ваш Калмыков — за ним никого нет. Он — одиночка. Не мы, так другие его прищучат.
— Одиночка... А ты уверен?
— Да.
Куз хотел что-то еще спросить, но телефонный звонок оборвал его на полуслове.
— Алло, — сказал он. Потом, растерянно взглянув на Димку, передал ему трубку. — Это вас.
— Я слушаю, — ответил Димка, молча выслушал то, что ему говорили, сказал «Окей» и отключил связь.
— Ну что? — Настя схватила его за руку. — Это он?
— Он. Сегодня вечером приедет к тебе. Сначала позвонит, надо будет его встретить. Он согласен.
Настя посмотрела на Куза.
— Ну, что? Едете с нами?
— Да, — ответил журналист, — еду, — он выкатил из-под стола пустую бутылку. — А то иначе мне, пожалуй, это дело не бросить.
* * *
Вечером у Насти состоялся «военный совет». Инвалид приехал с охраной. Здоровенный лоб, которого хозяин называл Геной, молча сидел возле дверей, не участвуя в беседе. Инвалид был одет очень прилично: брючки, рубашечка. Все, как заметила Настя, дорогое, но не броское. Просто хорошая, добротная одежда.
— Ну, что... — Инвалид внимательно оглядел собравшихся. — Я готов взяться за это дело. Мы выяснили кое-что. Разберемся, короче. Как вы это себе представляете?
— Надо, чтобы он приехал в лес. Место я покажу, — сказала Настя. — Там лесопилка. Никого нет. Это участок моего папы. Он его купил.
— А на хрена туда-то тащить? — строго спросил Инвалид.
— Надо. И... — Куз с удивлением поднял брови, услышав, как вмиг отвердел Настин голос. — И я хочу, чтобы его бросили под поезд.
Инвалид тоже удивился, и не счел нужным скрывать это от двух ребят и стареющего алкаша, которых, судя по всему, ни во что не ставил.
— Под поезд? Но эта романтика будет стоить дороже.
— Они папу моего... Так... Вот и я хочу.
— Хозяин — барин. Мои условия такие. Вы его туда тащите. Обозначаете мне его маршрут. Вот вам одна штучка, — он протянул Насте, как ей сначала показалось, пуговицу, — маячок. Или ему засуньте, или с ним вместе езжайте. А мы следом двинемся. Все очень просто. Охраны у него плотной нет, но пару дружков здесь нужно будет ликвидировать. На всякий случай. Чтобы «хвостов» не оставалось.
Димка вздрогнул. Прямо-таки Мониными словами говорит Инвалид.
— Ты чего дергаешься? — экс-нищий заметил Димкину реакцию. — Мальчик, что ли?
— Куда там...
— Вот и я вижу, что не мальчик. Пойдешь со мной. Поможешь. Мне не хочется привлекать к этому делу много народу. Это у меня, — хихикнул он, — как бы халтурка. В общем, за все про все — десять штук, — неожиданно переключился Инвалид на другую тему. — Пять сейчас, пять потом. Дешево беру. Нигде за такие бабки не найдете исполнителя.
Настя молча выложила четыре тысячи, Димка присовокупил еще десять стодолларовых бумажек.
Инвалид с непроницаемым лицом спрятал деньги в карман, встал со стула, огляделся, посмотрел даже на потолок.
— Ну все. Мы пошли. Утром позвоню. Кстати, Калмыков приезжает завтра. Я выяснил. Так что скоординируем действия, и вперед. Дело-то — тьфу. Не ссыте, — вдруг закончил он как-то по-хулигански.
Уже выходя на лестничную площадку, он сказал:
— Деньги зажимать не советую. Надеюсь, это понятно?
— Обижаешь, — сказал Димка.
— Ну-ну. Хорошо, если так, — ответил Инвалид и нажал на кнопку лифта.
* * *
Инвалид врал, когда говорил, что за Калмыковым никто не стоит. Эта девочка дала ему классную наводку, которая сулила немалый куш. Поэтому он и взялся за это дело. Не из-за десяти же штук, из которых ему достанется какая-то мелочь. Он посоветовался с бригадиром, и Винт сказал, что надо трясти фраера, трясти «Краб», где он заправлял, и выходить на фактического хозяина этого довольно мелкого в масштабах города, но тем не менее прибыльного наркокоридора в Европу.
Вечер они с Винтом посвятили разработке операции — потенциальных трупов получилось больше, чем предполагал Инвалид. Всплыл какой-то Пегий, калмыковская шестерка, Рыба, без которого этот гад последнее время шагу не делал, Конь, шофер-телохранитель. Всех их надо было убрать. И только потом наезжать на «Краб». Это место, конечно, не золотая жила, но доход сулило стабильный.
Винт долго согласовывал свои действия с Турком — то, что они с Инвалидом затеяли, не входило в их компетенцию. Их зона была под землей. Координация нищих, расстановка их по точкам, сбор денег, отсечение леваков-индивидуалов, курирование молдавских, украинских, казахских и цыганских группировок, наезжавших на заработки в Питер под видом беженцев и ходивших по вагонам, экипировка под «афганцев» безногих алкашей, изготовление или покупка для них удостоверений и военных билетов и все такое. Активными действиями наверху занимался Турок. Он же был и хозяином всего предприятия.
Винт сказал, что в лес они поедут с Инвалидом вдвоем. А насчет тех, кого нужно убрать в городе...
— Пять штук дали тебе?
— Вот. — Инвалид выложил деньги на стол. Они сидели у него дома, в двухкомнатной, уставленной антиквариатом, квартире. Единственный сын богатых родителей, умерших от рака, когда ему еще и не было шести лет, Инвалид сохранил все эти вещи благодаря бабушке, ухаживавшей за больным с детства внучком. Бабушки давно уже нет, а внучек нашел себе вполне приличную, на его взгляд, работу.
— По штуке за рыло, — сказал Винт. — Есть у тебя бросовый материал?
— Найдется, — ответил внук любвеобильной бабушки. — Есть пара доходяг.
— Вот и спишем их.
* * *
Пегий ехал на своей верной «девятке» домой. Вернулся Калмыков, и сегодня у них была серьезная беседа. Мони больше не было, и теперь на Пегого легли новые обязанности. Зато и новые деньги маячили на горизонте. О каких Пегий, работая с Моней в паре, и не мечтал. Думал, что нашел в жизни свой ручеек, возле которого и просидит спокойненько до самой смерти. Его в принципе все устраивало, и он привык к стабильному, вполне сытному навару. Но теперь... Теперь Калмыков предложил ему стать его замом в «Крабе». Заведение укрупнялось, расширялось, требовались люди.
Он, как обычно, свернул на углу Невского и Марата, и, как обычно, здесь образовалась небольшая пробка. Впереди маячил раздолбанный «Москвич». Пегий едва успел тормознуть, чтобы не въехать в его бампер. Повезло. А то хлопот не оберешься, эти совки такие занудные. Начнут вонять. Нервы портить.
Вечно здесь пробки. Каждый день ездит, каждый день на одном и том же месте. И пацаны те же, с тряпками и аэрозолями. Вот и сейчас подскочил один, худющий, в лохмотьях, пацан лет тринадцати, дохлый какой-то. Наверняка уже года два плотно сидит на игле. Сразу видно.
Парень взмахнул рукой и залил мутной жидкостью из баллончика лобовое стекло. Пегий не заметил, как у стоявшего впереди «Москвича» приоткрылась дверца.
«Вот сука, — подумал Пегий, — пока своей тряпочкой сотрет... Что за гадость у него...» Тут он с удивлением увидел, что парень, улыбаясь, стоит у бокового окна. Вдруг он вытащил из-за пазухи пистолет и поднес его к самому виску Пегого, протянув руку поверх опущенного стекла. «Кажется, меня собираются убить», — это была последняя мысль Пегого.
Бросив пистолет в машину, парень подошел к приоткрытой дверце «Москвича», стоящего впереди, но в салоне джипа что-то щелкнуло, и юный наркоман рухнул на асфальт с дырочкой между бровей.
Пробка рассосалась быстро. Машины объезжали застывшую посреди дороги «девятку», поругивая отечественное автомобилестроение, и при виде лежавшего на асфальте паренька брезгливо морщились. Развели бомжей в городе, не проехать, не пройти...
* * *
Коня Калмыков сегодня отпустил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45